Немногие из выдающихся писателей были счастливы в браке. Немногие жёны гениев могли бы назвать свою супружескую жизнь благополучной...

Семья Достоевских — редчайший, уникальный пример, достойный наследования. Через восемь лет после свадьбы Анна Григорьевна писала мужу: «Дорогой мой, я считаю себя самою счастливою из женщин и часто даже завидую себе». Какова цена этого счастья, знала лишь она сама, интуитивно исполнившая мудрый завет: дорастайте до любви.

«Мне всю жизнь представлялось некоторого рода загадкою то обстоятельство, что мой добрый муж не только любил и уважал меня, как многие мужья любят и уважают своих жён, но почти преклонялся предо мною, как будто я была каким-то особенным существом, именно для него созданным... А ведь в действительности я не отличалась красотой, не обладала ни талантами, ни особенным умственным развитием, а образования была среднего. И вот, несмотря на это, заслужила от такого умного и талантливого человека глубокое почитание и почти поклонение».

С подобной скромностью говорит о себе женщина, составившая счастье величайшего из русских литераторов, создавшая тихую гавань, где Достоевский, вечно истерзанный — эпилепсией, долгами, недругами-литераторами, беспокойными родственниками, — обрёл, наконец, возможность сосредоточиться на литературной работе. Она явила собой ту самую «каменную стену», за которой Фёдор Михайлович укрылся от всяческих житейских волнений, домогательств кредиторов, хозяйственных хлопот. Анна Григорьевна стала его ближайшим помощником в писательских трудах и с большим успехом вела издательские дела. Причём, заметьте, делала она всё это, не отлучаясь от детей, не доверяя их воспитание и обучение нянькам и гувернанткам.

(Между делом она даже стала одной из первых женщин Российской империи, увлёкшихся филателией! Начало её коллекции было положено в 1867 году в Дрездене, а поводом для этого стал спор между Фёдором Михайловичем и Анной Григорьевной о женском характере. Однажды во время прогулки писатель высказал сомнение в способности женщин к длительному и упорному напряжению сил для достижения цели. «Очень меня возмущало в моём муже то, что он отвергал в женщинах моего поколения какую-либо выдержку характера, какое-нибудь упорное и продолжительное стремление к достижению намеченной цели... Этот спор меня почему-то раззадорил, и я объявила мужу, что на своём личном примере докажу ему, что женщина годами может преследовать привлёкшую её внимание идею. А так как в настоящую минуту никакой большой задачи я пред собой не вижу, то начну хоть с занятия, только что им указанного, и с сегодняшнего дня стану собирать марки... Сказано — сделано. Я затащила Фёдора Михайловича в первый попавшийся магазин письменных принадлежностей и купила (на свои деньги) дешёвенький альбом для наклеивания марок. Дома я тотчас слепила марки с полученных трёх-четырёх писем из России и тем положила начало коллекции. Наша хозяйка, узнав о моём намерении, порылась между письмами и дала мне несколько старинных Турн-Таксис и Саксонского Королевства... Так началось моё собирание почтовых марок, и оно продолжается уже сорок девять лет... От времени до времени я хвалилась перед мужем количеством прибавлявшихся марок, и он иногда посмеивался над этой моей слабостью...».

К слову, свою коллекцию почтовых марок Анна Григорьевна пополняла всю жизнь. Как она отмечала в своих «Воспоминаниях», она не купила ни одной марки за деньги, а лишь использовала те, что были сняты ею с писем или подарены. К сожалению, дальнейшая судьба этой коллекции неизвестна).

... Объяснение преклонения мужа, так изумлявшего её, Анна Григорьевна однажды нашла у философа Василия Розанова. «Никто, ни даже „друг“, исправить нас не сможет; но великое счастье в жизни встретить человека совсем другой конструкции, другого склада, других всех воззрений, который, всегда оставаясь собою и нимало не вторя нам, не подделываясь (бывает!) к нам и не впутываясь своею душою (и тогда притворною душою!) в нашу психологию, в нашу путаницу, в нашу мочалку, — являл бы твёрдую стену и отпор нашим „глупостям“ и „безумиям“, какие у всякого есть. Дружба — в противоречии, а не в согласии».

У большинства людей болезненные поражения в любви и дружбе оправдываются словами: «Мы такие разные...». Однако именно в этих словах Анна Григорьевна Достоевская увидела формулу своей семейной идиллии. «Действительно, — пишет она, — мы с мужем представляли собой людей „совсем другой конструкции, другого склада, других воззрений“, но „всегда оставались собою“, нимало не вторя и не подделываясь друг ко другу, и не впутывались своею душою — я — в его психологию, он — в мою, и таким образом мой добрый муж и я — мы оба чувствовали себя свободными душой. Фёдор Михайлович, так много и одиноко мысливший о глубоких вопросах человеческой души, вероятно, ценил это моё невмешательство в его душевную и умственную жизнь, а потому иногда говорил мне: „Ты единственная из женщин, которая поняла меня!“. Этим объясняется, по-моему, и то удивительное доверие, которое муж мой питал ко мне и ко всем моим действиям, хотя всё, что я делала, не выходило за пределы чего-нибудь необыкновенного».

Мудрое житейское смирение Анны Григорьевны воистину восхищает, тем более что её никак не назовёшь заурядной, обыкновенной женщиной.

Натура цельная и добродетельная проявляет себя с ранней юности. Известно, что уже в тринадцать лет, пребывая во Пскове, Аня Сниткина задумалась о монашеском постриге и монастырской стезе. Уже в отроческие годы душа её рвалась посвятить себя без остатка высокому служению. Родителям удалось вернуть её в Петербург лишь благодаря сообщению о вымышленной «тяжёлой болезни отца».

Характер взрослеющей Анны формировался под влиянием общественных веяний начала 1860-х годов: ей весьма импонировало проснувшееся женское стремление к образованию, самостоятельному труду и независимости. Она окончила Училище Святой Анны в числе лучших выпускниц, получила Серебряную медаль при выпуске из знаменитой Мариинской женской гимназии. В дальнейших планах Анны были Высшие педагогические курсы и работа учительницей. Родители приветствовали устремления дочери, находя их разумными и закономерными, однако противовесом всем этим современным новшествам оставались неизменные семейные ценности: забота о родных, идея личной ответственности женщины за домашний очаг. Заметными чертами натуры Анны стали основательность, практичность и аккуратность, унаследованные от матери — финки шведского происхождения, а также добродушие и весёлость — от отца, происходившего из старинного казацкого рода.

Учёбу на Высших педагогических курсах Анне, по семейным обстоятельствам, пришлось бросить, но Григорий Иванович настоял, чтобы дочь пошла учиться на недавно открывшиеся курсы стенографии. Наука давалась Анне с трудом, однако благодаря упорству и старательности она добилась высочайшего результата, став лучшей среди студентов. Именно Анну Сниткину преподаватель П.М. Ольхин рекомендовал в качестве помощницы известному литератору Достоевскому. Анна давно была знакома с ним заочно: Григорий Иванович Сниткин очень увлекался творчеством Достоевского и воспитывал дочь на его книгах. Анна успела нарисовать в воображении недосягаемый образ гения русской мысли, поэтому даже с некоторым трепетом приняла от преподавателя записку с адресом своего нового работодателя: «Столярный переулок, угол М. Мещанской, дом Алонкина, кв. № 13, спросить Достоевского».

Стенография в тогдашней России была новинкой. Это искусство впервые было применено 31 марта 1860 года в университетской аудитории в Санкт-Петербурге для записи большого диспута между академиком М.Н. Погодиным и профессором Н.И. Костомаровым на тему о происхождении Руси. Работавшие на диспуте стенографы записывали речи по системе Михаила Иванина, поскольку других систем тогда ещё в государстве не существовало. В 1858 году в журнале «Современник» была размещена рецензия на вышедшую в том же году книгу М.И. Иванина «О стенографии или искусстве скорописи и применении её к русскому языку»: «Главное назначение стенографии то, что посредством ея можно дословно записывать речи говорящего. Поэтому-то она имеет наибольшее применение там, где процветает ораторское красноречие, где существуют публичные суды и торжественные совещания в делах политических, одним словом, где существует гласность... Само собой понятно, что стенография не может иметь у нас при настоящем устройстве, административном и судебном, надлежащего применения... Стенография может иметь у нас больше применения в частной жизни, чем в общественной. Желающим пользоваться этим искусством мы и рекомендуем книжку Иванина».

Бесплатные курсы стенографии открылись в Санкт-Петербурге в апреле 1864 года. В течение трёх лет через них прошло 1043 слушателя, в том числе 343 гимназиста старших классов. Огромное большинство слушателей побывало только на нескольких первых лекциях и затем прекратило посещения. Полный курс стенографии окончило не более 15% от начального числа желающих. Лучшей среди них была Анна Григорьевна Сниткина, обладавшая поистине мужским упорством и колоссальной работоспособностью.

Фёдор Михайлович Достоевский во всём этом не разбирался и совершенно не верил в успех затеи, но вынужден был, по совету друзей, обратиться за помощью к стенографу. Очень уж затруднительным было его положение: зажатый в финансовые тиски бесчестным издателем Фёдором Стелловским, Достоевский рисковал не только заплатить чудовищную неустойку, но и лишиться прав на свои сочинения в том случае, если к указанному сроку не предоставит издателю новый роман. Именно на это, разумеется, Стелловский и рассчитывал. За один короткий месяц предстояло написать полноценное произведение, существовавшее пока лишь в виде набросков, и для этого-то и была приглашена профессиональная «стенографка».

С юности восхищаясь Достоевским, принимая близко к сердцу мир его героев, Анна вдвойне обрадовалась сотрудничеству с писателем: её мечта — зарабатывать на жизнь самостоятельно — осуществилась вдруг таким сказочным образом!.. Конечно, у цветущей двадцатилетней девушки немолодой, сутулый, болезненного вида литератор не вызвал женского восхищения: «Он мне не понравился и оставил тяжёлое впечатление... Я думала, что навряд ли сойдусь с ним в работе, и мечты мои о независимости грозили рассыпаться прахом», — писала впоследствии в своих дневниках Анна. От первых встреч и бесед с писателем впечатление у неё сложилось угнетающее. Но Достоевский сразу открыл ей многие подробности своей жизни, и хотя только через несколько встреч сумел верно запомнить её имя, заговорил с ней, как со старым другом, о своей жизни на каторге, о приступах эпилепсии, от которых он мучительно долго отходит, о смерти первой жены, о долговой кабале, в которую попал, добровольно взяв на себя после смерти любимого брата Михаила его долги... «В первый раз в жизни я видела человека умного, доброго, но несчастного, как бы всеми заброшенного, и чувство глубокого сострадания и жалости зародилось в моём сердце», — записывала Анна. — «... И только впоследствии, познакомившись с его семейною обстановкою, я поняла причину этой доверчивости и откровенности: в то время Фёдор Михайлович был совершенно одинок и окружён враждебно настроенными против него лицами».

В результате месячной бессонной работы, колоссальной по уровню напряжения, 30 октября 1866 года родился роман «Игрок». Стелловский был вынужден выплатить обещанные три тысячи рублей, в полном объёме ушедшие кредиторам. Окончание совместного творчества огорчало обоих, и Фёдор Михайлович предложил своей стенографке продолжить работу над завершением романа «Преступление и наказание».

В один из рабочих дней Достоевский завёл беседу о плане нового романа. Он как будто бы искренно интересовался мнением своей помощницы: будет ли психологически достоверным, если юная девушка по имени Анна ответит взаимностью талантливому, но немолодому и небогатому художнику, полюбившему её?.. Разговор был оживлённый, Анна Григорьевна разгорячилась: «Что в том, что он болен и беден? Неужели же любить можно лишь за внешность да за богатство?..»

И тогда Фёдор Михайлович, сдерживая волнение, произнёс: «Представьте, что этот художник — я, что я признался вам в любви и просил быть моей женой. Скажите, что вы бы мне ответили?..» Анна взглянула на столь дорогое ей, взволнованное лицо и произнесла: «Я бы вам ответила, что вас люблю и буду любить всю жизнь!»

Весь уклад их будущей семьи уже ясен из тех чувств и устремлений, которые Анна подробно описывает в своём дневнике. Мысль о том, что ей не придётся разлучаться с Достоевским, что она сможет помогать ему в его занятиях и следить за его здоровьем, оберегая его от назойливых, раздражающих людей, — вот что было её главной радостью. Эта любовь изначально была зрелой и «зрячей», хотя и ей предстояло в будущем пройти через горнило испытаний — чтобы возрасти и умножиться.

«Я безгранично любила Фёдора Михайловича, но это была не физическая любовь, не страсть, которая могла бы существовать у лиц, равных по возрасту. Моя любовь была чисто головная, идейная. Это было скорее обожание, преклонение пред человеком, столь талантливым и обладающим такими высокими душевными качествами. Это была хватавшая за душу жалость к человеку, так много пострадавшему, никогда не видевшему радости и счастья и так заброшенному близкими».

Как это нередко случается, обстоятельства реальной жизни подвергли суровым испытаниям подвижнический настрой её души. Озлобленный против новой хозяйки пасынок Фёдора Михайловича, беспардонное поведение родственников, живущих на его счёт, будучи вполне в состоянии самостоятельно себя обеспечивать... Молодая супруга претерпевала все эти эскапады, не давая жёсткого отпора, не жалуясь мужу. Чувствуя себя поначалу одинокой, безмолвно страдая, считая, что Достоевский её не любит, она мирилась со своим положением, пока сам Фёдор Михайлович не предложил «сбежать» от невыносимого для обоих суетного обихода, лишавшего их душевного покоя и всякой надежды на нормальное супружеское общение. Выезд в Москву, а затем и решение о поездке за границу обнадёжили Анну. В решимости спасти свой брак она пошла на рискованный шаг — заложила своё приданое, и таким образом желанное путешествие стало возможным. Впоследствии всё принадлежавшее ей имущество было расхищено мошенниками, но об этой своей жертве она никогда не жалела...

Путешествие планировалось всего на три месяца, однако продлилось около четырёх лет. За это время супруги сроднились, большие испытания закалили их обоюдную любовь. Самой мучительной из тягот была болезнь Фёдора Михайловича... Припадки эпилепсии, от которых так ужасно страдал писатель, с появлением заботливой жены стали случаться реже, и всё же... «Видеть любимое лицо синеющим, искажённым, с налившимися жилами, сознавать, что он мучается, и ты ничем не можешь ему помочь, — это было таким страданием, каким, очевидно, я должна была искупать своё счастье близости к нему», — писала Анна Григорьевна. Болезнь требовала её внимания круглосуточно: все четырнадцать лет брака она спала по ночам, чутко прислушиваясь к звукам из кабинета мужа (Достоевский работал ночью), чтобы в случае припадка мигом прийти на помощь.

Ещё один крест, который ей пришлось вынести, — страсть мужа к рулетке. За рубежом, в надежде поправить материальное положение семьи, Фёдор Михайлович погрузился в игорный омут. Ещё во время работы над «Игроком» Анна, беседуя с автором о характерах его персонажей, строго судила безволие главного героя-игромана. Но вот ситуация повторилась в её семье, и — чудо истинной любви! — на место юной категоричности пришла кроткая зрелая мудрость. «Я поняла, — вспоминает Анна Григорьевна, — что это не простая „слабость воли“, а всепоглощающая человека страсть, нечто стихийное, против чего даже твёрдый характер бороться не может. С этим надо примириться, смотреть как на болезнь, против которой не имеется средств».

Анна Григорьевна безропотно высылала мужу последние гроши, закладывала сперва ценные вещи, потом и вещи самые необходимые... Но никогда, никогда она не выразила мужу ни презрения к его слабости, ни усталого женского упрёка: было одно лишь сострадательное понимание. Её фантастическое смирение и те мучения, которые испытывал сам Фёдор Михайлович, отбирая последнее у семьи, со временем сделали в его душе переворот. В 1871 году Достоевский — «с Божией помощью» — навсегда порывает с «проклятой бесовской фантазией», мучившей его около десяти лет.

... Старшая дочь Достоевских родилась в Швейцарии и подарила им три счастливейших месяца. Всего — три... В мае 1868 года Соня умерла от простуды, и эта смерть потрясла обоих супругов до полного отчаяния.

Их заграничная жизнь затянулась: из Бадена в Женеву, из Женевы — в Дрезден. Когда в 1869 году в семье родилась вторая дочь, названная Любовью, отец был настолько счастлив, что писал критику Страхову: «Ах, зачем вы не женаты, и зачем у вас нет ребёнка, многоуважаемый Николай Николаевич!.. Клянусь вам, что в этом ¾ счастья жизненного, а в остальном разве одна четверть». Оберегая здоровье девочки, супруги долго не рисковали пуститься в обратный путь на родину. Но главное — для возвращения в Петербург нужна была немалая сумма денег, которых вечно не хватало. Достоевским опостылела чужбина, и Анна Григорьевна была, по её собственным словам, «готова на все невзгоды, на бедность, на нищету даже, но лишь бы жить на столь для меня дорогой родине». При подобном состоянии души она изо всех сил старалась скрыть тоску от мужа, чтоб не огорчать его и не растравлять его личные глубокие раны от разлуки с отечеством.

Наконец, в 1871 году Достоевские вернулись в Россию, и в первую же неделю по возвращении у них родился сын Фёдор. Родные и друзья заметили огромную перемену в жене писателя: «Из робкой, застенчивой девушки я выработалась в женщину с решительным характером, которую уже не могла испугать борьба с житейскими невзгодами, вернее сказать, с долгами, достигшими ко времени возвращения нашего в Петербург двадцати пяти тысяч», — писала Анна Григорьевна.

Долги были по большей части чужие либо фиктивные: обмануть доверчивого Фёдора Михайловича не составляло труда, и бесстыдные дельцы пользовались его порядочностью и верой в чужое благородство. Зато Анна Григорьевна сумела занять весьма твёрдую позицию в вопросах материальных интересов семьи. Достоевский поражался, как просто она складывает в уме огромные числа и как легко пользуется тяжёлым нотариальным языком.

«Вся моя тогдашняя жизнь была омрачена постоянными размышлениями о том, где к такому-то числу достать столько-то денег; где и за сколько заложить такую-то вещь; как сделать, чтобы Фёдор Михайлович не узнал о посещении кредитора или об закладе какой-нибудь вещи. На это ушла моя молодость, пострадало здоровье и расстроились нервы».

Анна Григорьевна работала по 14 часов в день. Она выполняла обязанности стенографистки, корректора, личного секретаря, бухгалтера. Часто ночью муж будил её и просил внимательно послушать новую главу. При огромном техническом содействии Анны Григорьевны были написаны пять известных романов Достоевского, вошедших в «великое пятикнижие».

В ту пору, когда Достоевский исполнял обязанности редактора журнала «Гражданин», ему приходилось вести обширную переписку с авторами. «Многие из них стояли за каждую свою фразу и, в случае сокращения или изменения, писали ему резкие, а иногда и дерзкие письма. Фёдор Михайлович не оставался в долгу и на резкое письмо недовольного сотрудника отвечал не менее резким, о чём назавтра же сожалел. Так как отправление писем обыкновенно поручалось мне, то, зная наверно, что раздражение мужа назавтра уляжется и он будет сожалеть, зачем погорячился, я не отправляла сразу данных мне мужем писем, и когда на другой день он выражал сожаление, зачем так резко ответил, оказывалось всегда, что „случайно“ это письмо ещё не отправлено, и Фёдор Михайлович отвечал уже в более спокойном настроении».

В таких вот трогательных мелочах — вся Анна Григорьевна: незаметная — и незаменимая. Милая деталь: когда писателя приглашали на литературные вечера и авторские чтения, она сопровождала мужа и непременно брала с собой «книгу, по которой муж читал, лекарство от кашля, лишний носовой платок (на случай его потери), плед, чтобы закутать горло мужа по выходе на холодный воздух, и проч.». За это Фёдор Михайлович называл её «своим верным оруженосцем».

В 1875 году у них родился мальчик Алексей. Чтобы поправить материальные дела семьи, Анна Григорьевна принялась за самостоятельное издание сочинений супруга. Большой успех, ожидавший эту затею, окрылил Достоевских, и на имя мужа Анна Григорьевна открыла семейное дело — книготорговлю для иногородних. Больше свободы в оборотных средствах, очевидная любовь читателей, интересное занятие... Но самое тяжкое испытание для семьи было впереди...

В мае 1878 года по неизвестной причине в считанные часы умер трёхлетний Алёша. Несмотря на смертельное отчаяние, Анна Григорьевна сделала всё возможное, чтобы устроить поездку Фёдора Михайловича в Оптину пустынь. Зная о его сильно пошатнувшемся здоровье, о глубине его горя (Фёдор Михайлович винил себя в смерти сына), она стремилась поддержать и уберечь его. В то же время собственные страдания матери были ужасны: «Я до того потерялась, да того грустила и плакала, что никто меня не узнавал... Я охладела ко всему: к хозяйству, к делам и даже к собственным детям — и вся отдалась воспоминаниям последних трёх лет». Это состояние Анны Григорьевны запечатлено Достоевским в романе «Братья Карамазовы» — в главе «Верующие бабы», где крестьянка, потерявшая ребёнка, рассказывает о своём горе старцу Зосиме. В конце концов, Анна Григорьевна сумела справиться с собой — «чтобы своею экспансивною горестью не расстраивать ещё более несчастного мужа».

Совокупность поразительных душевных качеств, которыми обладала эта женщина, нельзя признать лишь «данностью свыше». За прекрасным «фасадом», как правило, кроется огромная внутренняя работа. Безусловно, у Анны Григорьевны было и самолюбие, и некоторое упрямство, и порывистость, и она это прекрасно сознавала. В одном из писем она обращается к мужу: «Я такая обыкновенная женщина... с мелкими капризами и требованиями... И вдруг меня любит самый великодушный, благородный, чистый, честный, святой человек!» Достоевский в ответ горячо разубеждает Анну в её «обыкновенности». Из переписки супругов видно, что между ними случались и ссоры, и недоумение, и вспышки ревности. Внутренняя жизнь гения бывает напряжена настолько, что с ним не может быть просто. «Часто, очень часто это был ребёнок. Больной, требовательный, капризный, не приспособленный к жизни», — пишет Анна Григорьевна. Тем очевиднее, что чувства супругов не были раз и навек законсервированы в тихом мирке патриархального быта. В своих нежных письмах писатель признаётся жене, что за время их семейной жизни влюблялся в неё 15 раз!.. И слова эти — не поэтическая гипербола.

«С чувством надо бережно обращаться, чтобы оно не разбилось», — говорила в конце жизни Анна Григорьевна. — «Нет в жизни ничего более ценного, как любовь. Больше прощать следует — вину в себе искать и шероховатости в другом сглаживать».

... Ещё с каторги Достоевский болел эмфиземой лёгких. Болезнь эта в последние годы жизни привела к осложнениям, состояние его ухудшалось, и в январе 1881 года писатель скончался. Анне Григорьевне в то время было всего 35 лет.

Дом три дня был переполнен посетителями. Выслушивая сочувственные речи, Анна Григорьевна думала: «Боже, как они меня мучают! Что мне о том, „кого потеряла Россия“? Что мне в эти минуты до „России“? Вспомните, кого я потеряла? Я лишилась лучшего в мире человека, составлявшего радость, гордость и счастье моей жизни... Когда одно лицо из членов многочисленных депутаций захотело, кроме „России“, пожалеть и меня, то я была так глубоко тронута, что схватила руку незнакомца и поцеловала её».

Фёдор Михайлович Достоевский был похоронен на Тихвинском кладбище Александро-Невской Лавры. Лавра сыграла особую роль в жизни Анны Григорьевны. Она родилась в день памяти святого Александра Невского, была крещена лаврским священником, родители её, Григорий Иванович и Анна Николаевна, венчались в храме Лавры. Согласно желанию жены писателя, сюда же, спустя полвека после её смерти, в 1968 году был перенесён её прах с Поликуровского кладбища в Ялте. На могиле Фёдора Михайловича, с правой стороны, скромная надпись: Анна Достоевская.

«Идя за гробом Фёдора Михайловича, я давала себе клятву жить для наших детей, давала обет остальную мою жизнь посвятить, сколько будет в моих силах, прославлению памяти моего незабвенного мужа и распространению его благородных идей». Своё обещание Анна Григорьевна исполнила. Она семь раз издала полное собрание сочинений мужа, создала его музей, открыла школу его имени. Скончалась Анна Григорьевна в 1918 году в охваченном революцией Крыму. Тяжело болела, голодала, но до последнего своего дня разбирала рукописи мужа, занималась его архивом, помогала исследователям... К великому сожалению, в бурные революционные годы многие рукописи и личные документы писателя были утеряны. Судьба белового и чернового вариантов рукописи «Братьев Карамазовых», завещанных Анной Григорьевной внукам, после 1917 года неизвестна. В 1929 году материалы коллекции «Музея памяти Ф.М. Достоевского» перешли в музей-квартиру Достоевского в Москве.

Воспоминания Анны Григорьевны — рассказы исключительно счастливой женщины. В них описаны сотни бытовых ситуаций, где в повседневных мелочах просвечивает главное — беззаветная жертвенность истинной любви. Даже не интересуясь прототипами литературных героев и первоначальными истоками идей Фёдора Михайловича, воспоминания Анны Григорьевны можно читать как практическое руководство для молодой жены: «Как в беспримерно напряжённых, тягостных условиях воплотить идеал семьи». Именно это удалось ей, принявшей гения в свою душу и в своё сердце со всем его «неудобным» бременем.

«... Помни, Аня, я тебя всегда горячо любил и не изменял тебя никогда, даже мысленно!..»

Маргарита Серебрянская,

председатель Общественного Союза «Совесть»

Источники:

http://orthodoxy.org.ua/data/trudnoe-schaste-anny-grigorevny-dostoevskoy.html

https://ru.wikipedia.org/wiki/Достоевская,_Анна_Григорьевна

https://www.adme.ru/tvorchestvo-pisateli/istoriya-anny-dostoevskoj-kotoraya-sdelala-svoego-muzha-samym-izvestnym-russkim-pisatelem-2118815/