Между искусством для детей и искусством для взрослых нет непроходимой границы. Как известно, многие книги «взрослой» литературы давно стали детским чтением. И в кинематографе тоже достаточно фильмов с двойным адресом — и детям, и их родителям.

Такова телевизионная сказка «Рыжий, честный, влюблённый», снятая в 1984 году на студии «Беларусьфильм» по мотивам книги шведского писателя Яна Экхольма «Тутта Карлссон Первая и Единственная, Людвиг Четырнадцатый и др.». Сюжет подвергся значительной переработке, и тем не менее в 1985 году эта лента была удостоена специального приза Всесоюзного фестиваля телевизионных фильмов в Киеве. «Сказка для всеобщего смотрения» — так назвал свою картину режиссёр Леонид Нечаев (автор сценария Георгий Полонский).

Два образа игры живут в фильме. Один — обман, корысть, уловка, когда всё построено на лицедействе, а другой — игра в её первоначальном, чистом смысле, когда радость перевоплощения и счастье открытия самого себя идут рядом. А смешивать эти игры нельзя. Иначе выходит такая путаница, что даже хитроумный лис Ларссон становится в тупик.

Действительно, всё смешалось в доме Ларссонов. «Хорошо» и «плохо» стали зыбкими, легко меняются местами. А ведь известно, что дети очень нуждаются в том, чтобы эти понятия не двоились. На экране действуют герои-звери, но речь идёт о самом что ни на есть человеческом. В фильме нет пышных меховых шуб и маскарадных птичьих перьев, хотя костюмы персонажей живописны и выразительны. Звериных жестов у героев тоже совсем немного. Вот разве что привычка Ларссона-старшего поскрёбывать рукой (хочется сказать — лапой) за ухом и в состоянии волнения тявкать и подвывать. Точь-в-точь как делают это лисы и собаки.

Когда худенький, серьёзный лисёнок Людвиг (Денис Зайцев) задаст на уроке в школе вопрос: «Как это — объегоривать?» — класс сначала ахнет, а потом так и покатится со смеху. Может быть, это такая шутка? Ведь Людвиг — правнук знаменитого лиса Ларссона Первого, основателя хитрологии — науки жить припеваючи. А когда этот странный правнук прочитает с закрытыми глазами свои стихи о трудолюбивом муравье, то на него поглядят уже со скукой и презрением. Да он, похоже, не шутит, а говорит всерьёз!.. Да какое ему дело до этого муравья, что упрямо тащит в муравейник иголку!?.. Лучше бы сочинил стишки о вкусном бульоне из кур… Да и вообще стишки — это так, соус, приправа. Главного-то блюда они не заменят.

Людвиг чувствует себя чужим среди тех, кто живёт обманом, кто учит и учится искусству хитрить во имя собственной выгоды. Он выберет другой путь: он швырнёт учебники и покинет «Школу лгунов» — единственную в мире школу, где за обман не ругают, а хвалят. Если, конечно, удалось на «отлично».

Авторы не хотят скрывать от зрителей, что быть поборником правды совсем нелегко. Наоборот, они во всех подробностях показывают, что это требует немалого мужества. Людвиг бросает в лицо учительнице, опытной лисе Алисе, смелые слова о том, что ему надоела наука хитрология: «Я, может, вообще не хочу никого объегоривать. По правде буду жить. Забирайте свою «Хитрологию»! Забирайте «Обмановедение»! Мне не надо за хитрость «четыре» и «пять! Ставьте честный „кол“ — я согласен!..».

А потом мы видим его в лесу, среди редких сосен-великанов. Он кажется совсем маленьким, иногда даже как будто вовсе исчезает из поля зрения. Могучий ствол дерева заслоняет его. Лес здесь выступает символом огромного мира, где так легко затеряться и заблудиться. Но вот зазвучало что-то похожее на мелодию. Людвиг остановился и прислушался. Сделал шаг. Опять. Да это же в нём самом, в его душе рождается песня! Мелодия помогает ему идти дальше. И чем скорее шаг лисёнка, тем легче его походка, тем бодрее звучит песня:

Может, я и не прав,

Может, я дурачок,

Может, в этих делах

Я совсем новичок.

Может, все осмеют

Это мненье моё…

ТОЛЬКО МНЕ НАДОЕЛО ВРАНЬЁ!

И от этой внутренней уверенности в своей правоте идти становится легче. А на горизонте видна сверкающая полоса моря — как образ надежды и победы.

Но побороть собственные сомнения, говорят нам авторы фильма, это ещё не значит побороть мир. Стоило Людвигу на мгновение остановиться, присесть, чтобы перевести дух и собраться с мыслями, как тут же появляется ёж Нильс — со своими предостережениями, советами, намёками и смущающими вопросами: «Лихо ты поступил! Принципиально! Сказано — сделано!… Мысленно я тебе аплодирую, да. А папа, мама?.. Знают уже?.. Они, конечно, будут давить на тебя, уговаривать, ремнём даже… Но ты, старичок, держись!.. Будь морально выше!..» И ёж рисует такую картину, от которой у любого лисёнка станет на душе черным-черно: «Лежи себе так, будто ремень этот для тебя вроде одуванчика, и мысленно пой свою песню. А на пострадавшее место потом приложишь сырой капустный лист — верное средство…»

Ошарашенный Людвиг бредёт куда глаза глядят, и бодрая, весёлая песенка уже не поётся. А главные-то испытания ещё впереди. Да такие, перед которыми порка ремнём — сущие пустяки. Над ним будут смеяться, его будут стыдиться, будут его мучить и перевоспитывать, поссорят его с друзьями-травоядными, заставят остро почувствовать своё одиночество.

Фильм повествует о мужестве противостояния, о способности одного идти против течения, о рождении нового сознания. Всё это, казалось бы, темы сугубо «взрослого» искусства. Но кого же нам напоминает Людвиг, на кого он так удивительно похож своей чистотой, простодушием, добрым сердцем? Конечно, на Буратино! Это снова Буратино, наш любимый герой, только немного повзрослевший. Ну, скажем так: это Буратино-подросток. Только что-то круто изменилось в окружающем его мире…

Карабасу-Барабасу помогали продавец пиявок Дуремар, кот Базилио и лиса Алиса, но и на стороне Буратино была целая армия добрых друзей — папа Карло, Джузеппе, все куклы театра Карабаса-Барабаса, черепаха Тартилла, лягушата, Сверчок. Мальчишеские проделки легко сходили ему с рук. Его любили, его прощали. Мудрая Тартилла даже уговаривала его оставаться самим собой, то есть весёлым ребёнком, малышом.

В «Рыжем, честном, влюблённом» ситуация резко изменилась. Все против бедного Людвига. И школьные учителя, и одноклассники, и родители, и братья, и сёстры. «Дурачки наказывают себя сами. Зачем ещё пороть? Ну, отказывается наш принципиальный мальчик от индюшатины, добытой хитростью. Пусть попросит у птичек проса, у зайчиков капусты. Посидит денёк-другой на своей диете, проверит сам свою идею… Интересно, откуда она у него? Может, начитался чего-нибудь такого, а? У него же в портфеле, кажется, басни. Смотри, мать! Про льва, который дружил с собачкой, а когда она сдохла, с горя тронулся умом. И как мы покупались на всё это, мать? Ты плакала вот такими слезами, помнишь?.. Жизнь-то смеётся над этими сказками, сынок. Она совсем другому учит. И сурово учит. Капканами. Охотничьими ружьями. Зубами легавых псов», — иронизирует отец Людвига.

«Ты — не лис! Ты — посмешище леса, лопух, ротозей, чудо-юдо, ошибка родителей! Тебя надо привязать возле муравейника — пусть муравьи покажут тебе, кто чужие, а кто свои!» — кричат старшие лисята младшему брату, гоняя его по коридорам родительской норы.

Одни зайчата на стороне маленького Ларссона Четырнадцатого, но они сами слишком малы и слабы. А единственный доброжелательный советчик — ёж Нильс до того труслив, что все его разговоры о принципах остаются пустыми словами. Даже мудрая сова Илона уклоняется от помощи Людвигу. Она не хочет свидетельствовать в его пользу, считая, что житейская мудрость по своим свойствам ближе к осторожности. «Мудрость — это что-то вроде моих штор», — говорит сова.

Я осовела, скажем честно,

И доктор Сыч меня просил

Жить с осторожностью известной

И не затрачивая сил.

Не лезу я в чужие споры.

Что мне за дело до других?

С утра я опускаю шторы —

Вот эти бархатные шторы,

Тёмно-малиновые шторы,

Всё покрывающие шторы…

Нет ничего мудрее их!

Словом, Людвиг один. Совсем один. Если не считать песен и доброго Эха.

Но сказка, даже драматическая, всегда имеет счастливый конец. Тучи над головой Людвига рассеются, и ярко засияет солнце. А произойдёт это с появлением нового персонажа. Маленький проказливый цыплёнок Тутта Карлссон (Маша Яхонтова), обаятельное и смешливое создание с лукавыми глазами, станет верным товарищем и опорой Людвига. В чём-то Тутта куда больше лисёнок, чем Людвиг, хитрее на проделки и сообразительнее. В родном курятнике, рядом с мамой-наседкой и папой — горделивым Петухом, озабоченным более всего на свете своим оперением, Тутта могла бы стать маленькой глупой мещанкой. Но не стала.

Мир, куда так нежданно-негаданно, переполошив весь курятник, попадает Людвиг, не похож на тот, в котором лисёнок вырос. Милой патриархальностью веет от двора, где старый пёс Максимилиан сочиняет свои вирши. Здесь не врут, не хитрят, не норовят вырвать у другого вкусный кусок, не подставляют подножки. Здесь могут разговаривать по душам, совершать бескорыстные добрые поступки. Но другие опасности подстерегают тут юные души: уж очень замкнут этот мирок, очень уж декоративен, что-то есть в нём искусственное, бутафорское. Круглые, без окон залы, безвкусные фонтаны, непомерно пышные оборки на платье мамы Тутты, ненужная шпага на боку папы-Петуха ещё более подчёркивают маскарадную сторону жизни птичьего двора. Здесь не ходят, а танцуют или ступают, здесь постоянно прихорашиваются, разучивают тональности квохтанья. Остаться здесь — значит отступиться от выбранной цели. Побег, только побег может спасти Людвига и Тутту.

И вот противоположное начинает смыкаться. В минуту опасности, перед тем как навсегда покинуть дом, глава лисьего семейства Ларссонов, приговаривая: «Берём только самое необходимое…», роется в сейфе. Извлекает, как фокусник, бесконечную связку пёстрых галстуков. Петух и лис начинают напоминать родственников. В сцене бегства роли старших и младших меняются. Растерялся отец, мечется и вопит от страха старший брат Людвига, тушуются сёстры-близнецы Лаура и Луиза, не смея больше задирать малыша. Самый младший из Ларссонов выглядит в этой сцене взрослее всех.

Традиционный роман воспитания здесь как бы перевёрнут: не взрослые, а ребёнок преподаёт урок нравственности и зрелого отношения к жизни.

Клубок вопросов, обращённых не только к детям, но и к родителям, заставляет их воспринимать фильм-сказку всерьёз. Очень важно, чтобы у них не сорвалась ироническая реплика, не возникло сомнение в сказочной логике — иначе может оказаться нарушенной интимность общения ребёнка с фильмом.

Первая серия — там, где Людвиг один, а все вокруг учат его лгать, ловчить и обманывать, — в чём-то, пожалуй, ближе взрослому, чем ребёнку. Идея маленького донкихота жить только «по правде» сама по себе прекрасна, но как её включить в детскую логику? Отождествлять себя с Людвигом детям трудно, с зайчатами — неинтересно, с братьями и сёстрами Людвига — противно. Вторая серия в этом смысле увлекает больше. Понятная, земная Тутта, с её лукавством и озорными проделками, не только близка детям — она как бы переводит на их язык многие сложные вещи взрослого мира.

Людвиг всё время задаёт сам себе вопросы. Ведь единственный его воспитатель — врождённая совесть (и в кого только уродился этот лисёнок?..) Может быть, самое трудное для Людвига — разобраться в своих поступках. Конечно, для того чтобы спастись, у них с Туттой не было другого выхода, как тарелкой с жарким заманить старого пса Максимилиана в клетку и запереть его там. Но ведь некрасиво поступать так с псом, который отпустил лисёнка на свободу и даже поделился с ним вкусной мозговой костью. Напрасно Тутта зовёт Людвига побегать по лесным полянам, залитым солнцем. Он лежит на валуне, закинув за голову руки и глядя в небо — нет, не спокойно, не безмятежно, не хорошо у него на душе. Относительность добра и зла — слишком сложная проблема для детской истории. А без неё здесь никак не обойтись. Видимо, авторы вплоть до самого конца колебались в разрешении трудной задачи, поэтому просто оборвали эпизод. Но зато какая возможность открывается для взрослых вернуться к этой сцене после просмотра фильма, поговорить с ребёнком, попытаться объяснить ему то, чего он не понял, подтолкнуть детскую мысль.

Рядом с Людвигом Тутта становится другой. Она мчится по тёмному, страшному лесу, чтобы предупредить о готовящейся лисьей охоте семейство Ларссонов — тех самых Ларссонов, потомков основателя науки хитрологии, которые после съеденной вкусной индейки мечтают о жарком из цыплят. Зарывается с головой в листья ёж Нильс, плотно задёргивает шторы сова Илона, запирает двери мать-зайчиха, приговаривая: «Хоть бы только на лис!.. Хоть бы только на лис!..» Лесное зверьё прячется кто куда, одна только Тутта спешит навстречу опасности. Вот на что отваживается та, кому от природы предназначено вырасти глупой курицей в обыкновенном курятнике. Тут всё поставлено с ног на голову, но выглядит достоверно — и по логике сказки, и по жизненной логике. И мир вдруг видится новым. То, что казалось грозным и непреодолимым, оборачивается чем-то вроде пугала на огороде, с которым встретился Людвиг при первом знакомстве с Туттой…

В финале Людвиг и Тутта выглядят старше и мудрее самого хитроумного Ларссона. Они больше никого и ничего не боятся. Значит, храбрыми не рождаются — ими становятся. Вот как раз об этом и размышляют вместе с героями авторы фильма-сказки. Взявшись за руки, Людвиг и Тутта уходят своей дорогой. И за них почему-то совсем не страшно. Почему? Потому что они научились главному — слушать голос своей совести, жить по правде. И шутливая романтическая песенка «У меня есть тайна цвета апельсина…» скажет об этом маленькому зрителю больше, чем любые поучения.

Фильм, о котором мы рассуждаем, поставлен по мотивам литературной сказки. Возможен ли тот же принцип — игра в сказку — в телевизионной ленте, снятой на основе сказки фольклорной? Не разрушит ли игра её нравственную и эстетическую основу? Как, перенося народную сказку на телевизионный экран, добиться, чтобы герои не выглядели ряжеными, их реплики не были тяжеловесны, а вещи вокруг не напоминали музейные экспонаты? Помочь здесь может откровенное совмещение двух миров — сказочного и реального.

В первых кадрах телефильма «Новые приключения Муравья и Блохи» (сценарий Мари Гвелесиани, режиссёр Котэ Сурмава, 1980 г.), поставленного на студии «Грузия-фильм» по мотивам народной грузинской сказки «Блошка и Муравей», возникает образ современного города, с толпой спешащих пешеходов и потоком машин. Непривычно странно выглядят в этом потоке старинные экипажи, запряжённые четвёрками лошадей. Ещё причудливее костюмы усаживающихся в экипажи мальчиков и девочек. Лошади пугливо косятся на машины, но водители едут как ни в чём не бывало. Продолжают сновать пешеходы, не замечая весёлой суеты, которую устроили сказочные герои.

Закадровый голос поясняет: это дядя Гриша, режиссёр фильма. Он отдаёт актёрам быстрые, весёлые команды, которые и нас, зрителей, готовят к тому, что будет дальше на экране. Персонажами сказки станут реальные мальчики и девочки из Дворца Пионеров и известные актёры, имена которых нам уже названы. Их будут снимать. Значит, то, что мы увидели, — это одновременно и реальность, и некий условный мир искусства. Так с самого начала возникают в нашем сознании два образа времени и пространства, складываясь в художественное целое телевизионного фильма.

Но вот произносит свою первую реплику гонец: «Беда! Беда!» (а перед этим режиссёр поинтересуется, не забыл ли он текст). Муравей-мастер отправляется спасать плотину, а встреченный по дороге маленький Блошка просит взять его с собой и клянётся стать верным другом. Слова Блошки искренни, клятвы идут от самого сердца. А потом он их нарушает и снова клянётся. Легко дать обещание, но как же трудно его выполнить! Тосковать по верному другу ещё не значит быть достойным этой дружбы.

Бревно уносит вода. Муравей остаётся на скале, а Блошка успевает прыгнуть на берег. Теперь их разделяет шумный горный поток. Как доказать Муравью, что он не хотел оставить его одного? Как помочь новому другу? Для этого надо совершить целую вереницу смелых поступков, пройти немало испытаний. Блошка готов к любым невзгодам. Он должен раздобыть верёвку, пока не прорвалась плотина и не затопила всё вокруг. Его прощальная песня полна печали и надежды.

В серьёзности и глубине чувств героя таится обаяние фильма. Современный быт всё время мешается со сказочными мотивами. Царь-Кабан, у которого Блошка просит щетины, чтобы сплести верёвку, лишь горько вздыхает: «Мы перешли на синтетику, мы носим парики». За мешочек натуральных желудей, от которых у лесных свиней растёт густая щетина, Кабан готов отдать половину своего царства. Сказочные персонажи носят спортивную форму, разъезжают на картингах и мотоциклах. Но, несмотря на всё это сознательное смешение времён, сказка живёт по своим законам, нигде не сбиваясь на ревю, на театрализованное эстрадное представление. Тут важны глубокая увлечённость маленького актёра Георгия Сихарулидзе своей ролью, острое переживание им происходящих событий, словно речь идёт о реальных опасностях. Авторы усиливают драматизм ситуаций, вкладывая в уста сказочных персонажей слово, вобравшее в себя пафос и лирику произведений грузинского фольклора.

Блошка, сопровождаемый выручившими его из заточения Детьми Солнца, приходит к Рыцарю-деве из Замка на скале — просить о помощи. Софико Чиаурели в роли Рыцаря-девы заставляет вспомнить героические образы народных преданий. Торжественно-напевна её речь. Блошка спрашивает, а Рыцарь-дева отвечает с глубокой печалью. Слова её звучат как исповедь, как итог целой жизни. Вопросы и ответы здесь — это и своего рода игра, и жизнь по законам сказки, и декламация лирических стихов. «Разбрелись мои братья по свету, — говорит Рыцарь-дева. — Кто ушёл за правду сражаться, кто — выручать друзей, защищать сирот. Никому братья не отказывали в помощи… Зову я их… Парнаос! Якоб! Шота! Давид! Ираклий! Леван! Георгий! Луарса!.. Зову я их — ответа нет. Огонь горит, воск тает… Когда нужна была им помощь, не привела судьба быть мне рядом… Велика вина…»

Личность в человеке рождается в тот момент, когда он берёт на себя ответственность за других. Не власть, а ответственность. Авторы сказки «Новые приключения Муравья и Блохи» стремятся пробудить это чувство в своих зрителях. Патетика и юмор оказываются здесь равно уместными. Драматические эпизоды сменяются сценами и репликами в ироническом ключе: скажем, кот-эпикуреец, любитель парадоксов, готов сразиться с мышами, если его угостят парным молоком. А сцены, насыщенные действием, уступают место кадрам лирическим: спасённый пшеничный колосок превращается в милую девочку; цветущий летний луг звенит от детских голосов, смеха, пестрит цветами и яркими воздушными шариками. Это — Страна Цветов, Добра и Мира, раскинувшаяся от самых синих морей до самых высоких гор, в которой все дружат и охотно помогают друг другу. Это — символический образ безмятежного детства, не знающего страха и горечи утрат.

Фильм оканчивается сценой, где режиссёр — дядя Гриша поджидает своих маленьких путешественников: «Дружить вы умеете, друга в беде не бросите, слову не измените. Вот мы и узнали, какой вы хороший народ!» И этот выход в реальность ничуть не снижает высокого смысла сказки, не заставляет усомниться в подлинности только что пережитого. Выход из игры для ребёнка так же естествен, как и включение в неё. Между тем и другим нет резкой черты.

Органичное для экрана соединение сказочного и реального происходит в фильме «Тайна Снежной Королевы», снятом по мотивам одноимённой сказки Андерсена режиссёром Николаем Александровичем (творческое объединение «Экран», 1986 г.). В первых кадрах фильма поражают глаза героини — притягательные, блестящие, словно мечущие драгоценные стрелы. Но этот сверхкрупный план всего лишь заставка к картине. Алиса Фрейндлих не стремится подчеркнуть демоническую красоту Снежной Королевы, окутать её пеленой таинственных потусторонних страстей. Снеговика Королева лепит так, как это делала бы обыкновенная земная женщина в зимний денёк, отходя подальше и любуясь делом своих рук. И урок в своей знаменитой Ледяной Школе Замерзающих Сердец она ведёт без всякой торжественности — радуется и веселится, словно злая девчонка, которой удался розыгрыш. Это когда с губ Кая, наконец-то, слетают холодные, безразличные слова: «Мне всё равно». И горячего молока на завтрак Королева требует точь-в-точь как капризуля, пожелавшая во время ангины мороженого. Владычица мировых льдов в этом фильме и капризна, и взбалмошна, и своенравна. Алиса Фрейндлих проигрывает все оттенки её дурного характера артистично, на волне творческой энергии: «Это что ещё за оттепель?!.. Не лезьте ко мне со своими снежностями!.. Не хватало ещё, чтобы у меня повысилась температура!.. Ну, что застыли?! Я в гневе!.. Ах, как хочется хоть иногда, хоть раз в неделю пожить по-человечески!.. Хочется на Южный полюс — там тепло, там трава по пояс, там цветы, там пальма растёт с ананасами!.. Хочется получить открытку с тёплыми пожеланиями ко дню рождения!.. Не прикасайся ко мне, девчонка! От твоих горячих рук я могу растаять!..»

Эта прекрасная музыкальная телевизионная сказка легко принимает превращения персонажей, их современную трактовку, включения новых героев. Зло остаётся злом, но здесь у него появляются оригинальные маски — узнаваемые, понятные даже малышам. Превосходными партнёрами Алисы Фрейндлих становятся Владислав Стржельчик — Барон-Которого-Кажется-Нет, промотавший своё состояние из-за неуёмной страсти к пломбиру; Леонид Ярмольник — Принц Нарцисс, советующий всем любить только себя и дружить только с собой; Сергей Проханов и Владимир Качан — Крапивные Побеги, счастливые заглушать цветы и полезные злаки и у всех и всегда вызывать досаду; Владимир Виноградов — Вьюнок, стремящийся залезть повыше по чужим плечам и головам. Жаль только, что в юных исполнителях ролей Кая и Герды — Яне Пузыревском и Нине Гомиашвили — нет той наивности, той не наигранной непосредственности, той «детскости», в которой прямо-таки купаются взрослые, опытные актёры.

В своё время фильмы-сказки для телевидения снимались на многих отечественных студиях. В основе их лежали произведения фольклорные и литературные. Разнообразными были темы этих фильмов. Но о чём бы они ни повествовали — о любви (белорусская лента «Пастух Янка»), о торжестве храбрости («Отважный Ширак», производство студии «Узбекфильм»), о красоте и поэзии труда (грузинская картина «Три оплеухи»), — телесказка всегда вызывала у зрителей добрые чувства. Именно в этом — её смысл и предназначение.

В телефильме-сказке легко уживаются, не противореча друг другу, традиционное и современное, реальное и вымышленное. Так, сказку «Отважный Ширак» — о злых разбойниках и победившем их храбреце — разыгрывает в летнем лагере труппа народных комедиантов. А в узбекском фильме «Акмаль, дракон и принцесса» (киностудия «Узбекфильм», 1981 г.) спасти принцессу Гузаль от ужасного дракона герою помогает… добрый милиционер. Подобные неожиданные сочетания — в духе телесказки, они органичны для неё.

Детские фильмы-сказки заполнили собой серьёзный пробел, существовавший в телевизионном кино. Но процесс этот проходил не совсем безболезненно. На пути режиссёров-сказочников обнаруживались «подводные рифы». Они поджидали там, где была ослаблена игровая ситуация, рассчитанная на восприятие и фантазию ребёнка, или же там, где сказочный мир строится на слишком «взрослых» мотивах и ассоциациях.

Например, в комедийном музыкальном фильме «Сказки старого волшебника» (Одесская киностудия, режиссёр Наталья Збандут, 1984 г.) известный сюжет о спящей принцессе не только получил новую трактовку, но и был продолжен. После того, как принцесса в свой 16-й день рождения укололась веретеном и заснула на целых сто лет, развёртывается длинная цепь событий.

Власть в королевстве захватывает король-узурпатор (Евгений Евстигнеев), кругом одни лгуны и доносчики. А принц, который, несмотря на сказочное происхождение, за сто лет успел-таки состариться, всё ждёт обещанного письма от принцессы. Сколько подвигов удалось ему свершить за это время, сколько выиграть сражений, скольким слабым и обиженным помочь, а письма всё нет… И он отправляется в путь, чтобы повидать спящую принцессу.

Много препятствий встаёт на его пути. Но не только в них дело. Главное препятствие — внутреннее. «Посмотри на себя в зеркало», — говорит состарившемуся принцу Злая Волшебница. — «Разве ты годишься в мужья юной принцессе? И стоит ли ей вообще просыпаться? Неужели ты хочешь, чтобы она вышла за тебя замуж из одного только чувства благодарности, чтобы она всю жизнь мучилась со стариком? Прогуливала тебя в инвалидной коляске в дворцовом парке, кормила кашкой?..»

Принц в отчаянии. Добрая Фея закрывает лицо платочком. Увы, есть предел и для её волшебства.

Но особое волшебство тут и не понадобилось. Принц поцелует невесту — и чудо любви, самое великое чудо на свете, подтвердит правду старой сказки, не только вернув к жизни красавицу-принцессу, но и возвратив герою ушедшую юность.

Кажется, в этом фильме есть всё, что приносит успех у зрителей. Есть интересная мысль: сказки надо уметь хранить и защищать так же, как девственную природу, как чистый мир искренних человеческих чувств. Здесь великолепные актёры — Армен Джигарханян, Михаил Светин, Евгения Симонова, Татьяна Васильева, Игорь Кваша, Александр Демьяненко, Регина Разума и другие. Отчётливы здесь черты телевизионности: из сказочного «жили-были» действие переведено в настоящее время, между экраном и зрителем есть посредник — Хранитель сказок (Сергей Юрский), своеобразный комментатор и толкователь волшебных событий, живущий и в мире вымысла, и вне его. В общем, учтено всё, кроме восприятия детей.

Да, к сожалению, непреходящая любовь состарившегося героя к юной принцессе далека от детского сознания. Согласитесь, лысеющая голова принца, наклонившегося, чтобы всё-таки поцеловать невесту, не вызывает у ребёнка такой реакции, как у взрослого. Принц не может быть стариком, для детей это абсурд, нелепость.

В этом своеобразном фильме появляются многие сказочные персонажи — Синяя Борода, Красная Шапочка, Золушка и её злая мачеха. Но эта «игра в сказку», скорее, не для детей, а персонально для их родителей. Явление знакомых героев столь мимолётно, роли их так функциональны, что детям непросто их даже запомнить, и тем более — сжиться с ними. Образ детского сознания, детского видения в этом фильме отсутствует. Герои «Сказок старого волшебника» стали не партнёрами игры ребёнка, а собеседниками за взрослым разговором. Получилась не игра в её чистом, непосредственном виде, а как бы перелистывание томов известных сказок, рассматривание иллюстраций с современным толкованием. Момент узнавания не стал здесь моментом проживания вымысла как реальности.

… В старинной сказке «Аленький цветочек» одна из дочерей просит отца привезти ей волшебное зеркало. Будешь глядеться в него — никогда не состаришься. Такое волшебное зеркало не нужно Сказке. Разрушительная сила времени не властна над ней. Верная своим исконным началам, Сказка способна — в устном ли слове, в книге или на экране — каждый раз вбирать новое жизненное содержание, сопрягая изменчивое с непреложным, временное — с вечным…

Маргарита Серебрянская,

председатель Общественного Союза «Совесть»

Используемая литература:

«Мир сказочный и мир реальный», А. Романенко, М., 1987 г.