Нужно сказать, что Фернан Кормон несколькими своими указаниями заложил многое незабываемое.
Некоторые его считали неисправимым академиком и очень формально сухим человеком. По моим наблюдениям это было не так. О себе Кормон говорил очень показательно: «Если бы мне пришлось начать снова, я бы сделался скульптором». Действительно, когда вы рассматриваете в Люксембургском музее его «Каина», вы понимаете всю тонкость суждений Кормона о себе. Красок он не знал, но в то же время он очень поощрял краски в учениках. Рассматривая мои эскизы, он сказал: «Мы слишком изощрённы (рафинированны) – мы у вас будем учиться». Затем, когда как-то я сказал ему, что люблю не столько работать на глазах у всех, в общей мастерской, сколько наедине, он как-то сочувственно улыбнулся и сказал: «Все наши школы – чепуха (blaque), человек становится художником, когда остаётся один. Если имеете средства – возьмите мастерскую, работайте один и приносите мне этюды. С удовольствием я к вам зайду». Согласитесь сами, что такое суждение довольно необычно для сухого члена института, каким для многих представлялся Кормон. Нельзя не вспомнить, как Сарджент, познакомившись с некоторыми членами Королевской академии, с удивлением заметил: «Они оказались гораздо более человечными, нежели можно было предполагать».

Ученики знали как бы два Кормона. Один приходил в академию, сурово поправлял рисунок и не вдавался ни в какое рассуждение об искусстве. Другой же Кормон приглашал к себе некоторых учеников, и в праздничные дни у него собиралась целая оживлённая группа, встречавшая совсем другого Кормона.

В эти минуты подчас он мне напоминал Анатоля Франса. Не скупился на очень меткие и тонкие определения. Умел похвалить, но в то же время успевал бросить какое-то ведущее слово. Приносили ему напоказ всякие работы и рисунки, и масляные этюды и эскизы, от законченных до самых зачаточных; из моих эскизов ему нравились «Идолы», «Поход Владимира на Корсунь», «Волки», «Вороны» и эскизы для «Веча». Можно было ожидать, что краски идолов будут чужды Кормону, но он хотя и приговаривал «farouche, farouche», но всё-таки показывал остальным ученикам, одобрительно восклицая: «Это для будущего!»

Н.К. Рерих

Лист дневника №27

1937 г.

(из сборника «Зажигайте сердца»)