Звучат торжественные фанфары свадебного марша. Жених и невеста плывут по зелёному лугу, восторженно глядя друг на друга. Счастливые родственники шествуют по траве за ними.

Перед свадебной процессией предстаёт широкая и голубая река, задумчиво извивающаяся между пологих холмов. Невеста и родственники в недоумении. Моста нигде не видно. Как преодолеть неожиданное препятствие?

Но жених, ласково улыбнувшись, успокаивает их. Он щёлкает пальцами, беззвучно произнося какое-то заклинание. И тут же возникает сказочный хрустальный мост через реку. Солнце играет радугой на его резных узорах.

Жених берёт невесту за руку и предлагает ей вступить на это чудо. Невеста боится, недоверчиво покачивая головой. Тогда жених сам взбегает на мост, подпрыгивает на нём, демонстрируя его прочность. Успокоенная невеста доверчиво следует за женихом. Озадаченные родственники, кто бегом, кто — судорожно цепляясь за перила, с опаской переправляются на противоположный берег реки. Оказавшись на безопасной тверди, все сразу оборачиваются, чтобы ещё полюбоваться этим таинственным сооружением. Но мост с чудным звоном исчезает в сиянии дня.

Заинтригованные родственники и невеста просят жениха повторить чудо. Улыбнувшись, он щёлкает пальцами, неслышно произносит заклинание, и с небесным звоном перед изумлёнными людьми возникает сказочный дворец. Голубые стрельчатые купола, ажурные арки, увешанные мерцающими колокольчиками. По дорожкам сада, между столиками с виноградом, вином и дичью прогуливаются изумрудные павлины.

Зачарованно любуется свадьба невесомым лунным чудом. Вот один толстый родственник, маскируясь в траве, подползает к павлину и пытается схватить его за хвост.

Дворец с садами и павлинами печально растворяется в воздухе.

Нервно усмехнувшись, жених щёлкает пальцами, и на руки смущённого толстяка сваливается с неба аппетитно зажаренная туша барана. Тот довольно вгрызается в неё зубами.

Дёрнув капризно жениха за рукав, невеста тоже требует подарка. Жених, спохватившись, извиняется, произносит заклинание, и в руки невесты со стеклянным звоном опускается букет мерцающих сиреневых роз.

Родственники, как заведённые, начинают щёлкать пальцами, но с небесной голубизны ничто не опускается на землю. Невеста тоже пробует сотворить чудо, но оказывается, что это доступно только её будущему мужу. Невеста уговаривает жениха открыть ей секрет чуда. Он дарит ей раскачивающийся в воздухе серебряный дворец. Но невеста презрительно отмахивается от красивой безделушки. Ей нужен секрет чуда!

Страшное сомнение появляется на бледном лице жениха. Родственники, сгрудившиеся вокруг невесты, жарко нашёптывают ей что-то на ушко. С обидой тряхнув головкой, невеста снимает с пальца кольцо и бросает его под ноги жениху. Взяв её в плотный кружок, родственники с гневным достоинством удаляются от несчастного, отвергнутого жениха.

Схватив с земли кольцо, жених бросается вслед за невестой. Напрасно пытается он пробиться к ней сквозь дружный семейный заслон. Тёща держит за руку невесту, а другой рукой требует у жениха: секрет чуда! Жених в отчаянии щёлкает пальцами, и в руки тёщи опускается серебряная арфа. Тёща тут же ломает её о колено и бросает обломки под ноги отчаявшемуся жениху.

«Чу-да! Чу-да!» — как болельщики, скандирует вся свита невесты.

Жених в отчаянии кусает губы, страдание и боль перекосили его лицо.

Но невеста непреклонна. Повелительным жестом она требует открыть секрет чуда.

Отчаянно махнув рукой, жених утирает выступившую слезу и шепчет ей на ушко секрет. Засияв, как новенькая монета, невеста радостно щёлкает пальцами. На траву тяжело плюхается соболья шуба. Она начинает впопыхах примерять её. Шуба трещит и лопается по швам. Все трут мех, восхищаются покроем. Довольная тёща надевает кольцо невесте на палец, кокетливо грозя неловко улыбающемуся жениху.

Родственники наперебой уговаривают невесту поделиться секретом чуда, но та, не слушая их, самозабвенно щёлкает пальцами. В небесах нарастает угрожающий рёв, словно из глубин космической бездны мчится на беззащитную Землю ураган метеоритов и комет. Первым выскальзывает из тёмных туч белый холодильник. Он разбивается вдребезги рядом с замершей от ужаса свадебной гурьбой. Все начинают в панике разбегаться. Вещи сыплются как град и погребают под собой людей. Мотоциклы, дачные домики, четырёхкомнатные секции, автомашины, джинсы, французские бюстгальтеры!.. Невеста и родственники сметены этим вселенским вещевым потопом. Но тем не менее, с каждой новой вещью из глубин свалки показывается чья-нибудь рука и тянет новую вещь в глубину, поближе к себе.

В ужасе мечется вокруг этой растущей горы вещей жених. Наконец ему удаётся вытащить из ширпотребного плена свою невесту, поймав её за руку с кольцом, но, презрительно взглянув на жениха, невеста щёлкает пальцами, и с небес мягко планирует на кучу всякого барахла мускулистый белозубый мужчина, словно сошедший с какого-то рекламного проспекта. Невеста срывает кольцо с пальца жениха и надевает его этому манекену. Тот расправляет мускулы и улыбается ещё шире. А рассеянного жениха погребает под своими обломками огромный рояль...

Этот мультфильм вошёл в сборник мультфильмов под общим названием «Коген» («Улыбка»), выпущенный в 1974 году режиссёром Болатом Омаровым по сценарию Серика Райбаева. Задумано это было, как история о молодых супругах, которые в погоне за внешним комфортом теряют и себя, и свою любовь.

Поучительная новелла в подобном роде есть у Альберто Моравиа в его знаменитом сборнике «Римские рассказы». Называется она «Транжира».

«Все наши размолвки с женой происходили из-за денег.

Я держал лавку, где продавались плиты и другие обогревательные приборы, а также всевозможное электрическое оборудование. Лавка эта находилась далеко не в таком аристократическом районе, как Сан-Джованни, и поэтому у меня никогда не было твёрдой уверенности в своём заработке.

Бывали, правда, счастливые дни, когда я продавал плиту за сорок тысяч лир, но случались и такие, когда, кроме какой-нибудь лампочки за триста лир, мне ничего не удавалось продать. Но Валентина не хотела понимать этого. Она считала, что я просто скуп. Между тем вся моя скупость выражалась только в том, что я старался жить по средствам, аккуратно записывал приход и расход, а если мне ничего не удавалось выручить, я так ей об этом и говорил. Тогда она кричала мне:

— Скряга... я вышла замуж за скрягу!

Я отвечал:

— Почему ты называешь меня скрягой? Ты ведь не знаешь, как идут мои дела... Почему ты никогда не зайдёшь в лавку или в банк? Ты бы смогла там увидеть своими собственными глазами, что я продаю и что мне не удаётся продать. Ты бы увидела, что мой счёт в банке тает с каждым днём...

Но она говорила, что и не подумает идти в лавку, потому что она не торговка, а дочь государственного служащего. А в банке ей делать нечего, потому что в этих делах она ничего не смыслит, и вообще лучше бы я оставил её в покое. А потом уже более мирным тоном добавляла:

— Видишь ли, Аугусто, может быть, ты действительно тратишь всё, что получаешь, и действительно влезаешь в долги... И тем не менее... ты скуп... Ведь скряга не тот, кто ничего не тратит, а тот, кому неприятно тратить.

— А откуда ты взяла, что мне неприятно тратить?

— У тебя всегда бывает такое лицо, когда ты достаёшь деньги...

— Какое же лицо?

— Лицо скряги.

Я в то время был влюблён в свою жену: кругленькая, бело-розовая, свежая, аппетитная, Валентина была вершиной всех моих желаний. Мне и в голову не приходило осуждать её за то, что она целыми днями бездельничает, курит американские сигареты, читает комиксы да ходит в кино со своими подругами. Я так любил Валентину, что во всех случаях жизни старался оправдать её и во всём обвинял себя. Что и говорить, жадность отвратительный недостаток, а Валентина так часто упрекала меня в скупости, что в конце концов я и сам поверил этому и стал считать себя скрягой. И теперь я уже не обрывал её словами:

— Ну, хватит о жадности... Жадный я или нет, но во всяком случае я знаю, сколько денег мы имеем право тратить.

Нет, достаточно было ей только произнести: «Вот скряга»! — как я, совершенно запуганный, тотчас же выкладывал деньги и платил, не говоря ни слова. Она уже знала мою слабость и не оставляла меня в покое.

— Аугусто, как мне хочется иметь приёмник... У всех есть приёмники.

— Но, Валентина, он так дорого стоит.

— Ну, не жадничай, неужели, когда у тебя столько денег в банке, ты мне откажешь?

— Ну хорошо, купим приёмник.

Или же она говорила:

— Аугусто, я видела такие чудесные туфли... Ты дашь мне денег?

— Ты же совсем недавно купила себе новую пару.

— Но то были сандалеты... Ну, не скупись!

— Хорошо, вот деньги.

В общем, она нашла верное средство заставить меня молча выкладывать деньги. И безошибочно пользовалась им. Я давал деньги ещё и потому, что надеялся: рано или поздно она поймёт, что я вовсе не скупой, и оценит мою щедрость. Но это была лишь иллюзия, которая очень скоро рассеялась. На деле, чем больше я тратил, тем более скупым она меня считала. Может быть, она понимала, что я трачу так много из чувства гордости, только для того, чтобы изменить её мнение о себе, сломить то упорство, с которым она продолжала считать меня скрягой. Но из упрямства она не хотела уступить. А может быть, виною всему была просто её глупость: она, по всей вероятности, вообразила, что я, как настоящий скупец, прячу от неё невесть какие богатства и преуменьшаю свои доходы.

Впрочем, утверждая, что мне не нравится тратить деньги, она была права. Мне не нравилось это потому, что я слишком хорошо знал, сколько у нас было денег, а также и то, что если мы будем и дальше жить с таким же размахом, то скоро у нас ничего не останется.

Когда я женился, у меня была хорошо поставленная торговля и счёт в банке почти на миллион лир. Теперь, несмотря на все мои старания, я не только не мог ничего положить в банк, так как всю выручку нёс домой, но мне даже не удавалось сохранить свои сбережения — они таяли из месяца в месяц. Сначала у меня оставалось на книжке девятьсот тысяч лир, потом восемьсот, потом семьсот и наконец шестьсот. Было ясно, что мы тратим больше, чем я зарабатываю, и что если так будет продолжаться, то самое меньшее через год наш счёт в банке будет исчерпан. Я дал себе слово остановиться хотя бы на сумме в пятьсот тысяч лир и решил сказать об этом Валентине. Признаться, я с тревогой ждал этого момента. Я прекрасно понимал, что, если не сумею в этот день устоять, я пропал. Но время шло, а счёт уменьшался. Шестьсот тысяч лир, потом пятьсот пятьдесят и наконец пятьсот двадцать пять тысяч.

И вот утром я получил в банке двадцать пять тысяч лир, вернулся домой и сказал Валентине:

— Смотри, вот двадцать пять тысяч лир.

— Зачем мне на них смотреть? Ты хочешь сделать мне подарок? — спросила она.

— Нет, я не собираюсь делать тебе подарок...

— Ещё бы... Подарок от тебя!.. Это было бы слишком шикарно!

— Подожди... Ты всё-таки должна посмотреть на эти деньги, потому что они последние.

— Я тебе не верю.

— Однако это так.

— Ты хочешь сказать, что у тебя не осталось больше денег в банке?

— Нет, кое-что ещё есть, но это совсем незначительная сумма, необходимая для моих коммерческих дел. Если мы истратим и эти деньги, мне придётся закрывать лавку.

— Ну вот видишь, деньги у тебя есть. Зачем же понапрасну заставлять меня волноваться? Оставь меня в покое... и не доводи до того, чтобы я снова назвала тебя скрягой.

Я старался держаться спокойно. Но упоминание о моей скупости привело меня в бешенство:

— Я совсем не скряга... Мы тратим гораздо больше, чем я зарабатываю... вот в чём дело... Почему ты никогда не зайдёшь в лавку, не поинтересуешься нашим счётом в банке?

— Отстань ты от меня со своим банком и лавкой, делай всё, что тебе захочется. Если тебе доставляет удовольствие скаредничать, — становись настоящим скрягой, только оставь меня в покое.

— Идиотка!

Я обругал её в первый раз за нашу супружескую жизнь. Может быть, вам случалось когда-нибудь видеть, как вспыхивает керосин, когда к нему подносят горящую спичку? Вот так же вспыхнула и моя Валентина, всегда такая спокойная и даже флегматичная. Она начала меня ругать, и чем больше она меня ругала, тем больше находила новых бранных слов, одно ругательство влекло за собой другое, они цеплялись друг за друга, как сорванные вишни. Видно, всё, что Валентина сейчас изливала, она затаила против меня давным-давно. Это была не простая, грубая мужская брань, когда говорится что-нибудь вроде «мерзавец, подлец, негодяй», брань, которая в общем никого глубоко не обижает. Нет, это были женские, изощрённые оскорбления, оскорбления, которые вонзались в тебя, словно иголки, и оставались внутри, долго ещё давая себя чувствовать при малейшем движении. Оскорбления затрагивали и мою семью, и мою профессию, и мою внешность. Это была не брань в полном смысле слова, а ядовитые, льющиеся неудержимым потоком, полные злобы слова. Оказывается, я совсем не знал Валентины, и, если бы мне не было так больно от её слов, я, вероятно, очень удивился бы.

Наконец она успокоилась, а я не то от перенесённого унижения, не то просто от усталости — сцена длилась довольно долго — опустился на пол и, уткнувшись лицом в её колени, расплакался, как ребёнок. И хотя я рыдал и просил у неё прощенья, но я чувствовал, что это конец, что любовь моя к ней прошла. И от сознания этого мне становилось ещё тяжелее, и я рыдал сильнее прежнего.

Наконец я успокоился, подарил ей пять тысяч лир и ушёл из дому. У меня оставалось ещё двадцать тысяч лир, но я больше не любил свою жену и теперь уже назло ей, пусть даже ценой полного разорения, захотел доказать, что я не скуп. Но прежде чем я решился выполнить то, что задумал, какие только сомнения и колебания, какой только ужас не пришлось мне пережить! Так бывает, когда готовишься броситься в море — внизу под твоими ногами перекатываются волны, и тебе вдруг становится жутко.

Я очутился на набережной в районе Рипетты. Светило ласковое, ещё по-весеннему мягкое солнце. Вдруг у въезда на мост я заметил сидящего прямо на земле нищего. Его лицо было обращено к солнцу, хотя он по-прежнему протягивал руку, прося милостыню. И глядя на его лицо, довольное, с полузакрытыми глазами и улыбающимся ртом, я подумал: «Но чего я так боюсь? Если даже я стану таким, как он, я всё-таки буду счастливее, чем сейчас». Тогда, вытащив из кармана все эти тысячные бумажки, я сжал их в кулаке и, подойдя к нищему, бросил одну из них в его шляпу; он был слепой и, не поблагодарив меня, продолжал всё так же сидеть, подставив лицо солнцу и повторяя обычные для всех нищих слова.

Немного выше по течению, за мостом, находился часовой магазин, я вошёл в него и, не долго раздумывая, купил за восемнадцать тысяч лир часы своей жене. На оставшуюся тысячу я взял такси и подъехал к своей лавке.

Я чувствовал себя уже лучше, хотя страх ещё не совсем прошёл.

Целое утро, отказывая покупателям, я старался держаться, как ни в чём не бывало. Одним я говорил, что товар уже кончился, с других запрашивал слишком высокую цену, третьим отвечал, что товар закуплен, но в лавку поступили только образцы. Я даже позволил себе роскошь грубо обойтись с двумя особенно неприятными мне покупателями. А про себя твердил: «Крепись, труден только первый шаг, дальше всё пойдёт как по маслу».

В то утро мне было страшно возвращаться домой, мне казалось, что, несмотря ни на что, я всё ещё люблю свою жену. Я боялся этого потому, что тогда мне снова пришлось бы бороться за каждую копейку и слышать, как меня называют скупцом, то есть опять началась бы та мучительная жизнь, которой я жил последние два года. Но стоило мне увидеть её, как я понял, что моя любовь действительно прошла. Жена стала для меня просто вещью. Я даже заметил, что нос у неё блестит и под пудрой. Но я сказал:

— Дорогая, я принёс тебе подарочек, тебе ведь давно хотелось иметь ручные часики.

Она протянула мне руку, я надел ей часы, а рядом запечатлел горячий звучный поцелуй, как это и полагалось влюблённому супругу. А про себя подумал: «Да, я целую тебя, но поцелуй Иуды вряд ли был более лживым!» Надо сказать, что в тот день, вероятно, чувствуя угрызения совести за всё, что она мне наговорила, Валентина была очень мила и нежна со мной. Но меня это теперь мало трогало: внутри у меня пружина любви была сломана, и тут уж ничего нельзя было поделать.

Спустя некоторое время я начал осуществлять свой план. Не проходило дня, чтобы я не дарил ей что-нибудь. В лавке, даже не выслушивая, что спрашивают покупатели, я сразу же объявлял им: «Продажи нет». А между тем счёт в банке всё уменьшался. Полмиллиона лир — не такая уж крупная сумма, и месяца через два у меня почти ничего не осталось. Валентина ни о чём не догадывалась. Она по-прежнему читала журналы, курила американские сигареты и ходила в кино со своими подругами. Только иногда, принимая очередной подарок, она говорила:

— Видишь, я была права, не поверив, что у тебя не осталось денег. Теперь ты тратишь гораздо больше прежнего. И если я не могу ещё назвать тебя щедрым, то во всяком случае ты уже не так скуп, как раньше, у тебя уже не надо выпрашивать деньги, ты сам тратишь их.

Я промолчал, но в голове у меня пронеслось: «Не торопись праздновать победу!»

И вот, наконец, наступил день, когда я взял в банке последние пять тысяч лир. Почти на все деньги я накупил американских сигарет, так что у меня осталось не больше трёхсот лир.

Было ещё раннее утро, и вместо того чтобы отправиться в лавку, я вернулся домой, прошёл в спальню и, не раздеваясь, как был, в ботинках и одежде, растянулся на своей ещё не убранной постели. Валентина спала, она повернулась на другой бок и сквозь сон спросила;

— Ты дома? Разве сегодня воскресенье?

И опять заснула.

Дожидаясь, пока она проснётся, я курил сигарету за сигаретой. Она проспала ещё около часу, потом проснулась и, не успев открыть глаза, спросила:

— Так, значит, сегодня праздник?

— Да, праздник, — ответил я.

Она встала и начала медленно одеваться. Одевалась она молча и только несколько раз повторила: «Но какой же сегодня праздник?» — как будто предчувствовала, что это совсем не праздник.

Я ждал того момента, когда она попросит денег на расходы; несмотря на всю свою лень, она покупала продукты сама, а готовить ей помогала приходящая прислуга.

Валентина прошла в ванную комнату, потом кончила одеваться и направилась в кухню, чтобы приготовить кофе и поболтать с прислугой. Я тоже встал и вышел на кухню. Мы молча выпили кофе. Но, как видно, мысль о празднике не выходила у неё из головы, потому что она снова спросила меня:

— Но скажи, какой всё-таки сегодня праздник?.. Лючия говорит, что никакого праздника нет и все магазины открыты.

— Сегодня мой праздник, — просто ответил я и, вернувшись в спальню, снова растянулся на постели в костюме и ботинках.

Валентина, о чём-то разговаривая с прислугой, пробыла ещё некоторое время на кухне, как мне кажется, больше для того, чтобы показать мне, что не принимает моё поведение всерьёз. Наконец она появилась на пороге и, подбоченившись, проговорила:

— Ты можешь не работать — это твоё дело. Валяйся, пожалуйста, на кровати... Но если ты хочешь есть, давай деньги на продукты.

Я пустил дым в потолок и ответил:

— Деньги? У меня нет денег.

— Как это, у тебя нет денег?

— Вот так, нет!

— Слушай, что это ещё за капризы? Что ты задумал? Ведь если ты не дашь денег, я не смогу купить продукты, а если я не куплю продукты, нам нечего будет есть.

— Да, я тоже так думаю, что нам нечего будет есть.

— Вот что, — сказала она, — я не собираюсь терять с тобой время. Деньги положишь на ночной столик.

Я продолжал курить, а когда она вернулась через несколько минут, сказал:

— Валентина, я говорю тебе совершенно серьёзно, у меня нет больше денег... У меня осталось всего триста лир... и это всё.

— Но у тебя есть деньги в банке... Что за жадность напала на тебя сегодня?

— Нет, жадность тут ни при чём, просто у меня ничего больше не осталось. Впрочем, вот — посмотри сама.

Я вынул из кармана банковскую книжку и показал ей. На этот раз она не говорила, что ничего в этом деле не смыслит и не просила оставить её в покое.

Она поняла, что я говорю серьёзно, и на лице её выразился испуг. Посмотрев в книжку, она без сил опустилась на стул.

А я продолжал:

— Ты считала меня скупым, и чем больше я тратил, тем скупее тебе казался. Тогда я нарочно начал транжирить деньги... И я издержал всё, что у меня было... Я забросил свою торговлю. И теперь всё кончено. Больше у меня ничего нет, нам даже не на что купить себе еды. Но зато теперь ты не можешь сказать, что я скряга!

Тогда она начала плакать — кажется, не столько из-за денег, сколько потому, что поняла, наконец, что я разлюбил её.

— Ты никогда не любил меня, — сказала она. — А теперь даже не хочешь меня кормить.

— Ничего не поделаешь! — отвечал я. — У меня нет денег.

— Я не могу оставаться с тобой... Я ухожу к маме.

— До свиданья!

Она ушла сначала в другую комнату, а потом вообще из моей жизни. С того утра я больше не видел её.

Немного погодя я встал с кровати и тоже ушёл из дому. Был солнечный день; я купил себе булку и съел её прямо на набережной. Глядя, как течёт река, я вдруг почувствовал себя счастливым и подумал, что эти два года супружеской жизни были всего лишь незначительным эпизодом. И когда я состарюсь, они, вероятно, будут вспоминаться мне не как два года, а как два коротких дня.

Я не спеша доел свою булку и напился воды из маленького фонтанчика. Потом я пошёл к своему брату и попросил приютить меня, пока я не найду себе работу. И действительно, через несколько недель я устроился простым электромонтёром.

Валентину, как я уже сказал, я больше никогда не встречал. Но знаете, какие слухи распускает она обо мне? Она говорит, что я страшный транжира, которого она не в силах была образумить, и поэтому ей пришлось уйти от меня«.

Героиня этого рассказа — так же, как и настырная невеста из мультфильма «Молодожёны», — требовала от своего мужа «чуда». Каждый день она буквально приказывала ему: «Щёлкни пальцами! Ну, давай, щёлкай!..» Ей не нужны были сказочные хрустальные мосты, дворцы с воздушными стрельчатыми куполами и ажурными арками, серебряные арфы и сиреневые розы — словом, то, что в символической форме выражает любовь. Нет, не этого она ждала от своего мужа-"волшебника«. Обеим героиням гораздо больше по вкусу метеоритный дождь из холодильников, приёмников, тяжёлых собольих шуб, новых модельных туфель, золотых наручных часов и прочего барахла, символизирующего крепкий мещанский достаток. И чем гуще этот самый дождь, тем счастливее ощущают себя подобные жёны.

Здесь налицо колоссальная инерционная сила общественной психологии, проявляющаяся в укоренившихся традициях и предрассудках. Ведение хозяйства, которое, по большому счёту, всегда было одной из актуальных задач семьи, в глазах многих женщин трансформировалось в чистое приобретательство, в прогрессирующий вещизм, в накопление личной собственности. Следовательно, муж необходим не просто как кормилец, а как «денежный мешок», способный в любой момент «щёлкнуть пальцами» и сотворить «чудо» — желательно подороже и попрестижнее.

Мотивы супружества и психологический климат семьи напрямую зависят от того, чего ожидает от неё конкретный человек. В идеале, ведущими мотивами являются любовь, общность интересов, стремление к взаимному совершенствованию, а ведущей ценностью семьи чаще всего выступает стиль отношений, определяемый как взаимопонимание. Всё это способно создать основу для всесторонней близости супругов.

Однако семейная жизнь зиждется ещё и на плодотворном сотрудничестве партнёров, на их равноценных вкладах в преодоление трудностей, в «укрепление фундамента общего дома». Недобросовестность одного из супругов, его иждивенческие настроения, положение капризного «пассажира» могут расшатать и ослабить даже самую благоприятную на первых порах перспективу. Причём внешняя привлекательность, на которую, как правило, делают ставку женщины, оказывается недостаточной связующей силой. Вспомните рассуждения Аугусто, героя рассказа «Транжира»: в первые месяцы супружества «кругленькая, бело-розовая, свежая, аппетитная, Валентина была вершиной всех его желаний». Но исчерпав лимит доверия мужа, красотка Валентина стала в его глазах банальной мегерой.

Важнейшим условием супружеской совместимости выступает совпадение представлений мужа и жены о целях их союза. Эти представления отражают наиболее значимые потребности людей, удовлетворяемые в процессе всей семейной жизни, а не только на начальном этапе её создания, что характерно для первичных мотивов брака. Среди типичных представлений о целях — хозяйственно-бытовой союз, психологический союз (обеспечение функции эмоциональной и моральной поддержки), сексуальный союз и союз семейный, заключаемый для рождения и воспитания потомства. Если личные мотивы и цели брака находятся в противоречии, тем более — у обоих партнёров, то конфликтов не избежать. И сверхпрактичная невеста из мультфильма «Молодожёны», и Валентина из «Транжиры», судя по всему, мотивировали вступление в брак своим единственным желанием пристроиться к обеспеченному человеку на положение официальной содержанки, красивой куклы, которую муж обязан холить и лелеять, бережно сдувая с неё пылинки. Среди целей, возможно, был один лишь сексуальный союз. Безделье стимулировало быстрое развитие хищнического инстинкта — и в обеих рассматриваемых историях мужья были раздавлены. Роковую роль тут сыграло именно различие в понимании супругами целей брака.

Как бы хотелось, чтобы сценарий одного старого мультфильма не стал сценарием устройства большинства современных семейных союзов!.. С сожалением приходится констатировать, что психология нынешних девушек с юных лет исковеркана навязанным извне стереотипом: потребительство — основа основ, мотив мотивов и цель целей. Муж, по их мнению, только и должен, что «щёлкать пальцами» и творить чудеса в виде шуб и золотых побрякушек, не забывая целовать жене ножки за то, что этакая красавица соблаговолила осчастливить его собой. Зачастую девушки даже не думают об основной цели — поиск достойного избранника для будущей семьи — и руководствуются ближайшей и простейшей — повысить свой престиж среди подруг и родственников, вызвать их зависть, досаду, кольнуть самолюбие, пробудить дух соперничества. При таком прагматическом подходе, как говорится, не до романтики. Какие уж тут серебряные арфы и ажурные, стрельчатые купола воздушных дворцов...

А жаль. Действительно, очень жаль, что в мужском сердце так редко рождаются подобные строки, посвящённые жене:

Ты — моя песня!

Ты — моё чудо!

Если мы вместе —

Беды забуду!

Руки протянешь,

Нежно обнимешь,

Ласково взглянешь,

Горести снимешь.

Рядом с тобою

Легче ненастье.

Только любовью

Держится счастье.

Сердцем не надо

В мусоре рыться —

Если ты рядом,

Снова я — рыцарь.

В днях моих разных,

В битвах, в пожарах,

Вся ты — как праздник,

Вся — как подарок.

Ты — окрыляешь,

Ты — вдохновляешь,

Если ошибся,

Если ушибся,

Друг и товарищ,

Нежно поправишь.

Ты настоящее

Чудо всегдашнее,

Не заходящее

Солнце домашнее!

(«Женщине», М. Львов)

Маргарита Серебрянская,

председатель Общественного Союза «Совесть»

Источники:

«Будущему семьянину», И.А. Трухин, К., 1988 г.

http://friends.kz/joks/1148246009-svadba-po-kazahski-kak-vse-na-samom-dele.html

https://www.litmir.me/br/?b=64928&p=32