Родительский дом, начало начал, ты в жизни моей надёжный причал… Первое соприкосновение с окружающим  миром, первые ощущения, первые воспоминания всегда связаны с домом родителей. Там – радостная детская беспечность, беззаботность, волшебное чувство защищённости и доброй поддержки. Там всё просто и знакомо, туда всегда хочется возвращаться. Родительский дом, пускай много лет горит в твоих окнах добрый свет!

Юлия Ромашко, Президент Открытой Ассоциации психологов-практиков «ПреОбразование»:

— Есть хорошее высказывание: «Родители должны дать детям крылья, чтобы летать, и корни, чтобы чувствовать, куда возвращаться». Первые годы жизни маленького человека – это  выращивание корней под присмотром добрых садовников в лице мамы и папы. Это особенно верно для моей семьи, с нашей «цветочной» фамилией! Родной город, конечно же, начинается для меня с родительского дома на улице Проездной, там я начала пускать свои корни, переплетая их с корневой системой рода.Как и для любого ребёнка, понятие «родной» поначалу было размером с лепесток, включая Папу, Маму, Дедушку и Бабушку, то есть моё ближайшее семейное окружение. Сразу же перед глазами наш одноэтажный дом под шиферной крышей, большой двор, палисадник, моя любимая качеля… Всё детство каталась на ней с подружками, вместе пели песни. Из самого раннего детства помню нашу собачку Куклу, небольшую такую, белую с чёрными пятнами. У неё был добрый, совсем не «собачий» характер, умела звонко и заливисто лаять, бабушку нашу очень любила. Хорошие отношения у неё были со всеми, и со мной тоже, но с бабушкой, всё-таки, особенные.

Домов у нас во дворе, на самом деле, два. В одном проходит, так сказать, наша общая дневная жизнь. Этот дом более новый, его строили мои родители, когда я была ещё совсем маленькая, не старше двух лет. А второй дом, старый, ещё бабушкин и дедушкин, предназначен у нас для жизни ночной! Мы в шутку называем его «спальный район». В этом доме семья ночует, там четыре комнаты, у каждого своя спальня. Хорошо помню мою детскую комнату, чёрно-белый телевизор в углу, который переставили ко мне, когда купили цветной… В комнате всегда было много цветов, как, впрочем, и во всём доме: мама у нас очень любит  всевозможные декоративные растения, разводит их с большой любовью и  заботой.

Когда у меня появились корни, начали  вырастать и крылья. Я взрослела, всё чаще выходила за  родительский порог, словно переступая через границу с широким миром. Постепенно начиналась моя самостоятельная жизнь, дальние  поездки. По работе часто бывала в Донецке, в Константиновке, навещала бабушку в Полтаве. Поняла, что в путешествии мне больше всего нравится возвращение в Краматорск: поезд уже проехал предпоследнюю станцию, уже появилось это особенное чувство «ещё чуть-чуть, ещё немножко», за окном мелькают до боли знакомые пейзажи пригородных посёлков – и, наконец, наш вокзал! Мои ромашковые корни чувствуют дом,  сами тянутся к родной земле, хотят снова её ощутить! Когда возвращаюсь из путешествия, родной город видится мне каждый раз, как впервые. И я ни на что не променяю это чувство. Помните, как в песне Антонова: «Мы все спешим за чудесами, но нет чудесней ничего, чем та земля под небесами, где крыша дома твоего».

Юрий Лысенко, директор ООО «НИИПТмаш Опытный завод», вице-президент городского клуба «Русские шахматы»:

— Родной город начинается с детства! Моё детство – это посёлок Беленькое, речка Белянка, в ней тогда ещё можно было купаться. Помню два дома в одном дворе на улице Мастеровой: саманный дом на две комнаты, в котором жили бабушка и дедушка, папины родители, и домик-«крейдянка» из грубо обтёсанных меловых блоков (на украинский язык «мел» переводится как «крейда», отсюда и название домика), в нём отдельно  жила наша семья. «Крейдянку» вначале строили, как подсобное  хозяйственное помещение, а потом, когда мой отец женился, превратили её в жилые апартаменты.Позже, когда мне пришла пора идти в школу, наша семья переехала в квартиру на улице Парковой, а «крейдянка» превратилась в дедушкину швейную мастерскую. Дед мой Дмитрий Антонович был знаменитый на весь посёлок портной, шил на ножной швейной машинке «Зингер», заказов у него всегда было множество, и костюмы, и платья, и рубашки, а главное – зимние кожухи. Только он один и шил кожухи, швейная машина у него была отличного качества, игла могла пробивать такой толстый материал, как овчина. Он здорово наловчился это делать ещё в армии, там он тоже служил портным, в годы войны шил солдатские шинели, благодаря своему мастерству не попал на фронт. В последние годы он, фактически, жил одним своим портновским искусством, даже в старости не теряя профессиональной сноровки и верного глаза. Когда в своё время строилась улица, её, может быть, назвали Мастеровой потому, что дед был на ней не единственным мастером. В любом случае, я очень гордился этим названием, напрямую связанным с ремеслом моего дедушки, и очень жалел, когда в начале 1990-х  улицу почему-то переименовали в Саянскую. Про деда я вообще могу рассказывать долго! Родом он из-под Миргорода, рассказчик был похлестче Гоголя! Бывало, на ночь рассказывал нам, пацанам, сказки  о ведьмах, о чудовищных сомах, утаскивавших под воду коров!.. Он мог выдумывать прямо на ходу, и ведь здорово получалось!

В домике-«крейдянке» я и вырос, там прошли первые годы моего детства, пока мы не переехали с родителями на новую квартиру. Но все летние и зимние каникулы я проводил в посёлке, у дедушки и бабушки. Зимой, помню, развлекался, глядя в печной огонь, на рдеющие уголья. Однажды сунул в печку скомканную газету, она резко вспыхнула, мне опалило брови и ресницы…

Летние каникулы – это отдельный разговор! Столько интересных занятий, игр, беготни. Пацанами мы часто ловили рыбу «на гардину» или «на кошёлку». Схема такая: выпрашиваешь у бабушки старую гардину, бежишь с другом на речку и бредёшь с ним вдвоём с развёрнутой гардиной в руках к каким-нибудь зарослям недалеко от берега. Начинаешь шумно болтать ногами, поднимать волнение. И потом  потихоньку выбираешь гардину, а в ней рыба — пескари и вьюны. Вьюнов мы, помню, называли «бубырями», а пескарей – «ледами», потому что они были с виду бледненькие. Попадалось, кстати, немало. Так вот и ловили, удочками не пользовались. Бывало, уезжали далеко вверх  по течению речки, местность там была более дикая, больше было зарослей, и гораздо эффективнее было ловить «на кошёлку» (примерно, по такой же технологии, что и «на гардину»). Однажды, помню, наблюдали, как здоровенный уж заглатывал живьём лягушку. Ужасное было зрелище, до сих пор не забывается!.. Лягушка уже попалась, а ещё моргает своими глазами и подаёт голос. С другой стороны, обычная картинка из будней живой дикой природы, там всё целесообразно. Лягушка зазевалась, а уж был голодный, всё максимально просто и понятно.

С велосипедами взбирались мы и на белянские горы, ехали дальше по дороге на Славянск, там было небольшое такое заброшенное озерцо, называлось Швачкино. Рыбы в нём водилось много, и там мы ловили уже на удочку. Случалось ходить с двоюродными братьями Олегом и Толиком пешком и на Торец, а это 5-6 километров. Вставали, помню, в четыре утра, готовили в дорогу что-нибудь поесть и ещё затемно отправлялись. Охота, она же пуще неволи! Топали с удочками, с ведёрками или трёхлитровыми бидончиками для улова, проводили на реке весь день. Добычу потом – бабушке, она всё аккуратно чистила, даже мелочь, и жарила нам на ужин. А когда я стал постарше, то есть было мне уже лет 13-14-ть, меня привлекали к сбору вишен. Это была наша мальчишеская обязанность. У дедушки с бабушкой было три или четыре старых вишнёвых дерева, вишня была крупная, красивая, и вот мы, пацаны, её собирали, лазили по веткам. Сейчас я не вижу таких крупных вишен, какие были тогда, в детстве. То ли мне только так кажется, то ли действительно вишня измельчала… В моём саду, например, вишня сейчас намного мельче, и вкус не тот.

Так вот и начинался для меня родной город. Прекрасное время летних каникул, солнечная беззаботность, речка, рыбалка, лёгкая, беспечная радость… Родной дом, родная семья, раскидистые вишнёвые деревья, чувство кровной сопричастности к  кругу близких людей.

«Мир полон радости и счастья, но край родной – милей всего…»