.jpg)
«Уловка двадцать два» гласит: «Всякий, кто пытается уклониться от выполнения боевого долга, не является подлинно сумасшедшим».
Декабрь 12, 2022 в Книги, просмотров: 424
... Доктора Дейнику призвали, доставили пароходом на Пьяносу и назначили хирургом авиачасти, хотя он панически боялся летать.
— Не я жду неприятностей в самолёте, неприятности сами меня там ждут, — говорил он, обиженно моргая карими глазами-бусинками...
... Смешно ему стало, когда, вернувшись со следующего задания, Йоссариан обратился к нему снова, без особой надежды на успех, с просьбой освободить его от полётов. Дейника разок хихикнул и тут же погрузился в собственные думы. Размышлял он о Вожде Белый Овёс, который вызвал его в то утро на соревнование по индейской борьбе, и о Йоссариане, который, по-видимому, окончательно и бесповоротно решил сойти с ума.
— Понапрасну тратишь время, — вынужден был сказать ему Дейника.
— Ну неужели ты не можешь освободить от полётов лётчика, который не в своём уме?
— Разумеется, могу. Даже обязан. Существует правило, согласно которому я обязан отстранять от полётов любого психически ненормального человека.
— Ну а тогда почему же ты меня не отстраняешь? Я псих. Спроси у Клевинджера.
— Клевинджер? А где он? Найди мне Клевинджера, и я у него спрошу.
— Можешь спросить любого. Все скажут, что я псих.
— Они сами сумасшедшие.
— А почему ты и их тогда не отстраняешь от полётов?
— А почему они не просят меня, чтобы я их отстранил?
— Потому что они сумасшедшие, вот почему.
— Конечно, они сумасшедшие, — ответил Дейника. — Разве я сам только что не сказал, что они сумасшедшие? Но ведь сумасшедшие не могут решать, сумасшедший ты или нет.
Йоссариан грустно посмотрел на него и начал заход с другой стороны:
— Ну, а Орр — псих?
— Этот уж наверняка.
— А его ты можешь отстранить от полётов?
— Могу, конечно. Но сначала он должен сам меня об этом попросить. Так гласит правило.
— Так почему же он не просит?
— Потому, что он сумасшедший, — ответил Дейника. — Как же он может не быть сумасшедшим, если, столько раз побывав на волосок от смерти, всё равно продолжает летать на задания? Конечно, я могу отстранить его. Но сначала он сам должен попросить меня об этом.
— И это всё, что ему надо сделать, чтобы освободиться от полётов? — спросил Йоссариан.
— Всё. Пусть он меня попросит.
— И тогда ты отстранишь его от полётов? — спросил Йоссариан.
— Нет. Не отстраню.
— Но ведь тогда получается, что тут какая-то ловушка?
— Конечно, ловушка, — ответил Дейника. — И называется она «уловка двадцать два». «Уловка двадцать два» гласит: «Всякий, кто пытается уклониться от выполнения боевого долга, не является подлинно сумасшедшим».
Да, это была настоящая ловушка. «Уловка двадцать два» разъясняла, что забота о себе самом перед лицом прямой и непосредственной опасности является проявлением здравого смысла. Орр был сумасшедшим, и его можно было освободить от полётов. Единственное, что он должен был для этого сделать, — попросить. Но как только он попросит, его тут же перестанут считать сумасшедшим и заставят снова летать на задания. Орр сумасшедший, раз он продолжает летать. Он был бы нормальным, если бы захотел перестать летать; но если он нормален, он обязан летать. Если он летает, значит, он сумасшедший и, следовательно, летать не должен; но если он не хочет летать, — значит, он здоров и летать обязан. Кристальная ясность этого положения произвела на Йоссариана такое глубокое впечатление, что он многозначительно присвистнул.
— Хитрая штука эта «уловка двадцать два», — заметил он.
— Ещё бы! — согласился Дейника.
Йоссариан ясно видел глубочайшую мудрость, таившуюся во всех хитросплетениях этой ловушки. «Уловка двадцать два» поражала воображение, как хорошая модернистская картина. Временами Йоссариан не был даже вполне уверен, осознал ли он смысл уловки во всей её полноте и глубине, так же, как он не всегда был уверен в действительных достоинствах модернистских картин, и так же, как он не всегда был уверен относительно мушек, которых Орр якобы видел в глазах Эпплби. Йоссариану оставалось лишь верить Орру на слово.
— Есть, есть они у него, это точно, — уверял Орр, после того как Йоссариан подрался с Эпплби в офицерском клубе, — хотя Эпплби, вероятно, даже сам об этом не знает. Из-за этих мушек в глазах он не может видеть вещи такими, как они есть на самом деле.
— Как же он сам о них не знает? — допытывался Йоссариан.
— Потому что у него в глазах мушки, — подчёркнуто терпеливо объяснял Орр. — Как же он может видеть, что в глазах у него мушки, если у него мушки в глазах?
Смысла в этом было столько же, сколько во всём остальном, что говорил Орр, но Йоссариан был готов согласиться с утверждением Орра, не требуя доказательств, потому что Орр, в отличие от Йоссариановой матери, отца, сестры, брата, тётки, дяди, свояка, учителя, духовника, конгрессмена, соседа и газеты, никогда не врал ему в серьёзных вопросах. День или два Йоссариан обдумывал про себя сообщённую ему Орром новость, а затем решил, что правильнее всего будет переговорить на эту тему с самим Эпплби.
— Эпплби, у тебя в глазах мушки, — шепнул он самым благожелательным тоном, когда они встретились у входа в парашютный склад в тот день, когда «слетали за молоком» в Парму.
— Что? — резко переспросил Эпплби, смущённый тем, что Йоссариан вообще заговорил с ним.
— У тебя в глазах мушки, — повторил Йоссариан. — Наверное, потому ты их и не видишь.
Эпплби отшатнулся от Йоссариана, как от зачумлённого. Он надулся и молчал, пока не сел в джип рядом с Хэвермейером. По длинной и прямой дороге они ехали в инструкторскую, где офицер по оперативным вопросам майор Дэнби, нервный и суетливый человек, должен был проинструктировать перед полётом всех командиров, бомбардиров и штурманов ведущих самолётов.
Эпплби говорил, понизив голос так, чтобы его не слышали водитель и капитан Блэк, откинувшийся с закрытыми глазами на переднем сиденье джипа.
— Скажи, Хэвермейер, — спросил Эпплби довольно уверенно, — у меня нет... есть мухи в глазах?
Хавермейер насмешливо сощурился.
— Нет ли у тебя муки в глазах? — спросил он.
— Мухи! Есть ли у меня мухи?..
Хэвермейер снова сощурился:
— Мухи?
— Ну да, у меня в глазах?!
— Ты в своём уме? — спросил Хэвермейер.
— Я-то в своём. Это Йоссариан — сумасшедший. Ты мне только скажи, есть у меня в глазах какие-то мушки или нет. Ну давай, я не обижусь.
Хэвермейер бросил в рот плитку прессованных земляных орешков и пристально всмотрелся в глаза Эпплби.
— Ничего не вижу, — объявил он.
Эпплби вздохнул с облегчением. К губам, подбородку, щекам Хэвермейера прилипли ореховые крошки.
— У тебя на лице крошки от орехов, — заметил ему Эпплби.
— Лучше крошки на лице, чем мушки в глазах, — отпарировал Хэвермейер.
Лётчики-офицеры остальных пяти самолётов каждого звена прибывали на грузовиках, и полчаса спустя начинался разбор задания. Члены экипажей из рядового и сержантского составов на разборе не присутствовали. Их доставляли прямо на лётное поле, к машинам, на которых они должны были в этот день лететь, а пока они дожидались своих офицеров в обществе наземного обслуживающего экипажа. Потом подкатывал грузовик, и офицеры, распахнув лязгающие дверцы заднего борта, спрыгивали на землю.
Это значило, что пора садиться в самолёты и заводить моторы.
Моторы работали сначала неохотно, с перебоями, затем глаже, но с ленцой, а потом машины тяжело и неуклюже трогались с места и ползли по покрытой галькой земле, как слепые, глупые, уродливые твари, пока не выстраивались гуськом у начала взлётной полосы. Потом машины быстро взлетали одна за другой, со звенящим нарастающим рёвом разворачивались над рябью лесных верхушек и кружили над аэродромом с одинаковой скоростью, затем строились в звенья — по шесть машин в каждом — и ложились на заданный курс.
Так начинался первый этап полёта к цели, расположенной где-то в северной Италии или во Франции. Машины постепенно набирали высоту и в момент пересечения линии фронта находились на высоте девять тысяч футов. Удивительно, что при этом всегда было ощущение спокойствия. Стояла полнейшая тишина, нарушаемая лишь время от времени пробными пулемётными очередями и бесстрастными короткими замечаниями по переговорному устройству. Наконец раздавалось отрезвляюще чёткое сообщение бомбардира, что самолёты находятся в исходной точке и сейчас начнётся заход на цель.
И всегда в этот момент сияло солнце, и всегда чуть першило в горле от разреженного воздуха...
Из романа «Уловка-22», Дж. Хеллер
Источники: