Алексей Максимович Горький когда-то сказал, обращаясь к соратникам по творческому труду, что все писатели «работают не только каждый на свой народ, но и каждый — на все народы».

Подразумевается, что писателям разных стран, пишущим на разных языках, необходимо обрести верное общее направление в печатных и устных литературных дискуссиях, связанных с такими понятиями, как Родина, интернационализм, патриотизм, чувство истории, а также и с тем новым, что неизбежно вносит в эти понятия новое время.

Эти вопросы составляют существенную часть душевной жизни каждого человека, и хочется сейчас поделиться некоторыми мыслями по этому поводу.

Ни для кого не секрет, что люди, каждый по-своему любящие свою Родину, постоянно спорят друг с другом о том, что такое истинная любовь к ней, причём так шумно, словно все мы глухие, словно мы не то не умеем, не то не хотим услышать друг друга... Писатель Константин Симонов когда-то вложил в уста героини одной своей пьесы слова о двух памятных с детства берёзках. Именно с этих берёзок начиналось для неё понятие Родины. Хорош или плох был авторский замысел, но Симонов записал тогда на бумагу то, что чувствовал сам. Однако было бы странно, если бы он вдруг стал горячо убеждать читателей, что восприятие Родины через два деревца и есть самое глубинное, исконное её ощущение.

Это было бы странно хотя бы потому, что в душе всякого человека не один, а по крайней мере несколько символов Родины, существующих рядом и не спорящих между собой.

«Родина... Что-то остаётся в нас от родины такое, что живёт в нас на всю жизнь, то радуя, то мучая, и всегда кажется, что мы её, родину, когда-нибудь ещё увидим. А живёт в нас от всей родины или косогор какой-нибудь, или дом, или отсыревшее бревно у крыльца, где сидел когда-то глухой весенней ночью и слушал ночь», — высказывался Василий Шукшин в романе «Любавины».

Не только — дом и двор. Для украинцев это и остров Хортица на Днепре — символ гордого казацкого духа.

Это и Свято-Успенская Киево-Печерская лавра — один из первых монастырей Киевской Руси, третий Удел Богородицы.

Это и золотой лев, шествующий в золотых каменных вратах — символ древнего Львова и Львовской области, старинная эмблема княжества.

Это и Пальма Мерцалова — символ промышленного потенциала Донецкой области и пальмы первенства в промышленности.

Это и действующие в любое время суток трубы машиностроительного завода — символ устойчивой жизни города, которую у станков и печей в заводских цехах строили и развивали отцы и деды.

«... Это и бесконечность двух стальных полосок Великого Сибирского пути, начинающихся где-то здесь, рядом с тобой, и уходящих безмерно далеко, к Амуру, к Тихому океану...», — писал размышляющий о родной земле Константин Симонов. Ощущение огромности этого пространства — тоже часть любви к Родине.

Любовь к её просторам — естественная черта душевного склада людей, родившихся и выросших в большой стране с преобладающими степными и лесостепными зонами. И в этом нет ничего высокомерного и обидного для других. Если, конечно, мы будем сознавать, что другие люди способны любить свою, другую Родину, пускай меньшую по размерам, с ничуть не меньшей силой и с ничуть не меньшими основаниями, чем мы — свою.

Есть люди, всей своей жизнью, всем своим созидательным трудом связанные с природой. Есть люди, этим же трудом отторгнутые от неё и не часто позволяющие себе с ней общаться. Жизнь страны невозможно себе представить как без тех, так и без других. Человек города и человек села — кто из них сильнее и больше любит Родину, кто из них острее чувствует её?.. Кто из них безогляднее и беззаветнее защищал и снова защитит её в час опасности?.. Праздные и даже нелепые вопросы. Тому же Константину Симонову были странны претензии коллег по литературному труду — делить любовь к Родине на «городскую» и «деревенскую». И тем более странным казалось встречающееся порой желание противопоставлять одну любовь другой. Как будто какая-то из них лучше, а какая-то — хуже...

Любые попытки намекать на чей бы то ни было мнимый приоритет в подлинном ощущении Родины, в остроте любви к ней — плод кабинетных теорий, оторванных от реальной жизни.

Говоря о любви к Родине, люди часто вспоминают старину, свою многовековую историю. А разве может быть иначе? Разве можно любить Родину, не испытывая и инстинктивного, и осознанного интереса к её прошлому, к тому, из чего и как сложилось всё то, что сейчас входит в это понятие?..

Только нужно, чтобы история была в нашем сознании действительно историей. Нельзя же, в конце концов, выковыривать из неё только «изюминки», как малый ребёнок из булки.

Например, Константину Симонову очень не хотелось в юности вспоминать Цусимское сражение 1905 года, когда российская 2-я эскадра флота Тихого океана под командованием вице-адмирала Рождественского потерпела поражение от Императорского флота Японии. Как ему хотелось, чтобы русско-японская война состояла из одной геройской гибели крейсера «Варяг»!.. Но что поделаешь — да, была и Цусима в истории страны, которая через сорок лет после этого одержала победу над угрожавшим всему миру фашистским лидером.

Далеко не всё легко и радостно вспоминать в своей истории. Но вопрос: как же без этого? Как без полного знания и принятия того, что случалось в истории, понимать душу своего народа, меру его стойкости, запас его нравственных сил?..

Да, вся история Родины — и древняя, и новейшая — принадлежит нам. И щит киевского князя Олега на вратах Царьграда — наш, и Ледовое побоище — наше, и Полтавская битва — наша, и штурм Измаила — наш. Но и Смутное время — наше. И бегство Ивана Мазепы на сторону шведского короля Карла XII — наше. И Колиивщина — наша. И разорение Запорожской Сечи в 1775 году — тоже наше. Дети своего народа должны знать и помнить всё.

Те исторические хрестоматии, где в заголовках одни блистательные победы, а всё, что между ними, — невнятной скороговоркой, ни к чему, хотя в истории любой страны побед немало. И помнить об этом — тоже не лишнее.

Конечно, чувства потомка обычно бывают на стороне его предков. Переносясь своими мыслями в давние исторические времена, Константин Симонов молился о победе Александра Невского над ливонскими рыцарями, рвался оборонять осаждённую польскими полками Троице-Сергиеву лавру, готов был вместе с полководцем Багратионом отдать жизнь на Бородинском поле. Но, принимая все страницы истории, он не мог сочувствовать Суворову, берущему в плен Тадеуша Костюшко, или желать победы русскому оружию в той битве 1849 года, где погибнет демократ Шандор Петёфи и будет растоптана независимость Венгрии во имя великодержавных обязательств, данных российским императором австрийскому.

... Воспоминания об истории своего народа дают огромный простор чувствам. Однако на этом просторе не должно быть места исторической нечуткости по отношению к другим народам, к их истории, к самым разным её страницам, в том числе и чёрным.

В классической русской литературе пример глубочайшей чуткости в подходе к национальным вопросам дает Лев Толстой своим «Хаджи-Муратом». Живописуя драму героя, оказавшегося между молотом и наковальней, Толстой не боится жестоких красок в изображении противоречивой фигуры имама Шамиля, предводителя кавказских горцев. Не боится потому, что он ещё более жесток и бескомпромиссно принципиален в обрисовке русских противников Шамиля — военного министра Чернышёва, князя Михаила Воронцова, императора Николая Первого, изображённого самовлюблённым, деспотичным и женолюбивым.

В заботах о чутком подходе к национальным чувствам один кинематографист как-то спросил Константина Симонова: как, по его мнению, сейчас при экранизации трактовать некоторые места великой повести? Симонову оставалось ответить только одно: «Ни на шаг не отходите от Толстого, и не ошибётесь!»

... Можно ли быть интернационалистом, не зная чувства Родины? Наверное, нет. Лишь трезвая, активная, деятельная и потому особенно сильная любовь к своей Родине и к своему народу может дать силы справедливо оценить интересы, права, взгляды других народов и прийти к твёрдому нравственному убеждению, что дети других народов ничем не хуже тебя.

Невозможно не разделять и не приветствовать идеи воспитания юного поколения в духе интернационализма, глубокого уважения ко всем нациям и народностям и непримиримости к проявлениям национализма, шовинизма, национальной ограниченности и кичливости в какой бы то ни было форме.

По мнению Горького, эти принципы — одна из важнейших заповедей для настоящих литераторов, которых во все века принято было называть «голосом народа».

Когда они открыто говорят в литературных произведениях о своих национальных чувствах, о силе своей любви к собственной стране, они при этом помнят, как важно, чтобы твоя любовь к твоей Родине никогда и ничем не оскорбляла другую нацию, чью-то другую Родину! В этом и есть то главное, что отличает подлинного интернационалиста от мнимого. То главное, что снимает всякое противоречие между чувством национальной гордости и чувством интернационализма. Оборотная сторона всякого утверждения своего превосходства есть осознанное или неосознанное унижение чужого достоинства. Нельзя любить своё, унижая при этом чужое. Нельзя любить свой народ, задевая этой любовью другие народы. Если ты действительно интернационалист — твой патриотизм не должен, да и не может оскорблять людей других наций.

«Да, моя Родина для меня дороже всего на свете», — говоришь ты себе. — «Для меня она — лучше и прекраснее всех!»

Но стоит выбросить из этих фраз два ключевых слова: «для меня», и они из патриотических превратятся в националистические...

«Для меня» — дороже всех, лучше всех, прекраснее всех. Но именно — для меня, а не для других. Не для всех. Не для людей других народов и стран.

Когда-то, больше ста лет назад, когда в Российской империи были на троне Романовы, а в Китае богдыханы, Виссарион Белинский замечательно сказал о любви к Родине: «Любить свою родину значит — пламенно желать видеть в ней осуществление идеала человечества и по мере сил своих споспешествовать этому. В противном случае, патриотизм будет китаизмом, который любит своё только за то, что оно своё, и ненавидит всё чужое за то только, что оно — чужое...»

После Октябрьского переворота в многонациональной стране сложилось общество, которое на протяжении своей истории предпринимало колоссальные усилия, чтобы превратить формальное национальное равноправие в действительное.

Этот опыт внёс новые черты во многие представления граждан союзных республик, в том числе и в наши представления о патриотизме и национальном чувстве.

Задумываясь над самим понятием «патриотизм», я соглашаюсь с Константином Симоновым, который понимал его как сочетание любви к собственной земле, носящей имя твоего народа, и любви ко всей остальной, тоже твоей земле, другие части которой так же закономерно называются именами других народов и так же полноправно принадлежат им, как и тебе принадлежит земля твоих предков.

Любить землю своей страны — значит любить всю Землю. Не только свою украинскую, для нас, украинцев, землю, но и землю дагестанскую, зная, что это земля Дагестана, и землю белорусскую, зная, что это земля Белоруссии, и землю чешскую, зная, что это земля Чехии. Я упоминаю одни нации, но могла бы упомянуть на их месте и другие. Дело тут не в перечислении, а в принципе.

Истинный патриотизм — это способность гордиться не только собственными национальными традициями, но и национальными традициями других народов, понимать эти традиции, относиться к ним с той же бережностью, с какой относишься к собственным, видеть их красоту, вникать в те чувства, которые испытывают сыновья и дочери этих народов по отношению к своей истории, к своим национальным героям, к своему укладу жизни и к своему родному языку, разумеется, без чего было бы напрасно говорить о братстве народов и о братстве литератур.

Вот те высокие нравственные мерила, с которыми связывается для каждого из нас понятие любви к Родине.

Эту особую общность чувства Родины Константин Симонов в своё время остро ощутил во Вьетнаме, встречаясь там с помогающими вьетнамскому народу советскими специалистами. Эти разноплеменные люди, съехавшиеся во Вьетнам из России и Украины, с Кавказа, из Средней Азии и Прибалтики, были в его глазах как бы коллективным символом целого общества, его непреклонных традиций интернациональной помощи, уже не однажды испытанных на прочность, начиная с Мадрида и кончая Вьетнамом. Эти люди были тогда для Симонова одновременно и частью Родины, и частью его любви к ней, и гopдости за неё.

Что ж, памятные с детства берёзки — это прекрасно, кто же не любит берёзы? Они были до нас и останутся после нас.

" - Останови-ка... я своих подружек встретил.

Шофёр не понял, каких он подружек встретил, но остановился.

Егор вышел из машины... Вокруг был сплошной берёзовый лес. И такой это был чистый белый мир на чёрной ещё земле, такое свечение!.. Егор прислонился к берёзке, огляделся кругом.

— Ну, ты глянь, что делается! — сказал он с тихим восторгом. Повернулся к берёзке, погладил её ладонью. — Здорово! Ишь ты какая... Невеста какая. Жениха ждёшь? Скоро уж, скоро. — Егор быстро вернулся к машине. Всё теперь было понятно..." («Калина красная», В. Шукшин)

А определения «космополит», «гражданин Вселенной», «строитель мира», «мастер спорта международного класса», «народный артист», «народный театр», «специалист по международной безопасности», «международные авиалинии», «всемирная космическая программа», «международная орбитальная станция», «мировое содружество» — вошли в жизнь уже при нас, и они сейчас тоже часть нашего сознания, нашей души, нашего общего для всех чувства патриотизма...

Однако, рассуждая о больших общих задачах, стоящих перед всеми нами в современности, стоит подчеркнуть: с каким бы искренним чувством ни говорили мы о патриотизме, о преданности бесспорным гуманистическим идеям человечества, главным полем для проявления этого патриотизма будет для каждого из нас та осознанная практическая работа, которую он самостоятельно возьмёт на свои собственные плечи и выполнит в полном объёме.

Я присоединяюсь к такому деятельному пониманию истинного патриотизма и приглашаю присоединиться к нему всех вас!

Маргарита Серебрянская,

председатель Общественного Союза «Совесть»

Источники:

https://сезоны-года.рф/рельеф%20Украины.html

https://www.livelib.ru/author/19498/quotes-vasilij-shukshin

https://librebook.me/kalina_krasnaia/vol1/1