На одной полке стояли радио и глобус.

Глобус молчал, а радио говорило не умолкая, и рассказывало про погоду, про уличное движение, про политику, и как солить грибы и сохранять рябину, и пело, шептало, выло и грохотало — и страшно надоело глобусу.

Глобус говорил:

— Как же ты мне надоела, болтливая коробка, старая трещотка, у меня гудит голова от тебя, пустая башка без мозгов, дудка, в которую все дудят кому не лень, а своего мнения нет и ума ни на грош!

И он крутил головой от возмущения.

А как раз напротив полки, на комоде, стояли часы и молча тикали, изображая на своём круглом лице усиленный труд.

Иногда часы возражали глобусу, что ведь радио на работе, понял или нет? Оно пропадает буквально на службе, некогда слово лишнее произнести, мы с ним — тут часы делали оп-ля! и переходили на следующую цифру — мы с ним всё время в труде, в напряжении, не то что некоторые (часы имели в виду глобус, разумеется). Глобус возражал:

— Мне и не надо напрягаться и трудиться, меня просто надо уметь читать, поняли вы?

— Ну что там написано мелкими буквами, — тикали часы, — кто это будет копаться! Вот мы, я и радио, мы сразу понятны всем! Трик-тряк, трик-тряк.

Глобус иногда даже пытался спорить с радио.

Радио скажет: такое-то время столько-то минут.

А глобус:

— Сами не слепые, будильник вон он.

Радио объявляет:

— Час музыки!

А глобус:

— Ой, бедные мои ушки!

Причём радио никогда не спорило с глобусом и не возражало ему: было некогда. И глобус возмущался: подумаешь, какие мы гордые!

А вот часы возражали:

— Глобус, ты круглый дурак, у радио нет ни секунды тебе отвечать! Если бы мы разговаривали со всеми нашими клиентами, работать было бы некогда!

— А оно как неживое, это радио, — кипятился глобус, крутя башкой, — пустое место, даже сказать ничего не может, механизм!

— Ну и что, ну и механизм, да, мы такие, — спорили часы, — это ты пустое место, а мы полные!

Кончилось дело на том, что глобус, рассерженный сверх меры, так стал крутить своей круглой башкой, что раскачался, стукнул радиоприёмник, потерял равновесие, и они вместе, как два брата, свалились с полки.

И глобус раскололся ровно напополам, на восточное и западное полушария, и Америка укатилась под диван, а Азия с Африкой и Европой остались посреди комнаты на подставке с торчащим гвоздём…

Что касается радиоприёмника, то он больше не говорил ничего.

Часы тикали — трик-трюк, вечная память, нет слов, мысли о вас долго сохранятся в наших сердцах, кто упал, тот пропал.

И радио с глобусом вынесли на помойку.

Азия с Африкой и Европой лежали в тесной компании с банкой из-под краски, группой картофельных очистков и старым букетом.

Американское же полушарие накрыло собой две куриных головки и патриотический журнал.

Что же касается радиоприёмника, то на нём лежал драный резиновый сапог только что из лужи, а вокруг красовалась целая россыпь яичных скорлуп.

Азия с Европой и Австралией кричали в сторону радио, что сожалеют, так всё нелепо получилось, Америка же твердила, задыхаясь от запаха куриных головок, что надо было терпеть и терпеть, а радиоприёмник мужественно молчал в своём окружении из яичной скорлупы и под грязным сапогом.

Что делать, пришли такие времена!

— Как вы там? — спрашивали Африка с Австралией. — Как, держитесь?

— Спасибо, — хрипло шептало радио из одной только вежливости (сапог давил на темечко), — спасибо.

Конечно, какое там спасибо, но что ещё можно было сказать!

Вот тут-то мимо и прошёл старичок-помоишник, бедный человек, который заглядывал в мусорные баки и выуживал оттуда полезные вещи: мало ли что выбрасывают добрые люди!

В конце концов всё окажется на помойке. Тем он и промышлял.

Старичок увидел половинку глобуса с Европой и Азией на подставке и с торчащим гвоздём и пожалел себя: у него никогда не было глобуса, начиная со времён детского садика.

Старичок не поленился, потеснил старый букет и добыл из картофельных очистков эти полглобуса, а потом порылся и нашёл вторую половинку, ура!

Затем старик обнаружил абсолютно целенький радиоприёмничек, которого у него тоже на данный момент не было.

Старичок принёс помойных жителей домой, сначала красиво заклеил глобус, незаметно, изнутри, чтобы все острова и океаны сошлись между собой.

Потом он потряс радиоприёмник, приложил его к уху, и вдруг радио заговорило!

Запело, заскрежетало, задудело!

Вот была радость!

Старичок поставил обе свои находки рядом на стол, тоже недавно принесённый и совсем целый, если не считать одной ноги; ну да стол прекрасно опирался и на подоконник.

Старичок выслушал известия по радио и тут же покрутил глобус и нашёл все названные диктором города!

То есть это было полное счастье для всех.

Глобус говорил, что он страшно рад, что много вертится по работе, что сотрудничает теперь с радио.

Радиоприёмник в ответ в двадцать первый раз предсказывал погоду.

— Да что вы, — вежливо удивлялся глобус снова и снова. — Надо же!

Он всячески старался лишний раз похвалить радио.

Не потому что понял, как опасно ругаться и тем более драться головой: разобьёшь ту же голову.

А потому, что ему очень понравилось, как разбитое радио ни словечком не упрекнуло его, лёжа на помойке.

Оно тогда тихо и вежливо сказало «спасибо».

И вот в этот момент глобус понял, какого друга он потерял!

Но всё кончилось прекрасно, как вы поняли.