«…Одежда из шерстяных тканей стала преобладающей в городах примерно с XIII века. Часть шерстяных тканей ввозилась (в Новгороде были известны голландские, английские и фландрские сукна), но уникальные по красоте шерстяные ажуры производились руками русских мастериц, в частности новгородок. Верхняя одежда состоятельных горожанок могла шиться и из привозных хлопчатобумажных тканей. «Купи ми зендянцу добру», — просит новгородка Марина своего мужа Григория в письме, датированном XIV — XV вв. «Зендинца» — широко известная в Новгороде хлопчатобумажная ткань, производившаяся в селе Зандана, недалеко от Бухары.

Верхняя одежда знатных княгинь и боярынь в X — XIII вв. шилась из восточных вышитых шелков («паволок») или плотной ворсистой ткани с золотой или серебряной нитью, похожей на бархат («аксамита»). Арабский путешественник X в. Ибн-Фадлан отметил, что знатные женщины у славян носили «хилу» (халат) — верхнюю шёлковую одежду. Такая одежда упомянута в летописях при описании праздничных облачений женщин и названа «ризы». Плащ-накидка на торжественной одежде долго сохранялся в костюме древнерусских женщин. Сопоставляя миниатюры Радзивилловской летописи, изображающие великую княгиню Ольгу, с фресками Софии Киевской, среди которых есть, например, живописное изображение княжны с прислужницами, можно сделать вывод о том, что верхняя одежда была свободной и длинной, состояла из прямого, чаще всего подпоясанного платья, дополненного распашным одеянием (типа накидки или плаща), ворот, подол и стык ткани которого были оторочены каймой. На фресках Софии Киевской, изображающих дочерей Ярослава Мудрого, на женщинах одеты именно такие платья и окаймлённые плащи. Не исключено, что кайма была нашивной и представляла собой широкую шёлковую тесьму, шитую золотом. Такого рода «позументы» были найдены и в погребениях. «Подволоки» на «золотной камке» (тонкий шёлк) — белой, жёлтой, «червчатой» (малиновой) — упоминаются в духовной верейского и белоозёрского князя Михаила Андреевича (XV в.) в перечне имущества, завещанного дочери Анастасии.

Одежда представительниц привилегированного сословия, даже не предназначавшаяся для торжественных случаев и праздничных выходов, также богато декорировалась. Некоторое представление о ней даёт миниатюра из Изборника Святослава 1073 г., неоднократно привлекавшая внимание исследователей. На этой миниатюре на княгине, жене Святослава Ярославича (по Любечскому синодику, её имя — Киликия), свободное прямое платье с широкими длинными рукавами, снабжёнными «наручами». Платье подпоясано; соответствие в цвете «наручей» и пояса позволяет думать, что пояс заткан золотым шитьём. Низ платья украшен каймой, а верх — круглым отложным воротником. Платья с декорированными таким образом воротом и плечами можно заметить и на других миниатюрных изображениях, а также в орнаментации буквы «К» Евангелия 1270 г.

Дореволюционные исследователи древнерусских миниатюр и фресок обычно проводили прямую аналогию между княжеской одеждой рассматриваемого времени и византийской «модой» X–XI вв. Свободные одежды знатных древнерусских женщин они называли хитонами, подпоясанные платья — далматиками, распашные ризы — мантиями. Конечно, принятие Русью христианства в православном варианте могло существенно повлиять на расширение культурных контактов Руси и Византии и, следовательно, способствовать перениманию некоторых элементов костюма. Но древнерусский костюм, в том числе и представительниц господствующего класса, не был заимствованием. Фресковая живопись, книжные миниатюры и орнаментация отличались известной канонизацией. Ещё Н. П. Кондаков отметил, что изображение одежды матери Ярополка Изяславича в Трирской псалтыри соответствует изображению сановных облачений византийского двора. Археологических же материалов, позволяющих судить не об элементах костюма, а о нём самом в целом, сохранилось крайне мало. Но те, которые дошли до нас, убеждают в том, что в костюме древнерусских женщин в X — XII вв. проявилось не столько сближение Руси с Византией, сколько изменение некоторых традиционных форм, имевшихся у восточных славян в первые века новой эры: накладных одежд (сорочек и т. п.), распашных (халатов, курток и т. п.) и драпирующих (плащей). Да и дошедшие до нас образцы вышивок, которыми богато украшалась одежда женщин всех слоёв древнерусского общества, позволяют обратить внимание на традиционность определённых рисунков. Особые круги («диски») и месяцеобразные «лунницы», мотивы «плетёнки», сердцевидные фигуры под полуциркульными арками заметно отличаются от обычной византийской орнаментации.

На фресках канонизированная одежда княгинь и княжон имеет только отложные воротники (влияние византийской традиции). Похожие на фресковые изображения круглые воротники — «ожерелия» — не пришивались, а накладывались на женские платья. Среди материальных останков женских одежд XII в. нередко находят другой тип древнерусских воротников — стоячие, выполненные на жёсткой основе (берёста или кожа) и обтянутые шёлком или иной тканью с вышивкой цветной или золотой нитью. Низ воротников сохраняет следы прикрепления к одежде (так называемые пристяжные). Вышитые золотом, «саженые жемчугом» воротники сохранялись в костюме знати в течение нескольких столетий. В XIII-XV вв. вышитые воротники были деталью одежды и женщин непривилегированного сословия. Такие вещи с любовью передавались из поколения в поколение. «Ожерелье пристяжное, с передцы низано…», — отметил в числе наследуемых детьми сокровищ верейский и белоозёрский князь Михаил Андреевич. Драгоценное, расшитое жемчугом ожерелье (3 190 зёрен!) оставила своим детям волоцкая княгиня Ульяна.

В холодное зимнее время женщины Древней Руси носили меховую одежду: более состоятельные — из дорогих мехов, менее знатные — из дешёвых. Меха («скора») упоминаются в «Повести временных лет». Дорогие меха (горностаи, соболя и пр.) упомянуты в летописи лишь применительно к женской княжеской одежде. Известно, что в XIII в. знатные русские женщины охотно украшали горностаевыми шкурками опушку платьев, а наиболее состоятельные делали из них накладки по подолу одежды, доходившие по ширине до колен, что не могло не поражать путешественников-иностранцев. Излюбленными в одежде знатных женщин были и рысьи меха. У Ярославны — героини «Слова о полку Игореве» — шубка была бобровая («…омочу бебрян рукав в Каяле реце…», — причитает она). Женщины среднего достатка носили и беличьи шубы. Например, одна из новгородских берестяных грамот упоминает меха белки и росомахи — их часто получали в виде дани, скупали у соседей, чтобы перепродать в другие страны. Изредка среди археологических находок попадаются части медвежьего или волчьего меха.

Шубы в то время носились женщинами только мехом вовнутрь и первоначально сверху ничем не покрывались (отсюда название — кожух). Но со временем нагольная (не покрытая) меховая одежда стала считаться грубой, шубы стали крыть тканью, и чехол делался из самых дорогих и ярких кусков. У княгини XV в. могло быть до десятка шуб, а то и больше: и «багряная», и «червчатая», и «цини» (сизая), и «бело-голубая», и зелёная, как свидетельствует завещание Ульяны Михайловны Холмской. Помимо «кожуха на беличьих чревах» (от «чрево» — живот) у неё было две шубы собольи, а сизая шубка была пошита из «дикого» (серо-голубого) бархата с «золотным» шитьём и «венедицкой» (венецианской) камки (шёлка). Шубы носились с большой бережностью и передавались от матери к дочери.

Древние фрески говорят о том, что одежда знатных женщин была многоцветной и предполагала яркие сочетания, свежие, сочные тона. В новгородской берестяной грамоте № 262 упоминается «портище зелени», в следующей — «портище голубине» (т. е. зелёная и голубая одежда), в грамоте № 288 — «золотник зелёного шолку». II примеров подобного рода можно найти немало. «Церленый» (червлёный), т. е. ало-красный, синий, коричневый, зелёно-жёлтый, зелёный цвета дополнялись в одежде золотым и серебряным шитьём. Шитье металлической нитью отличало костюм не только женщин княжеского рода, но и представительниц зажиточного сельского населения. Домашние мастерицы сплетали, спрядывали тонкую золотую нить с льняной. В XI–XII вв. чаще всего шили «в проём» (прокалывали ткань), причём длинные стежки были на лице, а короткие — на изнанке. В XII —XIII вв. золотая нить укладывалась на ткань и прикреплялась шёлковой. Рисунок вышивки был разнообразен; чаще всего встречались причудливо изогнутые стебли, стилизованные цветы, круги, геометрические фигуры. Излюбленным цветом в костюме женщин всех сословий был красный. В притче о доброй жене в «Повести временных лет» упомянуты «червлены и багряны одеяния». Об этом говорят археологические находки, среди которых более половины — ткани красновато-бурых тонов, хотя попадаются и чёрные, и синеватые, и зелёные, и светло-коричневые. Красили ткани преимущественно растительными, реже животными красками. Синюю краску делали из сон-травы, василька, черники; жёлтую — из дрока, листьев берёзы; золотисто-коричневую — из шелухи лука, коры дуба и груши. Обилие красных оттенков в костюмах древнерусских женщин объясняется и тем, что красный цвет был цвет-«оберег», и тем, что существовали многочисленные естественные красители, окрашивавшие ткани именно в красно-коричневые цвета: гречишник, зверобой, кора дикой яблони, ольхи, крушины.

Представление о многокрасочности древнерусского женского костюма дают завещания князей. Так, Иван Данилович Калита своим дочерям Марье и Федосье «нынеча нарядил» «кожюх», подбитый мехом, украшенный «аламами» и жемчугом. Украшение «аламами» — серебряными и золотыми чеканными бляшками — придавало одежде особую пышность и парадность. Упоминания о «сженчужных аламах» встречаются и в других грамотах. Подобные украшения одежды были очень дороги и, конечно, передавались по наследству князьями своим жёнам среди другого движимого имущества: «…а что останет золото или серебро или иное что есть, то всё моей княгине…». Судя по грамоте верейского и белоозёрского князя Михаила Андреевича, большинство предметов из его завещания принадлежало к платью княгини и было оставлено дочери Анастасии. В её гардеробе были летники, сшитые из полосатой объяри, зелёной и жёлтой камки,— женская лёгкая одежда с длинными и широкими рукавами («накалками»). Рукава летников нередко расшивались «вошвами» — полосками аксамита, чёрного и багряного. Женские зимние «кортели» (одежда, аналогичная летнику, но подбитая мехом) в имуществе верейского князя утеплялись куницей, белкой, соболями, горностаями; их украшали разноцветные «вошвы» — зелёные, синие, чёрные, «червчатые». Хороши, судя по описанию, были и шубки: белая, «рудо-жёлтая», багряная, зелёная, «червчатая», одна из которых была подбита лисицей. В середине XII в. одна лисица стоила больше рубля серебром. Под стать этим туалетам набор одежд волоцкой княгини Ульяны Михайловны. Малиновый золотный бархат и бурская золотная камка, подбитые соболями и куньим мехом, послужили материалом для шитья семи шуб и «кортеля». Из французского алого сукна («скор-лат») был сшит «опашень» — необычная для современного человека одежда с очень длинными, сужавшимися к запястью рукавами и спиной, кроившейся длиннее переда. Носили «опашни» внакидку. Любопытно, что княгиня Холмская завещала дочери и спорки одежды — тоже достаточно дорогие: «…накапки сажоны (жемчугом.— Н. П.), да вошва на одну накапку шита золотом да сажена была жемчугом, да жемчуг с неё снизан, а осталося его немного…». Кроме того, перечислены серебряные позолоченные пуговицы от женской шубы, кружево на «портище», шитое золотом и серебром. Егорьевскому игумену Мисаилу княгиня тоже завещала кое-что «по душе»: «кортель» из голубой тафты на белках и лисью душегрею

Своеобразной и яркой частью древнейшей женской одежды был головной убор — обязательное дополнение любого костюма русских женщин. Он имел в древнерусском костюме не только эстетический смысл — завершал одежду, но и социальный — показывал достаток семьи, а также этический — «мужатице» позорно было ходить простоволосой. Традиция шла от времён язычества, когда покрывание головы означало защиту самой женщины и её близких от «злых сил». Женские волосы считались опасными, вредоносными для окружающих (вероятно, в первую очередь для мужчин). Отсюда — характерная для православных традиция не входить с непокрытой головой в церковь или, например, неписаное право современной дамы сидеть в помещении в шляпе.

Головной убор соответствовал семейному и социальному положению древнерусских женщин. Отличительной чертой головного убора замужней женщины было то, что он целиком закрывал волосы. Девушки были свободны от этого жёсткого предписания. Они нередко носили волосы распущенными или же заплетали в одну косу; макушка всегда была открыта. В свадебном ритуале с незапамятных времен обряд смены прически и головного убора был одним из главных: девушка в глазах окружающих становилась женщиной не после первой ночи с женихом, а уже тогда, когда на неё надели «бабью кику» — убор замужней женщины.

Находки при раскопках корун, венков, венцов и венчиков, т. е. девических головных уборов X–XIII вв., хотя и редки, но позволяют составить представление о них. Узкая полоска металла или материи охватывала лоб и скреплялась на затылке. Более сложный, богато украшенный венчик назывался «коруна». Изображение коруны можно найти в Изборнике Святослава 1073 г. («Дева» из знаков Зодиака). Коруна представляла собой жесткую основу, обтянутую тканью (иногда под ткань подкладывался валик), и своеобразно украшалась. Коруны чаще всего служили праздничными уборами незамужних женщин-горожанок, сельские жительницы до замужества носили чаще девичьи венцы. Различают три основных варианта венцов: пластинчатый (серебряный, реже бронзовый); налобный венец-повязка из парчовой, а иногда и шерстяной или полотняной ткани, вышитый и богато орнаментированный; венец из металлических бляшек, нанизанных на нити или шнуры. Девичий венец был своеобразным украшением девичьей причёски: нередко от венца у висков заплетались две косички, которые продевались потом в височные кольца; другой вариант — венец поддерживал волосы, уложенные в виде петли, спускавшейся перед ухом от виска (в этом случае волосы как бы «подстилали» височные украшения). Налобный девичий венец, сделанный из ленты, нередко украшался шерстяной бахромой (очевидно, в комплекте с одеждой — шерстяной юбкой-понёвой), что подтверждает женское захоронение из кургана вятичей XIII в.

Украшения древнерусских девичьих корун и налобных венчиков свидетельствуют, что эта форма головных уборов возникла из цветочных венков. Гирлянда из цветов на голове девушки была также символом совершеннолетия и непорочности. Художественные украшения валика коруны были призваны создать впечатление венка из живых цветов: отдельные элементы выгибались, делались рельефными, украшались цветными стекляшками, а при достаточном богатстве семьи — драгоценностями. Фландрский рыцарь Гильбер де Лануа, побывавший в Новгороде в 1413 г., отметил, что здесь «девушки имеют диадему на макушке, как у святых…». Интересное описание такой «диадемы», т. е. девичьего венца «з городы» (с зубцами), содержится и в духовной верейского князя Михаила Андреевича: «…венец з городы, да с яхонты, да с лалы (с рубинами — Н. П.), да з зерны с велики[ми] (жемчугом — Н. П.); другой венок низан великим жомчугом, рясы с яхонты да с лалы, колтки золоты с яхонты…»

Ещё богаче украшался головной убор замужней женщины. Формируясь в XII–XV вв. и приобретя название кики (кички), он вобрал в себя элементы традиционных женских головных уборов восточных славян — корун, а также полотенчатого головного убора — убруса или повоя, который является одним из древнейших. Убрусы и повои полностью закрывали волосы женщины, концы их спускались на спину, плечи и грудь. Повои были известны уже в X в.; похожие головные покрывала носили тогда и византийские женщины, отчего русские буржуазные историки именовали русский повой мафорией или фатой, хотя говорить о заимствовании повоя из Византии нет оснований. Княгиня на миниатюре Изборника Святослава 1073 г., женщины на фресках новгородской церкви Спаса Нередицы, великая княгиня Ольга на одной из миниатюр Мадридской рукописи, а также в изображении Радзивилловской летописи, на фресках церкви Федора Стратилата — все они предстают перед нами в тонких головных покрывалах, судя по мягким складкам тканей, «паволочитых», т. е. шёлковых. Позже поверх повоя надевалась корона-кокошник, или кика (зубчатая, лучевая или башеннообразная), а зимой — шапка с меховым околышем и округлой тульей. Во всех случаях часть убора надо лбом была украшена богаче. В дальнейшем передняя часть кики (чело, или очелье), украшенная жемчугом, шитьём или драгоценными камнями, делалась съёмной. Впрочем, очелье могло располагаться и на повое: расшитый мелкими стеклянными бусами край матерчатого головного убора, закрывавшего лоб женщины, был найден в крестьянском погребении XII в. в Подмосковье. Височные и иные украшения замужних женщин крепились уже не к волосам, а к самой кике

Одним из украшений очелья кики и повоя были рясы, упомянутые еще Даниилом Заточником. Они представляли собой бахрому из нанизанных на нити бусин или жемчужин. «Рясы с яхонты» значатся в духовной верейского князя Михаила Александровича. В XIV — XV вв. рясы прочно вошли в обиход и в зажиточных семьях передавались из поколения в поколение, став к XVI —XVII вв. основой для разнообразных модификаций. Изменения в головных уборах связаны с развитием украшений всего костюма древнерусских женщин. Женские украшения X–XIII вв. — одна из наиболее частых находок при раскопках курганов того времени. В курганных древностях можно выделить две большие группы, различные по исходному материалу: изделия из металлов и изделия из стекла. В X–XV вв. использовались также костяные и деревянные украшения, а в костюмах горожанок Северо-Западной Руси — янтарные.

В X–XIII вв. одними из самых распространённых на Руси женских украшений, которые радовали представительниц всех сословий древнерусского общества, были височные кольца. Археологи считают их этнически-определяющим признаком. Например, новгородские словенки носили ромбощитковые височные кольца; женщины Полоцкой земли — браслетообразные; предки современных москвичек — вятичи — семилопастные и т. п. Самыми распространёнными были проволочные височные кольца, но встречаются и бусинные, и щитковые, и лучевые. Способы крепления колец к головному убору или волосам были разнообразными. Кольца могли подвешиваться на лентах, ремешках или косичке, могли прикалываться к ленте, как бы образуя цепочку. Иногда височные кольца продевались в мочку уха, как серьги. С исчезновением этого типа украшений в XIV — XV вв. в уборе представительниц привилегированного сословия появились полые колты, крепившиеся к головному убору (аналогично кольцам) на ремешках, цепочках или рясках (цепях из колодочек). Лучевые колты XIII — XV вв. — частая находка при раскопках кладов.

Женские серьги встречаются реже височных колец и шейных украшений как в описаниях ранних письменных источников, так и среди археологических находок. Один из типов женских серёг — в виде вопросительного знака — был обнаружен в Новгороде и датирован XIII–XV вв. О женских серьгах упоминается в духовной волоцкой удельной княгини. Судя по их описанию, хозяйка была очень бережливой, хорошо знала цену каждой такой «мелочи» в своей казне. Старая княгиня указала в завещании, что три камня из её серёг — два яхонта и один лал (рубин) — вшиты в нарядную шапку сына Ивана; серьги же без камушков она предназначала своей снохе, причём будущей («а дасть Бог, сын мой Иван женится…»), а жене старшего сына — тоже пару серёг с яхонтами и лалами, камни от которых в «пугвицах» ожерелья сына.

Значительно чаще серёг попадаются в описаниях и при раскопках курганов и кладов дутые круглые колты. Они делались из различных металлов, всегда полыми (не исключено, что туда вкладывалась ткань, пропитанная эфирными, душистыми маслами), богато украшенными перегородчатой эмалью, зернью, сканью. Поскольку находят колты главным образом при раскопках городских поселений, можно сделать вывод о том, что колты были украшением преимущественно представительниц городской и местной феодальной знати. В начале XIII в. появились колты из оловянисто-свинцовых сплавов, имитирующие дорогие серебряные и золотые, но с более простым декором, лишь подражающим украшениям знати из драгоценных металлов. После ордынского завоевания такие колты не прослеживаются, хотя в духовных знати колты с драгоценными камнями упоминаются еще долго. Вероятно, они остались в употреблении лишь как семейные реликвии у представителей знати…»

 («Женщины Древней Руси», Н.Л. Пушкарёва)