Переход от детства к юности — один из самых сложных этапов духовной жизни человека. «Пустыней отрочества» назвал этот период Лев Толстой. Именно в это время прежние детские привязанности начинают ослабевать, новые ещё не окрепли, а невызревшие идеи будоражат ум и толкают к неожиданным словам и поступкам.

И сегодня понятие переходного возраста связано прежде всего с годами отрочества. В это время меняется социальная роль вчерашнего ребёнка. От него требуют новых качеств — собранности, самостоятельности, ответственности — и вместе с тем ждут прежнего послушания. Количество запретов остаётся почти тем же, а вот круг обязанностей резко расширяется. В этом возрасте уже утрачивается детская непосредственность, но ещё далеко не обретён жизненный опыт старших. Резкость, даже нетерпимость в отношении к окружающим людям, излишняя категоричность оценок сочетаются с повышенной ранимостью, чувствительностью, острой потребностью во внимании близких.

Взрослые не сразу улавливают новизну психологической ситуации, в которой оказался подрастающий ребёнок, неустойчивость его психических процессов, зыбкость, подвижность внутренней жизни. Чаще всего именно это и приводит к конфликтам в семье и школе.

Промежуточное положение подростков в мире человеческих отношений особым образом сказывается и при восприятии кинематографического искусства. От изображённой на экране реальности подростки порой требуют буквальной точности, чуть ли не натурализма, называя это «настоящей правдой». Они придирчивы к каждой мелочи. Однако это всё же поверхностный слой их восприятия. В глубине души они столь же страстно, как и в самые ранние годы, тяготеют к гармонии, радости, ждут абсолютного торжества Добра.

Уравновесить дисгармоничные моменты в сознании, в осмыслении окружающего мира помогает подросткам игровая стихия. Только формы игры и её связи с живой реальностью становятся теперь более сложными и изменчивыми, требуют уже некоторого камуфляжа. Подростка всё больше занимает игра ума. У него легко возникает ирония над тем, что ещё вчера казалось безусловным каноном. Он учится самоиронии — верному спутнику внутреннего роста, надёжному способу критического осознания собственной личности.

Подрастающий человек стесняется своих детских пристрастий, посмеивается над сказочным и уже начинает козырять своим едва приобретённым жизненным опытом. При этом его увлекают подвиги героев в романтическом плаще, по-прежнему манит ветер странствий, приключений. Игровое, романтическое преображение действительности искусством созвучно такому душевному настрою. Только вымысел принимается уже в иных формах — он не должен слишком противоречить жизненному правдоподобию. Тогда и связь между экраном и подростковой аудиторией устанавливается легче.

Например, в замечательном фильме «Когда я стану великаном» (реж. Инна Туманян, 1978 г.) обыгрывается история Сирано де Бержерака. Сюжетные повороты фильма своеобразно повторяют эту историю, и в результате камерный, казалось бы, рассказ о любви и взрослении мальчишки приобретает иной масштаб и остроту. Допущение авторов — если бы Сирано было четырнадцать лет — стало убедительным во многом благодаря особому дару исполнителя главной роли. Это совсем ещё юный Михаил Ефремов, которому удалось тонко передать и увлечённость своего героя Пети Копейкина классическим произведением, и родство с душевными переживаниями благородного романтического персонажа, и их несходство.

«Времена меняются — меняются герои… Но как часто мы возвращаемся к храбрым и благородным мушкетёрам, к Д’Артаньяну и Сирано де Бержераку, играя на сцене или в жизни…» Сама способность к игре становится в фильме важнейшим человеческим качеством. Петин одноклассник Ласточкин, исполняя на сцене школьного театра роль Сирано, не может погрузиться в мир романтической мечты. Игра и жизнь для него — плоскости не пересекающиеся, и это становится признаком нравственной глухоты. А для Копейкина игра в Сирано — это форма жизни. Он ещё пользуется заёмными фразами и жестами, но живая мысль уже тревожит его и обещает породить собственное слово.

Тем же даром мысленного превращения в любимых героев, умением искренне проигрывать в себе их внутренние ситуации обладает и любимая Петина учительница Джульетта Ашотовна (Лия Ахеджакова) — трогательная, беззащитная и очень-очень добрая, не способная даже отразить энергичный натиск молодой преподавательницы литературы, заявляющей, что ученики, мол, смотрят на Джульетту Ашотовну как на «прошлый век» и от этого «наглеют».

А там, над травой,

Над речными узлами,

Весна развернула

зелёное знамя, —

И вот из коряг,

Из камней, из расселин

Пошла в наступленье

Свирепая зелень…

«Ах! Вам не хотится ль

под ручку пройтиться?..» —

«Мой милый! Конечно, хотится!

Хотится!..»

Когда, после сорванного урока английского языка, Петя и Джульетта Ашотовна вдвоём читают горькие и забавные стихи Эдуарда Багрицкого, разница в их возрасте забывается… «Но я — человек, я — не зверь и не птица, мне тоже хотится под ручку пройтиться; с площадки нырнуть, раздирая пальто, в набитое звёздами решето…» Воспитатель и ученик выступают в этом эпизоде как воплощение вечной способности человека к творчеству, к обновлению, к очищению игрой. Она — вечно юная, мечтающая о любви Джульетта, он — вечно влюблённый, благородный Ромео…

Фильм «Кода я стану великаном» выдержан в отчётливо романтических тонах. Но не менее плодотворны и иные пути превращения экранного действия в своеобразную игру. Это может быть гротеск, резкий сатирический сдвиг, как в картине Элема Климова «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён!» (1964 г.), или лёгкое, весёлое смещение хода вещей, какое создаёт особую атмосферу в комедиях Владимира Грамматикова — «Усатый нянь» (1977 г.), «Всё наоборот» (1981 г.), «Шла собака по роялю» (1979 г.).

Фильмов с откровенно выраженным игровым началом, которые рассказывали бы о жизни подростков, в нашем кинематографе не так уж много. Но они всегда быстро и прочно завоёвывали зрительские симпатии и оставались актуальными на целые десятилетия. Мысль дарит игре на экране особую напряжённость, а игра мысли — ту увлекательность, без которой самый благородный замысел оставит юного зрителя равнодушным.

По законам жанра, в телевизионном игровом кино зрителю требуется посредник — юный или взрослый персонаж, который сохранил бы в себе черты, роднящие его с подростковой аудиторией. Именно таков герой музыкального фильма «Завтрак на траве» (творческое объединение «Экран», 1979 г.), поставленного режиссёром Николаем Александровичем по мотивам рассказов Анатолия Черноусова.

Иван Ковалёв (в исполнении Сергея Проханова), весёлый рабочий парень, согласившись поехать вожатым в летний детский лагерь, попал как кур в ощип. Ему обещали кучу свободного времени, речку, лес и свежий воздух, а на самом деле?!.. Мало того, что времени на подготовку в институт совсем нет, так с этими «милыми детишками» даже поспать толком не удаётся. Вот тебе и обещанный свежий воздух, вот тебе и свобода!.. Но по свободе, оказывается, тоскует и вверенный Ковалёву отряд. По вечерам эта тоска выливается в сумасшедшие пляски в палате: летят, взрываются перьями подушки, а мальчика-тихоню Мурашкина привязывают к койке и рисуют у него на лице громадные усы.

Нет, не удаётся Ивану отстраниться от этих бурь в отряде. Напрасно натягивает он на голову одеяло, напрасно по-пластунски уползает в кусты, пытаясь замаскироваться в буйной зелени. И слова его: «Это не дело, ребята!» — для разбойничьих душ вроде жужжания комара. И ходит по лагерю Иван Ковалёв — не инженер, не монтажник, а неизвестно кто: то ли школьник-переросток, то ли воспитатель-неудачник, который не в силах организованно отвести детей в столовую или установить тишину в детских спальнях. А вокруг — высокий забор, за которым лес, речка… Свобода.

Трудно сказать, как бы сложилась дальше жизнь отряда, если бы несколько мальчишек и девчонка не совершили побег — не домой, не в раскалённый солнцем город, а в этот самый лес, что начинается сразу же за забором. Догорают угли, печётся на костре картошка, поются песни под гитару, которые совсем иначе звучат здесь, на воле, а не на обязательной скучной спевке в лагере. А на соседней полянке, за пригорком, тоже костерок с котелком, только не настоящий, и вместо картошки плавают в котелке обыкновенные лесные шишки. Это Дима Мурашкин, непонятный тихий мальчик с печальными глазами, играет в костёр и свободу, не надеясь, что те четверо примут его в свою компанию.

Так разделился отряд. Беглецы ищут счастья для себя, остальные безропотно сидят за забором и вынужденно ходят на спевки и в танцевальный кружок. А танцевать-то летом хочется от души, а не по указке педагога… Это заставляет вожатого Ивана задуматься. Ярко светит солнце, стоит прекрасный летний день. Иван идёт по дорожке, напевая, пританцовывая и размышляя: ведь и тем, сбежавшим, тоже хотелось прыгать, петь и вообще радоваться жизни. Что же в этом плохого? А может быть, и не надо, чтобы всё и всегда было по команде — и в школе, и на летнем отдыхе в лагере?..

И вот отряд вместе с вожатым делает первый глоток свободы. Набегавшись, напрыгавшись по лесным дорожкам, в венках из полевых цветов, вернутся они в лагерь к остывшему обеду. Детям обещают в другой раз вовсе оставить без еды, а вожатый получает от начальника лагеря строгое порицание. Но счастливые минуты, когда они вместе пели, смеялись и были заодно, не прошли для них даром.

У похода есть начало,

А конца походу нет.

Мы прошли дорог немало,

Но огромен белый свет.

Ты никогда, пожалуйста,

На белый свет не жалуйся.

Он переполнен тайнами

Необычайными!

А потом был многодневный поход, и в рюкзаках несли не еду, а снаряжение для переправы через реки и овраги. Еды не брали совсем, потому что задумали продержаться на том, что добудут сами — грибы, ягоды, речная рыба. Мальчишеские игры? Поначалу — да. В первый день вместо ужина отряду пришлось жевать корешки рогоза, по вкусу похожие, как уверял Мурашкин, на бананы. Не особенно сытно, зато интересно и необычно. А какой же великолепной оказалась уха из кое-как пойманных рыбёшек, каким крепким и сладким был сон в палатке под вековыми деревьями, какими незабываемыми — чувства, пережитые в тот день, когда они плыли на самодельных плотах…

«Неправдоподобно! Какая-то лубочная картинка!» — может заметить искушённый зритель, знающий толк в «правде жизни». Какой же начальник лагеря разрешит, чтобы дети залезали на самодельные плоты, которые, как и следовало ожидать, перевернулись? Но только авторы и не возражают, чтобы их история была прочитана наподобие сказки со счастливым концом. Плоты перевернулись, но никто, к счастью, не пострадал. А главное, перевернулись представления героев фильма о том, каким может быть отдых в летнем лагере. Авторов не смущает, что на вечере самодеятельности, устроенном неподалёку от берега реки, дети танцуют в слишком выразительных костюмах, которые можно найти разве что в хореографическом ансамбле. Такого рода вольности вполне допускает сам жанр музыкального фильма, где в центре внимания — живая пластика, пение и танцы.

По-новому взглянул на ребят вожатый Иван Николаевич Ковалёв, по-другому увидели его мальчишки и девчонки. На тон взрослого доверия они отвечают доверием. И даже печальный и замкнутый Дима Мурашкин в этой раскрепощённой, жизнерадостной атмосфере всеобщего доверия распрямляется, буквально расцветает. Он и раньше успел немного заинтересовать вожатого своим явным талантом художника, а теперь Дима уважаем и любим всеми окружающими. У него всё получается — и стрелы попадают в спортивную цель, и рисунки его восхищают, и дружит с ним Люда Пинигина, самая яркая девочка в отряде.

… Но не сделаешь ни шагу,

Сразу выбьешься из сил,

Если стойкость и отвагу

В трудный путь не захватил!

В первом кадре «Завтрака на траве» на экране возникает тоненькая травинка, пробивающаяся сквозь трещину в асфальте. По дороге проезжали велосипеды, мотоциклы и даже каток. А травинка упрямо поднималась. То ли судьба её берегла, то ли она обладала необыкновенной живучестью. Травинка становится в этом фильме многозначной метафорой. Это и любой человек, которому трудно и горестно, когда он совсем один. Это и образ детского сознания, образ городского ребёнка, тянущегося к свету солнца, к свободе и воле.

В 2019 году фильму «Завтрак на траве» исполняется 40 лет. Сознательная жизнь целого поколения! Почему же он по-прежнему интересен современному зрителю? Может быть, из-за прекрасных, нестареющих песен на музыку Шаинского? Из-за доброй, живой истории о том, как человеку, у которого ещё не родилось чувство отцовства, пришлось управляться с целой оравой мальчишек и девчонок?.. Из-за талантливого, озорного и лукавого Сергея Проханова, одного из наших любимых актёров, знаменитого «усатого няня»?.. Да, из-за всего этого тоже. Но, думается, главное — то, что фильм выражал и выражает точку зрения подростков, от их имени апеллирует к взрослым, а не наоборот. Это не рассказ постороннего наблюдателя, а тем более — человека, который взялся поучать.

Конечно, позиция рассказчика повлияла и на язык экранного повествования. Авторы не боятся пропусков, не боятся показаться слишком простыми или невнятными. Пожалуй, больше всего мы узнаём о жизни героев из песен (тексты — М. Львовского). Наивные, полудетские слова этих песен — не стилизация, как может показаться в первую минуту, а удачная попытка выразить внутреннее состояние тех, кто вырос из детства, но ещё не пользуется правами взрослых. Во всём этом сказывается игровая стихия фильма.

Пронесём мы через годы

То, что начато с игры,

Наши дальние походы

И весёлые костры.

Экран, действительно, способен отвечать зову юной души. Но для этого он сам должен оставаться юным. Попадать в такт духовной жизни подростка. Открыть героя, в котором соединились бы современность, абсолютная правда реальности и высокая правда идеальных чувств.

«Травинки» общественного сознания, пробивающиеся ещё в детстве, дают в отрочестве буйный рост. Или, наоборот, их развитие приостанавливается, если взрослые чрезмерно опекают подростков, гасят проявления их естественной активности, с недоверием относятся к самодеятельному началу в их жизни. Тогда-то и складывается тот тип характера, который мы называем инфантильным.

Воспитание самосознания юного зрителя было и остаётся одной из главных задач большого и малого экранов.

Воспитывать может не только драматическая история или психологическое повествование, но и весёлый рассказ. Игровой момент в сюжете и стилистике помогает постижению авторской мысли, если она подсказана самой жизнью, а не придумана, не таит в себе менторского назидания. Как бы ни была сама по себе правильна идея, которую хотят внушить зрителям авторы, этого, увы, ещё недостаточно, чтобы создать увлекательный фильм для подростков. Однако и занимательность, не вырастающая органически из жизненного материала, а искусственно привнесённая в экранное действие, не способна вызвать желаемый зрительский отклик.

«Завтрак на траве» и «Когда я стану великаном» — фильмы, как нельзя лучше подходящие для семейного просмотра. Читайте стихи Даниила Хармса вместе с Петей Копейкиным, пойте вместе с Иваном Ковалёвым и его отрядом — и в вашем доме всегда будет царить атмосфера лёгкой открытости, дружеского взаимопонимания и участия!

Маргарита Серебрянская,

председатель Общественного Союза «Совесть»

Используемая литература:

«Мир сказочный и мир реальный», А. Романенко, М., 1987 г.