О блестящей представительнице Серебряного века Зинаиде Гиппиус говорили, что Бог удостоил её «ручной выделки», выпуская остальных людей «пачками» и «сериями». Действительно, чуть ли не с первых своих дней она жила как бы вне времени и пространства, занятая решением вечных вопросов. «Всё, что она знает и чувствует в семьдесят лет, она уже знала и чувствовала в семь, не умея ясно это выразить», — отмечал Владимир Злобин, секретарь, проведший рядом с Гиппиус большую часть своей жизни.

Писательница любила эпатировать публику неординарным поведением, откровенными нарядами, шокирующими заявлениями. Она курила ароматные папиросы, испытывала пристрастие к мужской одежде, мужским псевдонимам, мужскому лирическому «я» в поэзии. Одни чистосердечно восхищались работами Гиппиус, другие выказывали идеологу русского символизма пренебрежение, заявляя, что её «гений» достаточно посредственен. Спустя столетие интерес к творчеству и биографии Декадентской Мадонны, Белой Дьяволицы значительно вырос, и сейчас произведениями Зинаиды Николаевны зачитывается и зрелая аудитория, и юношество.

А вы никогда не видали?

В саду или в парке — не знаю,

Везде зеркала сверкали.

Внизу, на поляне, с краю,

Вверху, на берёзе, на ели.

Где прыгали мягкие белки,

Где гнулись мохнатые ветки, —

Везде зеркала блестели.

И в верхнем — качались травы,

А в нижнем — туча бежала…

Но каждое было лукаво,

Земли иль небес ему мало, —

Друг друга они повторяли,

Друг друга они отражали…

И в каждом — зари розовенье

Сливалось с зелёностью травной;

И были, в зеркальном мгновеньи,

Земное и горнее — равны.

Один из критиков когда-то писал о творчестве Гиппиус: «Стихи её — это воплощение души современного человека, расколотого, часто бессильно рефлективного, но вечно порывающегося, вечно тревожного, ни с чем не мирящегося и ни на чём не успокаивающегося».

Если в прозе Зинаида Николаевна сознательно ориентировалась на общий эстетический вкус, то стихи воспринимала как нечто крайне интимное, создаваемое «для себя», и творила их, по собственному признанию, «словно молитву»…

«Естественная и необходимейшая потребность человеческой души всегда — молитва. Бог создал нас с этой потребностью. Каждый человек, осознаёт он это или нет, стремится к молитве. Поэзия вообще, стихосложение в частности, словесная музыка — это лишь одна из форм, которую принимает в нашей душе молитва», — писала Зинаида Николаевна в своём эссе «Необходимое о стихах»…

После выхода первого сборника стихотворений Гиппиус в 1904 году критика отмечала «мотивы трагической замкнутости, отрешённости от мира, волевого самоутверждения личности». Единомышленники видели особую манеру «поэтического письма, недоговорённости, иносказания, намёка, умолчания», манеру играть «певучие аккорды отвлечённости на немом пианино», — как назвал это Иннокентий Анненский. Он искренне полагал, что «ни один мужчина не посмел бы одеть абстракции таким очарованием», и что в этой книге наилучшим образом воплотилась «вся пятнадцатилетняя история… лирического модернизма».

Важнейшее место в поэзии Зинаиды Николаевны заняла тема «усилий по сотворению и сохранению души», со всеми неотделимыми от них «дьявольскими искусами и соблазнами». Многие отмечали поражающую откровенность, с которой поэтесса рассказывала о своих внутренних конфликтах… Выдающимся мастером стиха считали её Валерий Брюсов и Анненский, восхищавшиеся виртуозностью формы, ритмическим богатством и «певучей отвлечённостью» лирики Гиппиус конца 1890-х — 1900-х годов.

Некоторые исследователи считали, что творчество Гиппиус отличает «характерная неженственность». В её стихах «всё крупно, сильно, без частностей и мелочей. Живая, острая мысль, переплетённая со сложными эмоциями, вырывается из стихов в поисках духовной целостности и обретения гармонического идеала». Другие предостерегали от однозначных оценок: «Когда задумываешься, где у Гиппиус сокровенное, где необходимый стержень, вокруг которого обрастает творчество, где — „лицо“, то чувствуешь: у этого поэта, может быть, как ни у кого другого, нет единого лица, а есть — множество…», — писал Иван Бунин, подразумевая стилистику Гиппиус, не признающую открытой эмоциональности и часто построенную на использовании оксюморонов.

«Электрическими стихами» называл её поэзию Бунин в узких кругах…

О «своеобразном внутреннем борении поэтической души с непоэтическим умом» писал, рецензируя «Сияния», Владислав Ходасевич…

Печали есть повсюду…

Мне надоели жалобы.

Стихов слагать не буду…

О, мне иное жало бы!

Пчелиного больнее,

Змеиного колючее…

Чтоб ранило вернее, —

И холодило, жгучее.

Не яд, не смерть в нём будет,

Но, с лаской утаённою,

Оно, впиваясь, будит,

Лишь будит душу сонную.

Чтобы душа дрожала

От счастия бессловного…

Хочу — святого жала,

Божественно-любовного.