Юрий Тынянов: «Пушкин» (отрывок из романа)

… К шести годам он был тяжёл, неповоротлив, льняные кудри начали темнеть. У него была неопределённая сосредоточенность взгляда, медленность в движениях. Все игры, к которым принуждали его мать и нянька, казалось, были ему совершенно чужды. Он ронял игрушки с полным равнодушием. Детей, товарищей игр, не запоминал, по крайней мере ничем не обнаруживал радости при встречах и печали при разлучениях. Казалось, он был занят каким-то тяжёлым, непосильным делом, о котором не хотел или не мог рассказать окружающим. Он был молчалив. Иногда его заставали за каким-то подобием игры: он соразмерял предметы и пространство, лежащее между ними, поднося пальцы к прищуренному глазу, что могло быть игрою геометра, а никак не светского дитяти. Откликался он нехотя, с досадою. У него появлялись дурные привычки — он ронял носовые платки, и несколько раз мать заставала его грызущим ногти. Впрочем, последнее он, несомненно, перенял от самой матери.

Мать подолгу смотрела на него, когда он замечал это, отводила взгляд. Дяденька Пётр Абрамович был прав, он был решительно похож на деда, на Осипа Абрамыча; она не помнила отца и с детства боялась его имени; Марью Алексеевну она не спрашивала, но всем существом понимала и чувствовала: сын пошёл в него — и ни в кого другого. Она стала прикалывать булавками носовой платок, который мальчик терял. Это было неудобно, и он начал обходиться без платка. Она стала связывать ему руки поясом, чтобы он не грыз ногтей. Неизвестно, как и откуда могли прийти опасности, проявиться дурные и странные черты у этого мальчика, похожего на своего деда. Мальчик не плакал, толстые губы его дрожали, он наблюдал за матерью.

Вообще он обещал быть дичком. Тётка Анна Львовна верхним чутьём всё это почуяла. Она теперь часто бывала у них. Брат Василий был временно спасён, в Париже, приходилось спасать брата Сергея. Надине она ничего не говорила, но всё кругом подмечала, все непорядки. Если к столу подавали, случалось, надтреснутый стакан, она говорила:

— Ах, стакан битый!

Когда Никита раз позабыл поставить Сергею Львовичу уксус, она сказала ему холодно:

— Принеси уксус, горчицу и всё к тому принадлежащее.

Надежда Осиповна при ней нарочно роняла чашки, чтоб чем-нибудь разрядить гнев, который у неё накипал.

Но в одном они сходились — и Аннет, и Надина — Александр рос совсем не таким, как нужно: в нём не было любезности. Тётка полагала, что воспитание виновато.

— Александр, встаньте, — говорила она.

— Сашка, поблагодари отца и мать.

Сашкой звали его отец и мать, когда изображали нежность. Но тётка произносила это имя со злостью, и он не терпел, когда его так называли.

Александр вставал. Он благодарил отца и мать. Однажды, посмотрев на тётку, он вдруг улыбнулся. Тётка обомлела: улыбка дитяти была внезапна, неуместна и дерзка.

— Чему ты смеёшься, что зубы скалишь? — спрашивала она с тревогой. — Ну, что смешного нашёл?

— Сашка, поди вон, — приказал Сергей Львович.

Александр встал из-за стола и пошёл вон.

У дверей наткнулся он на Арину. Глядя на него жалостливо, Арина сунула ему пряник и мимоходом прижала к широкой, тёплой груди.

Он пробирался по родительскому дому волчонком — бочком, среди тайно враждебных ему предметов. Он был неловок, бил невероятно много посуды; так, по крайней мере, казалось Сергею Львовичу. Сергей Львович с тоской чувствовал ценность падающих из рук этого ребёнка стаканов. Не замечая окружающих вещей и не дорожа ими, он с необыкновенной ясностью ощущал их незаменимость в момент боя. Это было главным страхом семейства Пушкиных — убыль и порча вещей. Сергей Львович приходил в отчаяние из-за пропажи какого-нибудь платочка, он изнемогал от волнения, когда не находил на месте новой французской книжечки. Без неё жизнь казалась неполной и жалкой. Он во всём винил детей. Книжечка находилась, и он равнодушно швырял её в сторону. Вещи казались незаменимыми, гибель их неоплатной. Каждый стакан был в опасности.

Надежда Осиповна била непроворного мальчика по щекам, как била слуг, звонко и наотмашь, как все Ганнибалы. Родители склонялись над осколками, Сергей Львович пытался восстановить первоначальный вид стакана и безнадёжно махал рукой: невозможно! Александр бил вдребезги. Надежда Осиповна несла свой гнев в девичью; она возвращалась тяжело дыша и с отрывистой речью, но умирённая. Из девичьей доносилось осторожное, тонкое всхлипывание — побитая девка скулила.

Постепенно, не сговорясь, родители начинали глухо раздражаться, если приходилось подолгу смотреть на сына. Это был ничем не любезный ребёнок, обманувший какие-то надежды, не наполнивший щебетаньем родительский дом, как это предполагал Сергей Львович.

Вскоре родился третий сын и наречён Львом.

Лев был кудрявый, весёлый, круглый. Сергей Львович в первый раз почувствовал себя отцом. Он умилился и поцеловал Надежду Осиповну с чувством. Слёзы текли по его лицу. Надежда Осиповна тоже полюбила сына, сразу и вдруг, без памяти. Остальные дети для неё более не существовали. Через неделю всё пошло своим порядком.

Иногда Сергей Львович, занятый своими мыслями, вдруг с удивлением замечал своего старшего сына. Он недоумевал, огорчался. Дети кругом были именно детьми, во всём милом значении этого слова. Его сын напоминал сына дикаря, какого-нибудь Шатобрианова натчеза. Он охотно читал Шатобриана, и самолюбию его льстило, что его брак с Надеждой Осиповной всеми замечен. Но одно дело любовница, даже жена, и совсем другое дело сын. Так жадно стремиться к тому, чтобы всё было как у всех достойных, — и встретить такое жестокое отовсюду непонимание!..

Маргарита Серебрянская, председатель Общественного Союза «Совесть»:

— «… Успех нас первый окрылил; старик Державин нас заметил и в гроб сходя, благословил», — напишет взрослый Пушкин в восьмой главе своего знаменитого романа в стихах «Евгений Онегин». В этих строчках поэт вспоминает, как на экзамене в Царскосельском лицее 8 января 1815 года он читал в присутствии Гаврилы Романовича Державина своё стихотворение «Воспоминания в Царском Селе». Лицейский товарищ Пушкина Иван Пущин писал об этом в мемуарах: «Державин державным своим благословением увенчал юного нашего поэта… Когда же патриарх наших певцов в восторге, со слезами на глазах бросился целовать и осенил кудрявую его голову, мы все, под каким-то неведомым влиянием, благоговейно молчали».

Это была символическая передача высокой творческой миссии от писателя старшего поколения его молодому коллеге.

И случилось это не в родительском доме, как рассказывает Юрий Тынянов в своём повествовании о жизни Пушкина. Отец и мать Александра Сергеевича, к сожалению, не сумели распознать в своём сыне гения и не поддержали его особенное внутреннее состояние. Сергей Львович был ничем не примечательный человек, праздный барин, озабоченный множеством предрассудков и надуманных «повинностей» перед светским обществом, которые отягощали и Надежду Осиповну, женщину, склонную к жестокости, и с весьма ограниченным мировоззрением. Талант поэта по-своему взращивала няня Арина Родионовна, «наперсница волшебной старины», окружавшая мальчика почти материнской любовью и питавшая его воображение сказочными образами. Юный Пушкин называл её не столько «няней», сколько «мамушкой», а она его — «ангелом своим Сашенькой, милым Александром Сергеевичем». Её имя известно сейчас каждому школьнику, и, вспоминая об Александре Сергеевиче, мы непременно вспоминаем и о ней. Арина Родионовна воспитывала Пушкина, создавала его как творческую личность, готовила к встрече с будущими Учителями.

«Старик Державин нас заметил…», — читаем мы у Пушкина и вдруг задумываемся о своём: а кто заметил нас?.. Кто нас благословил?.. Кто в своё время уберёг нас от ранних и неплодотворных мытарств, кто отвёл угрозу опустошающих потрясений и разочарований?..

Эти вопросы сами собой наводят на мысль, что личный успех не достигается в одиночку, даже если человек безусловно талантлив. Личный успех — не только личный. «Человек — это произведение чьих-то рук», — пишет известный прозаик Фёдор Абрамов. — «Скажу так: человек — это и учителя, и ученики. У каждого человека очень много учителей. Да, в общем, до последнего дня жизни, хочет он то признать или нет, он учится. Ну, и у меня, конечно, тоже было очень много учителей. В общем, делали меня многие люди, начиная с детства. Были неграмотные учителя, которые оставили большой след в моей жизни. Были и очень грамотные, были профессора знаменитые, академики…».

Была и няня-мамушка Арина, был и великий поэт Державин…

Да, несомненно, существует врождённый талант, врождённые способности человека, и никакая среда, никакие наставники не сделают его поэтом или музыкантом, если у него и в помине нет поэтического дара или музыкального слуха. Взять, к примеру, Моцарта. Если прослушать его сонатины, написанные в возрасте, когда у нас ещё даже не начинают учить детей музыке, то поразительная одарённость ребёнка становится не только очевидной, но и почти необъяснимой, чуть ли не мистической. К тому же писал он с такой быстротой, что за ним не поспевал опытный взрослый переписчик нот. А ведь Моцарт сочинял, а не переписывал ноты. Увертюру к одной из своих опер он написал за одну ночь. Значит, молниеносная музыкальная мысль соединялась у него с необыкновенным талантом скорописи, которым, кстати, обладал и Бах. Чтобы исполнить все произведения Баха, играя ежедневно по несколько часов, не хватит и пяти лет — столько он написал. Иногда он писал по крупному произведению в день неделями напролёт. Среднестатистическому человеку сложно понять, как же всё это физически успевалось…

То же самое можно сказать о Михаиле Ломоносове. В семнадцатом веке из глухой поморской деревни добирается в Москву полуграмотный мальчишка и оказывается настолько разносторонне одарённым человеком, что равного ему не находится во всей истории отечественной науки. Он обладал таким острым научным инстинктом, предугадал так много, что это трудно объяснить иначе, чем врождённой гениальностью.

Ну, а если бы суровый отец, Ломоносов-старший, запретил сыну учиться грамоте у холмогорского дьячка и принял все меры, чтобы Михайло не ушёл из дома в Москву?.. Если бы Ломоносову не повстречался в Марбурге крупнейший европейский учёный Христиан Вольф, благодаря которому русский студент «вступил на верный путь науки»?.. А если бы восьмилетний Моцарт не познакомился с Иоганном Кристианом Бахом, не встретил падре Мартини, главного хранителя музыкальных богатств Италии, руководившего Болонской филармонической академией и учившего музыке всю Европу?.. Ведь это именно он, падре Мартини, воспитывал и укреплял в Моцарте ощущение гармонии, полагая её основой не только музыки, но и всей жизни.

Вот и выходит, что нашу судьбу, да и то, что мы, в конце концов, из себя представляем, во многом определяют и среда, и воспитание, и те люди, которых нам доводится встречать на жизненном пути.

Требуется благоприятное стечение обстоятельств, чтобы и самый одарённый человек проявил себя. Первым стимулом к музыкальному развитию Моцарта стал его родной отец, а в судьбе Пушкина — няня Арина. Не доведись Ломоносову получить образование, что было в те годы для людей его сословия делом вполне естественным, кто поручится, что он стал бы Михаилом Васильевичем Ломоносовым — светилом мировой науки?..

Возможно, в истории человечества рождался не один Ломоносов, не один Пушкин или Моцарт, а сто, двести, тысяча, но только все они так и не стали творческими личностями. Родившись в условиях, в которых никак не мог развиваться их талант, они могли остаться неграмотными, пахали и сеяли и даже не представляли себе, что в них дремлет поразительный дар. Значит, для того, чтобы этот дар, всё-таки, проснулся, необходимы определённые условия, и в первую очередь — заинтересованность общества в том, чтобы человек полнее выявил себя. В этом смысле социальные условия очень много значат. Обнаружить талант, узнать его, поддержать, помочь ему раскрыть свои возможности, создав для него необходимые условия. Речь здесь идёт, разумеется, не о погоне за чемпионами или чрезмерном восхвалении способностей разных людей. В этом смысле, как мне кажется, лучше быть скромнее и не слишком выпячивать свою особенность. Но всё же бесконечно важно суметь оценить, сберечь, окружить вниманием прирождённый талант как можно раньше, чтобы человек в этой жизни успел больше сделать.

Если бы родители Саши Пушкина, подобно отцу Моцарта, принимали его таким, каким он был, признавали за старшим сыном право на особенность, разве он рос бы замкнутым, диковатым, колючим ребёнком?.. Если бы они не томились от глухого раздражения при виде первенца, не отдавали так откровенно всю свою любовь третьему сыну Лёвушке, разве напоминал бы отверженный Саша «Шатобрианова натчеза»?.. Позднее юному Пушкину посчастливилось встретить истинных Учителей, но ведь именно с семьи должно начинаться энергичное содействие развитию заложенного в человеке таланта. Самую большую, кропотливую работу по выявлению и поддержанию в детях природных склонностей должны вести именно отцы и матери, которым определена высшая заинтересованность в судьбе талантливого человека. Это им надлежит помочь будущему члену общества найти себя, войти в сложный мир творческой деятельности, где без умного гида ничего не разобрать (во всяком случае, не понять всего, что требуется). Если ребёнок не попадёт в руки родителей-«ювелиров», которые начнут осторожную огранку его дарований, то его шансы обрести себя будут существенно занижены, а то и вовсе сведены к нулю. Огранка таланта, к слову, гораздо более тонкое и трудоёмкое дело, чем огранка драгоценного камня. Да и итог несравнимый: живой бриллиант человеческой индивидуальности. Кто соучаствует в его рождении — соучаствует в каждой его будущей удаче, в каждом серьёзном успехе, от которого, в конце концов, зависит успешное развитие человеческого общества в целом.

Тем не менее, это они, матери и отцы, зачастую относятся к природной одарённости сыновей и дочерей с самым большим недоверием. Как часто приходится слышать: «Ты вначале получи серьёзную профессию и научись зарабатывать деньги, а потом уже будешь малевать свои картинки (сочинять стишки, разыгрывать сценки и т.д.)». И как же часто родители жалуются на то, что дети угрюмы, замкнуты, неразговорчивы, «ничем не любезны», «не наполняют щебетаньем родительский дом», то есть — не слишком удобны в обращении. А много ли папы и мамы потрудились, чтобы выяснить, отчего это так? И откуда же такая холодная, пугающая уверенность в своём праве не любить необычного ребёнка, требующего к себе столь же особенного внимания?..

«Старик Державин нас заметил…» Даже мимолётное, ничтожно малое внимание Мастера может стать для юноши благотворным потрясением, которое так прибавляет сил, не говоря уже о столь серьёзном выражении внимания, как публичная похвала. Юный поэт, несомненно, ощутил воодушевляющий душевный трепет, святое волнение и неутомимую жажду труда. Ещё бы — ведь он, оказывается, способен создать нечто, чему с замиранием сердца внимает сам Гаврила Романович Державин! И престарелый пиит стал, таким образом, как бы соавтором тех не написанных ещё пылких поэтических откровений гениального мальчика. Ведь это он, придя в восторг от его стихов, посеял в Пушкине семена нового вдохновения, которое вскоре и пролилось на свет чистыми строками возвышенной пушкинской песни.

Задумаемся над примелькавшейся фразой: человек — хозяин своей судьбы. А как это нужно понимать — хозяин? В том смысле, что ему безгранично много позволено? Мол, судьба — вотчина, а человек в ней — хозяин-барин? Но испытает ли он сам истинное удовлетворение от того, что будет всевластно вершить свою судьбу, в которой только от него одного всё будет зависеть? Нужно ли это ему самому — быть единоличным хозяином, не знающим смысла слов «взаимодействие», «соучастие», «помощь», «поддержка», «сотрудничество», «совет», «наставление»?

Наверно, если обречь человека на полную самостоятельность, вынудить в одиночку решать всё за себя, лишив поддержки в наиболее ответственные моменты его жизни, в ключевых вопросах его бытия, то это было бы худшим из возможных наказаний при всём его стремлении к независимости.

Не случайно же мы, теоретически оставляя за собой право последнего слова, принимаем авторитет наставника, Учителя, доверяясь его опыту и прозорливости, по крайней мере, не меньше, чем своей воле, своим желаниям. Мне даже кажется, что когда мы обращаемся за советом к своим учителям, коллегам, старшим друзьям, когда делимся с ними своими заботами и предположениями, то здесь помимо всего прочего срабатывает инстинкт самосохранения, побуждающий нас разделить с кем-то ответственность за свою судьбу. Не боязнь самостоятельно принимать серьёзные решения руководит нами, а именно потребность в том, чтобы найденное решение было глубоко и всесторонне продуманным, наиболее верным. А в этих случаях, согласитесь, «единоначалие» — не самый надёжный путь.

И когда я слышу о том или ином человеке, что он, мол, сам себя «сделал», то всегда с недоверием отношусь к подобным утверждениям. Может ли это быть, чтобы целиком и полностью «сам себя»?.. Все свои удачи и неудачи, привычки и пристрастия, убеждения и предубеждения? Всё-всё — сам?!..

А, может быть, тот, кто как будто бы самостоятельно себя создавал, во многом сформирован людьми и обстоятельствами? Даже самые независимые из нас, самые сильные и самодостаточные попадают под влияние, воспитываются и формируются той семьёй, в которой растут, тем коллективом, в котором работают, тем обществом, в котором проводят свободное время.

Сам себя создал… Думаю, нет и не может быть человека, деятельного участия в судьбе которого не принимали бы другие люди — энтузиасты, добровольные искатели и разработчики природных месторождений таланта, соавторы его будущих проявлений.

Словом, бесконечно важно, под чьё именно влияние попадает человек, благотворно ли оно, способствует ли становлению личности, устремлённой к созиданию — высоко принципиальной, многогранной, сильной, СВЕТЛОЙ. А потому я хочу сейчас порадоваться за тех, кому встретились и встречаются на жизненном пути наставники, преподающие не только бесценные уроки музыки, поэзии, изобразительного мастерства или другого искусства, но и уроки нравственности и культуры в самом глубоком, истинно духовном понимании этих слов. Лишь восприняв подобные уроки, можно постичь умение учиться, не впадая в подражательность, уныние и критиканство, расширяя кругозор, взращивая чуткость к великим явлениям действительности и мужество в трудном деле переоценки былых ценностей. Это путь к овладению всем тем, что называется основными элементами восприятия бытия, как единого непрерывающегося процесса, в котором запечатлены послания Прошлого, Настоящего и Будущего.

Источники:

«Пушкин», Ю. Тынянов, К., 1987г. (вступительная статья В. Каверина)

«Зажигайте сердца», составитель И.М. Богданова-Рерих, М., 1978 г.

«Мы сильнее, когда в нас нуждаются», А. Плутник, М., 1986 г.

http://www.bibliotekar.ru/encSlov/17/180.htm