… Дни летели страшно быстро и были, как никогда, напряжёнными. С утра и до вечера академика можно было видеть в главных центрах космодрома, где шла подготовка к невиданному в истории человечества научному эксперименту в космосе. Всю свою энергию, все свои знания отдавал Сергей Павлович этой работе, от которой зависел завтрашний, может, главный день в его жизни.

А сегодня, поздним апрельским вечером, он пришёл в свой тихий домик, окружённый тополями, только потому, что почувствовал боль в сердце. Достав из бокового кармана стеклянную трубочку, с которой никогда не расставался, вынул таблетку валидола, положил под язык. Прилёг на кушетку тут же в кабинете, расстегнул пуговицу шерстяной рубашки. Задремать не давали мысли. Он всё думал и думал об одном — о том, что завтра предстоит сделать самый важный шаг. Вспомнились недавние дискуссии. Надо ли лететь человеку в космос или не надо. Дискуссии ожесточённые, резкие.

Многие боялись этого первого шага. А вынесет ли человек перегрузки на старте, а не сразит ли его невесомость в первые же десять минут полёта? Правда, побывали в космосе животные, но достаточно ли этой проверки? А радиация?

В комнате стояла тишина, а в ушах у Сергея Павловича звучала, словно записанная на магнитофонную ленту, одна из последних дискуссий, развернувшаяся на заседании Государственной комиссии.

— Невесомость — смерть человеку, — упорствовали одни.

— Нет, она не страшна. Опыты с животными убедили нас в этом, — возражали другие.

— Не забывайте, полёт человека — не полёт собачек. Может случиться — ракета окажется непослушной и унесёт смельчака.

— Ракетные системы отработаны, — отвечали специалисты. — Но, конечно, всё может быть.

— Надёжны ли системы спасения?

— Не откажет ли при спуске тормозная двигательная установка?

— А если произойдёт разгерметизация кабины?

— А если подведёт скафандр?..

И снова «если», «если», «если»…

Сергей Павлович привстал с кушетки. Потрогал рукой лоб. До чего же навязчивы воспоминания. Взглянул в окно. Звёзды почти слились с небом, и только белёсая луна ещё маячила над тополями.

— А может, они правы, каждый по-своему, — подумал вслух Королёв. Но эта мысль жила лишь мгновение. Он со злостью вспомнил одного учёного, который с пеной у рта доказывал, что человечество ещё не созрело для штурма космоса. Ведь надо же быть таким ограниченным!

Сергей Павлович снова задумался о завтрашнем дне. Нет, сделано всё, что в человеческих силах, сказал он сам себе. И даже больше. Ведь сотни учёных вложили в подготовку полёта свой ум, талант, энергию, нервы.

И это было действительно так. С благодарностью вспомнил Королёв полное иронии и даже гнева выступление академика М.В. Келдыша.

— Космос, возможно, не уйдёт. Но не кажется ли кое-кому, что вы хотите ребёнку, уже начавшему самостоятельно ходить, связать ноги и заставить его сидеть, — резко говорил учёный. — Мы действительно располагаем очень скупыми и противоречивыми данными о возможности жизни человека в условиях космического пространства. Человек, поднявшись в космос, станет не только исследователем, но и исследуемым. Я подчёркиваю — и исследуемым. В полёте первого человека в космос, несомненно, есть известный обоснованный и закономерный риск. Но разве это не свойственно подлинной науке?

Наш ХХ век — век бурного развития науки и техники. Против этого, надеюсь, никто возражать не будет. Капиталисты, скажу вам, это тоже понимают и не жалеют средств на научные исследования. Одну секунду. Да, да, вот эти цифры. В 1952 году американцы только на нужды, связанные с освоением космического пространства, израсходовали 67 миллионов долларов. Немалая сумма, согласитесь! Но вот прошло почти десять лет, и сейчас они намерены израсходовать 741 миллион. Рост более чем десятикратный. Мне кажется, этот факт в комментарии не нуждается. Советская страна не может отставать в таком великом деле, как изучение Вселенной. Я действительно считаю проникновение в космос великим делом.

Академик на секунду задумался, затем продолжал:

— Физики исследуют глубины вещества, и государство строит для них мощные цикло- и синхрофазотроны. Мы должны подняться в космос и понять его закономерности. Ведь бесспорно, что существует взаимосвязь и взаимозависимость между микромиром и макромиром, между строением атома и строением Вселенной. Процесс познания должен идти одновременно в нескольких направлениях. А кое-кто призывает нас ждать, ждать и ждать. Нет, извините, в то время когда рождаются новые принципы управления миром элементарных частиц, мы не имеем права так говорить. Мы почти добились понимания процессов, происходящих в живой клетке, мы стоим на грани, когда наконец научимся управлять этими процессами. А кое-кто говорит: «Подождём, подождём». Не согласен. Опыт показал, что нет ничего для науки страшнее, чем застой, чем неоправданная остановка перед величайшими открытиями.

Мы живём в век подлинного научно-технического прогресса. И никогда ещё человек не был так окрылён, воодушевлён своими открытиями. Поверьте, космос обогатит нашу науку, наши познания не только о Вселенной, но и позволит глубже понять прошлое, настоящее Земли. И самое важное — мы будем знать завтрашнее нашей планеты. О будущем человечества должны заботиться мы сами. Да, сами — и никто, кроме нас.

Кое-кто говорит нам: «Управьтесь с земными проблемами, а потом лезьте в космос». Дико. Чудовищно дико. Открытия в космосе, я в это верю, ускорят решение многих научных, технических и иных проблем на Земле, сделают жизнь человека счастливее. И потому я считаю возможным сказать: человек должен, обязан побывать в космосе.

… Королёв подошёл к окну и распахнул его. В соседних домиках горели огоньки. Пошарив рукой по тумбочке, на которой стоял телефон, академик взял трубку и набрал номер.

— Не спишь, Константин Николаевич? Я так и думал. Какой уж там сон… Скоро пять… С удовольствием.

А через пять минут почти одновременно в двух коттеджах, стоящих рядом, раскрылись двери. Королёв и высокий, суховатый председатель Государственной комиссии по организации космического полёта сошлись у клумбы. Остановились, помолчали, вдыхая утренний прохладный воздух. Потом, не сговариваясь, взглянули на третий домик.

— Не спят, — обронил председатель.

— Не могут.

Сергей Павлович и Константин Николаевич обогнули цветочную клумбу, вышли на узкую тропинку, ведущую к шоссе, и, разговаривая, направились к зданию, что виднелось невдалеке. Это — монтажный комплекс. В нём производится стыковка ракеты с космическим кораблём. Неторопливо вошли в цех. Огромная ракета лежала на специальной платформе. Связка из пяти двигателей с соплами, торцовые стороны которых покрыты красноватым жаропрочным сплавом, была направлена в сторону решётчатых металлических ворот. Первым вошедших увидел заместитель Королёва Леонид Александрович Воскресенский.

— Разрешите доложить.

— Да. Прошу, — ответил председатель комиссии.

— Стыковка ракеты и космического корабля закончена. Через несколько минут выезд на исходную позицию…

Королёв не дослушал до конца и пошёл к ракете. Поднялся по металлической лестнице и исчез за конструкцией. Леонид Александрович продолжал докладывать председателю:

— График работ строго выдержан. Изделие будет на стартовой площадке в срок, предусмотренный Государственной комиссией.

— Спасибо. — И, взглянув в глаза инженера, председатель мягко спросил: — Волнуетесь?

— Волнуюсь, — не скрыл Леонид Александрович.

Откуда-то снизу из-под ракеты вынырнул Королёв.

— Молодцы. Даже шумнуть не на кого, — рассмеялся Сергей Павлович. — Пойдёмте за ворота, — предложил он, показывая в сторону локомотива, где машинист, высунувшись из окна, ждал команды.

Металлическая дверь цеха бесшумно открылась, и необычный поезд осторожно двинулся в путь к пусковой площадке, где его ждали учёные, главные конструкторы ракетных двигателей, систем управления, члены Государственной комиссии.

Прошли утро, день. Наступило 12 апреля.

Руководитель группы космонавтов Евгений Анатольевич, врач Андрей Викторович и Николай Петрович Каманин, готовившие лётчиков к первому космическому рейсу, и в эту ночь не сомкнули глаз. А в соседней с ними комнате безмятежно спали слева, у стены Гагарин, справа Титов. Неяркое солнце освещало круглый стол, раскрытый томик стихов Пушкина, газеты, цветы.

Евгений Анатольевич взглянул на часы. Стрелка приближалась к половине шестого.

— Пора?

— Да, — ответил генерал Каманин.

Евгений Анатольевич шагнул к кровати Гагарина.

— Пора вставать.

Гагарин поднялся так быстро, словно и не спал.

— Как спалось?

— Как учили, — рассмеялся лётчик.

Так же быстро поднялся с кровати и Герман Титов.

… Специальное помещение. «Космический гардероб». Юрий Гагарин и Герман Титов при помощи сотрудников проверили укреплённые на теле телеметрические датчики, предназначенные для передачи на землю данных о физиологическом состоянии. На специальных приспособлениях висят скафандры, ожидая своих владельцев. Инженер Евгений Александрович и конструктор скафандров Вадим Семёнович следят за тем, чтобы всё было в порядке. Облачение космонавтов в «космические доспехи» идёт неторопливо. Всё тщательно подгоняется. Вначале — нательное шерстяное бельё, а затем — сам скафандр. Поверх него надевают оранжевый костюм — комбинезон. Естественно, нельзя обойтись без ботинок и перчаток. И наконец — гермошлем. Головной убор имеет прозрачное забрало, которое можно открывать и закрывать вручную и автоматически. На лобовой части белого шлема четыре буквы — «СССР». Находящийся здесь доктор медицинских наук В.В. Парин и профессор В.И. Яздовский наблюдают за одеванием.

— Даже не верится, что сегодня, — говорит Парин.

— Я до того устал за эти дни, что у меня только одно желание — скорее!

— Вы знаете, Владимир Иванович, ведь многие, даже наши коллеги, считают, что это «скорее» наступит лет через десять.

— Да? Осторожнее, датчик не сбейте! — крикнул он одевающим Гагарина. — Слушаю вас, Василий Васильевич.

— Накануне отъезда на космодром встретились мы с Иваном Гурьевичем Руфановым. Вы его знаете. Разговорились. И вдруг он спрашивает: «А что, Василий Васильевич, как вы думаете, лет через десять человек полетит в космос?»

— А вы что ему? — услышав разговор, спросил Гагарин.

— Обманули, конечно, — подхватил Титов.

— Совсем нет. Я сказал многозначительно, что всё может произойти раньше.

— Через девять лет, — рассмеялся Гагарин.

… Скафандры одеты. В дверях «гардеробной» появились весёлые лица лётчиков. Кто-то крикнул:

— Автобус подан, прошу к старту.

На фоне сероватого утреннего неба ракета выглядела огромной. С земли виден входной люк в кабину корабля.

Подключён лифт. Первым поднимается к вершине ракеты, к кораблю, ведущий конструктор Олег Генрихович. Проверка, проверка и ещё раз проверка всех систем корабля. А через полчаса, не выдержав «разлуки» с кораблём, в лифт входит инженер-конструктор К.П. Феоктистов.

Дует ветер. Здесь, на площадке, в куртке прохладно, и, поёживаясь от холода, он шутит:

— Там, в кабине, тепло, как дома, а тут ветрище.

— Заходи, обогрейся, — пригласил Олег Генрихович.

— Придёт время, — сказал Константин Петрович, — когда и трое смогут путешествовать. А со временем и того больше.

Феоктистов имел право так говорить. Он принимал самое непосредственное участие в разработке и конструировании корабля «Восток», и поэтому его слова нисколько не удивили Олега Генриховича. Конструктор уже давно прикидывал проекты корабля ближайшего будущего, в котором можно будет плавать не час, не два и даже не сутки, а много дней.

Время шло незаметно.

Из люка раздался голос Олега Генриховича:

— Всё проверил сам тщательнейшим образом.

— Какие замечания?

— Никаких.

— Прекрасно. Проверю на всякий случай ещё раз.

Инженер вышел из кабины, уступая место коллеге.

Это «проверю ещё раз» могло обидеть любого на его месте, но инженер слишком хорошо знал своего коллегу, его страсть всё контролировать. Неторопливо инженер-конструктор прощёлкал все тумблеры на приборной доске, включил систему связи и спросил в микрофон:

— Я «Восток», как слышите меня?

И, услышав ответ дежурного оператора по связи, попросил сказать ему точное время. Было 7.30.

Покинув кабину корабля, Феоктистов сказал ожидавшему его инженеру:

— Да, всё в порядке. Скоро приедет космонавт. Вы останетесь здесь?

— Да.

На площадке инженер-конструктор увидел Сергея Павловича Королёва, окружённого группой учёных.

— Есть замечания? — встретил Королёв своего сотрудника.

— Замечаний нет. — И не утерпел, сказал: — Не плохо было бы послать в космос и инженеров.

Учёные переглянулись. Сергей Павлович бросил взгляд на молодого конструктора, нахмурился и что-то пробурчал. Он заметил, что подобные предложения всё чаще и чаще срываются с уст специалистов. Он уловил в них попытку подготовить его, Королёва, к серьёзному разговору о полёте инженеров в космос. Сама по себе идея полёта учёных и инженеров в космическое пространство казалась академику заманчивой и деловой. Но когда он взглянул на сухую фигуру инженера, на его бледное лицо, то подумал: «Не вынесет он перегрузок при старте и тем более при возвращении на Землю. А он так мне нужен на Земле». Королёв хорошо понимал своего ученика. Ведь когда-то и он, строя планеры и самолёты, сам любил испытывать их.

— Вот создадим, Константин Петрович, многоместный корабль, разработаем систему мягкой посадки его и тогда вместе на трое суток полетим. Согласны? Не возражаете?

Инженер даже не улыбнулся, а ответил так, будто вопрос о его полёте — дело давно решённое и только не определена точная дата старта.

— Мне обязательно надо слетать. Обязательно.

Учёные вернулись к своей беседе.

Короткое заседание Государственной комиссии. Лаконичный доклад технического руководителя полёта С.П. Королёва о готовности ракетной системы и космонавта к старту. Подписывается полётное задание космонавту Ю.А. Гагарину — первое, в космос.

… Вот Юрий Гагарин в полном космическом облачении стоит у подножия ракеты. Он докладывает председателю Государственной комиссии о том, что готов к полёту… Потом обращается к народам мира:

— Дорогие друзья, близкие и незнакомые, соотечественники, люди всех стран и континентов! — звонким восторженным голосом начинает Гагарин. — Через несколько минут могучий космический корабль унесёт меня в далёкие просторы Вселенной. Что можно сказать вам в эти последние минуты перед стартом?

Космонавт на секунду задумался…

— Вся моя жизнь кажется мне сейчас одним прекрасным мгновением. Всё, что прожито, что сделано прежде, было прожито и сделано ради этой минуты…

Счастлив ли я, отправляясь в космический полёт? — задал себе Гагарин вопрос, ответа на который ждали все. И, не таясь, честно сказал: — Конечно, счастлив. Ведь во все времена и эпохи для людей было высшим счастьем участвовать в новых открытиях.

Потом твёрдо продолжал:

— Мне хочется посвятить этот первый космический полёт людям коммунизма — общества, в которое уже вступает наш советский народ и в которое, я уверен, вступят все люди на земле.

Мельком взглянул на часы, широко улыбнулся:

— Я говорю вам, дорогие друзья, — до свидания, как всегда говорят люди друг другу, отправляясь в далёкий путь. Как бы хотелось вас всех обнять, знакомых и незнакомых, далёких и близких!

До скорой встречи!

А в ответ аплодисменты, возгласы собравшихся: «Счастливого пути!», «До встречи на Земле!»

… Выйдя из лифта, Юрий Гагарин стал подниматься по металлической лестнице к площадке, с которой — путь в кабину корабля…

(«Конструктор космических кораблей», А. Романов, М., 1976 г.)