Это было в Ленинграде. Во вторник 24 января 1928-го года публика так и валила в Дом Печати на Фонтанке. Здесь должен был состояться грандиозный вечер обэриутов (ОБЭРИУ – Объединение Реального Искусства), который они назвали «Три левых часа». Почему «Три… часа»? Потому что первый час обэриуты отводили на чтение своих стихов. Второй – на спектакль по пьесе Даниила Хармса «Елизавета Бам». А третий – на кинофильмы, которые они сами снимали, сами монтировали и сами показывали. А почему «левых»? Потому что так – в отличие от привычного, устоявшегося искусства – именовали в ту пору искусство новое и необычное.

Одним из главных участников этого вечера был, конечно, Даниил Хармс. Уже в первый час он читал свои стихи, сидя на шкафу, который вывозили на сцену. Одно из стихотворений начиналось почти сумасшедшими строчками:

Как-то бабушка махнула,

И тотчас же паровоз

Детям подал и сказал:

Пейте кашу и сундук.

Публика неистовствовала. Одни бранили поэтов, другие ими восхищались, третьи недоумевали, как всё это можно было допустить и зачем всё это устроено?!..

Хармс был не только автором пьесы «Елизавета Бам», но и одним из её постановщиков. Свою пьесу он писал в декабре предыдущего, 1927-го года. И пьеса была совсем не шуточная. В ней главную героиню, Елизавету Бам, обвиняют в убийстве, которого она не совершала, и приходят арестовывать.

Иными словами, Даниил Хармс, которому к тому времени исполнилось только 22 года, был серьёзным поэтом и драматургом.

Но тут в Ленинграде захотели издавать новый детский журнал, для которого придумали очень неожиданное название – «Ёж». Скажешь маме или папе: «Беру я в руки «Ежа»..» — они наверняка испугаются!

И вот то ли Самуил Яковлевич Маршак, то ли один из первых редакторов «Ежа» Николай Макарович Олейников позвали в сотрудники журнала нескольких обэриутов – Александра Введенского, Николая Заболоцкого и, конечно, прежде всего – Даниила Хармса.

Ах, как хорошо, что это пришло им в голову! Взрослый писатель, сочиняющий стихи и пьесы, оказался незаменимым сотрудником «Ежа» и очень любимым детским писателем. Уже в первом номере журнала, который вышел в том же январе 1928-го года, Даниил Хармс напечатал рассказ «Озорная пробка» и стихотворение «Иван Иваныч Самовар». Рассказ он подписал своим новым псевдонимом — Д. Баш, а стихотворение – главным своим псевдонимом – Д. Хармс. И с тех пор какие только имена он себе не придумывал в «Еже» и в открывшемся через два года журнале для маленьких «Чиж»! Иван Топорышкин, Писатель Колпаков, Д. Хармс-Шардам, Карл Иванович Шустерлинг… Вы думаете, он только для детей был такой неутомимый выдумщик? Нет, он и в своих совершенно взрослых рукописях подписывался то Чармс, то Дандан, то Ххармс, то Хормс, то ещё как-то иначе.

Конечно, это был необыкновенный писатель. Он мог сидеть сочинять какой-нибудь небывалый рассказ или стихотворение, которые хотел бы, чтобы читали взрослые, и тут же взять и написать сказку или стихи для детей. Как это в нём уживалось?..

Однако меньше всего я хочу, чтобы вы подумали, что у этого писатели всё было легко и просто: задумает, напишет и напечатает. Ах, если бы так!.. Нет, у Даниила Хармса была совсем нелёгкая писательская судьба. Его стихи и сказки для детей до поры до времени публиковали очень охотно, а вот то, что он сочинял не для детей, не печатали нигде. Даниил Иванович сознавал, что он обречён на безвестность у своего главного читателя – взрослых, и не предлагал свои стихи, рассказы и пьесы ни в какие редакции. Он знал: их не будут печатать. А писал он взрослые вещи всю свою жизнь. И писал так, как никто ещё до него не писал: странно, причудливо, и вместе с тем очень жизненно. Это поняли, когда Даниила Хармса уже не было на свете и когда подробно прочли его рукописи.

Но писатель, как известно, пишет для того, чтобы его читали, и Даниил Иванович не мог не читать хотя бы вслух своих произведений – и детям, и своим самым близким друзьям-взрослым.

Писательница Нина Гернет, которая в те же годы, что и Хармс, была сотрудницей «Чижа», рассказывала, как Даниил Иванович выступал в детской аудитории. Он выходил на сцену, а зал шумел, бесновался, но через минуту вдруг утихал, хотя Хармс ещё не произносил ни слова – он просто стоял и покашливал. Хармс чудесно читал свои детские стихи: «О том, как папа застрелил мне хорька», «Иван Иваныч Самовар», «Врун», «Игра»… «После этого, — вспоминала Гернет, — он мог делать с детьми абсолютно всё, что ему хотелось, они пошли бы за ним в огонь и в воду…» Однажды, после «его выступления в пионерском лагере, где довольно долго потом нужно было идти к станции, все его слушатели встали и пошли за ним, как за гаммельнским крысоловом, — до самого поезда, и стояли и смотрели вслед, как он уезжал». Бывало, что Хармс читал детям и своё «взрослое» — из знаменитого впоследствии цикла «Случаи». Мне рассказывали об этом люди, которые знали Хармса.

Да, его жизнь была совсем не такой весёлой, как это может показаться по тем воспоминаниям о писателе, в которых он изображён не только в шутовском наряде, но и этаким шутом среди серьёзных людей. В самом начале 1930-х годов, когда он был в расцвете сил и с удовольствием писал для детей, его ни за что вдруг арестовали, и он почти год провёл в ссылке. А в 1941-м году снова был схвачен, посажен и в начале 1942-го года умер в тюремной больнице. Ему было отпущено всего 36 лет. Как много он, однако, успел написать и для детей, и для взрослых. Для нас с вами…

В. Глоцер