«Таяли и испарялись крыши, жесть и черепица дымились  ржавым паром и исчезали на глазах. В стенах росли проталины… Мягко подламываясь, стаивали уличные фонари, растворялись в воздухе киоски и рекламные тумбы…» Так рушится, расплывается, исчезает старый город в фантастической повести братьев Стругацких «Сезон дождей», растворяется в воздухе, уступая место новому миру…

ХХ век стал веком разрушения и созидания. Революционеры взрывали фундаменты древних империй, композиторы разрушали классическую гармонию музыки, даже атом – казалось, незыблемая основа мира – был расколот физиками. «Материя исчезла», — восклицали многие в растерянности. И живопись, во все века по-своему отражавшая мир, отразила теперь его смятение. В начале ХХ столетия французские кубисты Пабло Пикассо и Жорж Брак геометризировали рисунок, разлагали предмет на составные элементы, грани, свободно комбинировали эти фрагменты, используя приёмы коллажа, однако ещё не отказывались вовсе от «некоторого напоминания существующих форм». Эту грань живопись перешла  в творчестве русских авангардистов 1910-20-х годов – Ларионова, Татлина, Малевича с его знаменитым «Чёрным квадратом» и прежде всего – Василия Кандинского, одного из создателей и теоретиков того самого абстракционизма, последователям которого так досталось в начале 1960-х годов лично от Никиты Хрущёва, обучавшего художников «правильно рисовать».
Приход Василия Васильевича Кандинского в живопись кажется почти случайным: до 30-ти лет он успешно занимался политэкономией и этнографией, едва не стал преподавателем университета и вдруг (это волшебное «вдруг» присутствует во многих биографиях людей искусства) резко переменил намерения и отправился в Мюнхен для изучения живописи. Вглядываясь в его работы рубежа первого и второго десятилетий ХХ века, отчётливо видишь, как менялись воззрения Кандинского на живопись. Тающий мир художника, подобно гибнущему городу у Стругацких, сохраняет ещё свой еле заметный контур, предмета уже нет, но есть воспоминание о предмете. Таковы многие его «Импрессии», «Импровизации», «Композиции» 1910-х годов. Позже Кандинский ещё решительнее удаляется  от реальности, на его полотнах действуют – именно действуют – пятна и линии, цветные спирали, и вид этих картин способен привести в изумление любителей классической живописи. Словно стёртые знаки неизвестного языка, разглядывает зритель элементы этих изображений, и его собственная фантазия приходит на помощь там, где остановилась кисть художника. Живопись Кандинского – теперь уже классика: увенчанные лаврами бунтари заняли свои скамьи на живописном Олимпе рядом с теми, кто шёл совсем иной дорогой. Отрицая друг друга, в конечном итоге все они делали одно великое дело: каждый по-своему развивал искусство, расширял его горизонты, его границы, его возможности.