Девятого октября 2017 года мировая общественность отмечает 143-ю   годовщину со дня рождения Николая Константиновича Рериха. Одним из его близких друзей был писатель Леонид Андреев, которому принадлежит теперь уже всемирно известное определение «Держава Рериха». Он назвал так свой очерк о творчестве художника, помеченный 1919-м годом. Сегодня мы хотим вспомнить этот замечательный очерк, но прежде хочется сказать несколько слов о тёплых отношениях, много лет связывавших Рериха с Андреевым.

При всей несхожести их талантов, Андреева и Рериха сближало стремление к философскому осмыслению действительности. Мир богатейшей творческой фантазии художника Андреев однажды очень ёмко и метко охарактеризовал словами «держава Рериха», но можно с не меньшим правом говорить и о «державе Андреева«. Рерих высоко ценил творчество Андреева-писателя и с дружеским вниманием художника-профессионала относился к занятиям Андреева живописью. 3 декабря 1914 года Рерих взволнованно пишет Андрееву: «Дорогой Леонид Николаевич! Если слова трогают душу, то слово такого прекрасного, такого близкого мне художника, как Вы, не только тронуло меня глубоко, но и принесло радость… Судьба устроила так, что среди умершего «сегодняшнего» дня, среди пены и пыли жизни ко мне обращаются голоса таких людей, как Вы, которого я так люблю, ценю и чувствую. Ведь это же радость!» По-видимому, это был ответ на неразысканное письмо Андреева о живописи Николая Рериха.

Особенно близкие и доверительные отношения установились между Андреевым и Рерихом в 1918 — 1919 годах, когда они оба жили в Финляндии. «Когда я узнал от Гуревичей, что Вы в Финляндии, я был чрезвычайно обрадован, — писал Андреев Рериху 30 сентября 1918 года. —  Ведь я живу за границей не только в смысле территориально-политическом, но и в отношении душевном, а Вы для меня — свой. Со всей радостью и со всем душевным приветом я буду ждать Вас, у меня посветлело на душе, когда нынче я прочел Ваше письмо. Приезжайте, дорогой Николай Константинович!»  Рерих неоднократно посещал Андреева, а однажды прислал ему свои рисунки — «Всадник Помощи» и «Меч Мужества». Андрееву особенно понравился последний, и он украсил им обложку отдельного издания своего обращения к странам Антанты с призывом о помощи России, ввергнутой в пучину гражданской войны в 1919 году. Узнав о предстоящем отъезде Рериха из Финляндии, Андреев горестно признавался ему в письме от 19 марта 1919 года: «Это производит такое впечатление, как будто я должен ослепнуть на один глаз: ведь Вы единственная моя живая связь со всем миром…»

«Чудесный человек и мой большой друг» — так отозвался Андреев о Рерихе в предсмертном письме от 9 сентября 1919 года к Владимиру Бурцеву.

8 ноября 1918 года в Стокгольме открылась выставка картин Николая Рериха, имевшая шумный успех. «Жалко, что я не видел и не знаю последних Ваших картин, тех, что на выставке, и не могу моими глазами прослеживать глаза публики: как они смотрят на вот это, это. Конечно, успех должен быть, но, как мне всегда казалось, не у толпы: она примет Вас только на веру, в очаровании красок, а к миру Ваших видений смогут подойти только немногие. Но мне хотелось бы видеть, как они видят? как они смотрят? лица и глаза? Вместе с Вами походить бы по выставке и подсмотреть смотрящих«, — написал Андреев Рериху 25 ноября. Из Стокгольма выставка была перевезена в Гельсингфорс. К её открытию в салоне Стриндберга и был написан очерк Андреева «Держава Рериха«. Андреев начал его 25 февраля и закончил вечером 1 марта 1919 года. На следующий день Андреев отослал рукопись очерка Рериху. «Только не судите строго. С какою радостью в иное время я не только лизнул бы от Вашего творчества, как сейчас, — а окунулся бы с головой. Постарался бы нырнуть на самое дно«, — взволнованно писал Леонид Николаевич.

ДЕРЖАВА РЕРИХА

(Л. Андреев)

Рерихом  нельзя не восхищаться, мимо его драгоценных полотен нельзя пройти  без волнения. Даже для профана, который видит живопись смутно, как во сне, и принимает её постольку, поскольку она воспроизводит знакомую действительность, картины Рериха полны странного очарования: так сорока восхищается бриллиантом, даже не зная его великой и особой ценности для людей. Ибо богатство его красок беспредельно, а с ним беспредельна и щедрость, всегда неожиданная, всегда радующая глаза и душу; видеть картину Рериха – это всегда видеть  новое, то, чего вы не видели никогда и нигде, даже у самого Рериха. Есть прекрасные художники, которые всегда кого-то и что-то напоминают. Рерих может напоминать только те чарующие и священные сны, что снятся лишь чистым юношам и старцам и на мгновение сближают их смертную душу с миром неземных откровений. Так, даже не понимая Рериха, порой не любя его, как не любит профан всё загадочное и непонятное, толпа покорно склоняется перед его светлой красотой.

И оттого путь Рериха – путь славы. Лувр и музей Сан-Франциско, Москва и вечный Рим уже стали надёжным хранилищем его творческих откровений; и вся Европа, столь недоверчивая к Востоку, уже отдала дань поклонения великому русскому художнику. Сейчас, когда величие и будущность России так страшно колеблются на мировых весах, этот дар художника мы должны принять с особым трепетом и благодарностью… Но ни простодушный, взволнованный профан, ни художественный схоласт в его специфических восторгах перед мастерством Рериха не смогут в полной мере насладиться своеобразным гением художника, не имеющего себе подобных; это дано лишь тому, кто сумел проникнуть в мир Рериха, в его великую державу, кто сквозь красоту письмён смог угадать и прочесть их сокровенный смысл. Рерих не слуга земли, он созидатель и повелитель огромного мира, необыкновенного государства. Колумб открыл Америку, ещё один кусочек всё той же знакомой земли, продолжил уже начертанную линию, и его до сих пор славят за это. Что же сказать о человеке, который среди видимого открывает невидимое и дарит людям не продолжение старого, а совсем новый, прекрасный мир!

Целый новый мир!

Гениальная фантазия Рериха достигает тех пределов, за которыми она становится уже ясновидением. Так описывать свой мир, как описывает Рерих, может лишь тот, кто не только вообразил его и воображает, но кто видел его глазами и видит его постоянно. Образы невещественные, глубокие и сложные, как сны, он облекает в ясность и красоту почти математических формул, в красочность цветов, где за самыми неожиданными переходами и сочетаниями неизменно чувствуется правда Творца.  Свободное от усилий, лёгкое, как танец, творчество Рериха никогда не выходит из круга божественной логичности; на вершинах экстаза, в самом ярком хмелю, в самых мрачных видениях, грозных и многозначащих, как вещания Апокалипсиса, его богом остаётся блаженно гармоничный Аполлон. Странно сказать: при изображении своего субъективного мира Рерих достиг той степени объективности, при которой самое невероятное и надуманное, как какие-нибудь «Лесовики» или «Дом духа», становится убедительным и несомненным, как сама правда: он видел это. Высшая ступень творчества, последний шаг ясновидения: временами Рерих словно фотографирует картины и образы своего несуществующего мира, так он реален. Странно сказать: вид обречённого города, «фасад» дома Духа!.. Или он существует…

Да, он существует, этот прекрасный мир, эта держава Рериха, коей он единственный царь и повелитель. Не занесённый ни на какие карты, он действителен и существует не менее чем Орловская губерния или королевство Испанское. И туда можно ездить, как ездят люди за границу, чтобы потом долго рассказывать о его богатстве и особенной красоте, об его людях, об его страхах, радостях и страданиях, о небесах, облаках и молитвах. Там есть  восходы и закаты, другие, чем наши, не менее прекрасные. Там есть жизнь и смерть, святые и воины, мир и война, там есть даже пожары с их чудовищным отражением в смятенных облаках. Там есть море и ладьи.., нет, не наше море и не наши ладьи: такого мудрого и глубокого моря не знает земная география, скалы у его берегов, как скрижали завета. Тут знают многое, тут видят глубоко: в молчании земли и небес звучат глаголы божественных откровений. И, забываясь, можно по-смертному позавидовать тому рериховскому человеку, что сидит на высоком берегу и видит – видит такой прекрасный мир, мудрый, преображённый, прозрачно светлый и примирённый, поднятый на высоту сверхчеловеческих очей.

Ища в чужом своего, вечно стремясь небесное объяснить земным, Рериха как будто приближают к пониманию, называя его художником седой варяжской старины, поэтом Севера.  Это мне кажется ошибкой – Рерих не слуга земли ни в её прошлом, ни в настоящем: он весь в своём мире и не покидает его. Даже в том, где художник ставит себе скромною целью произведение картин земли, где полотна его называются «Покорением Казани» или декорациями к норвежскому Перу Гюнту, — даже и там он, «владыка нездешний», продолжает оставаться творцом нездешнего мира: такой Казани никогда не покорял Грозный, такой Норвегии никогда не видел путешественник. Но очень возможно, что именно такую Казань и такую битву видел грозный царь в грёзах своих, когда во имя Христа, во имя своей крестьянской, христианской, апостольской России поднимал меч на басурман; но очень возможно, что именно такую Норвегию видел в мечтах своих поэт, фантазёр и печальный неудачник Пер Гюнт – Норвегию родную, прекраснейшую, любимую. Здесь как бы соприкасаются чудесный мир Рериха и старая знакомая земля, и это потому, что все люди, перед которыми открылось свободное море мечты и созерцания, почти неизбежно пристают к рериховским «нездешним» берегам.

Но для этого надо любить Север. Дело в том, что не занесённая на карты  держава Рериха лежит также на Севере. И в этом смысле (не только в этом) Рерих – единственный поэт Севера, единственный певец и толкователь его мистически-таинственной души, глубокой и мудрой, как его чёрные скалы, созерцательной и нежной, как бледная зелень северной весны, бессонной и светлой, как его белые и мерцающие ночи. Это не тот мрачный Север художников-реалистов, где конец свету и жизни, где смерть воздвигла свой ледяной сверкающий трон и жадно смотрит на жаркую землю белёсыми глазами – здесь начало жизни и света, здесь колыбель мудрости и священных слов о боге и человеке, об их вечной любви и вечной борьбе. Близость смерти даёт только воздушность очертаний этому прекрасному миру… и ту лёгкую, светлую, почти бестрепетную печаль, которая лежит на всех красках рериховского мира: ведь и облака умирают! Ведь умирает и восход! Так ярко зеленеть, как у Рериха, может только та трава, которой ведом за её коротким летом приход зимы и смерти.

И ещё одно, важнейшее, можно сказать о мире Рериха – это мир правды. Как имя этой правды, я не знаю, да и кто знает имя правды, но её присутствие неизменно волнует и озаряет мысли особым странным светом. Словно снял здесь художник с человека всё наносное, всё лишнее, злое и мешающее, обнял его и землю нежным взглядом любви – и задумался глубоко. И задумался глубоко, что-то прозревая… Хочется тишины, чтобы ни единый звук, ни шорох не нарушил этой глубокой человеческой мысли.

Такова держава Рериха. Бесплодной будет всякая попытка передать словами её очарование и красоту: то, что так выражено красками, не потерпит соперничества и не нуждается в нём. Но если уместна шутка в таком серьёзном вопросе, то не мешает послать в царство Рериха целую серьёзную бородатую экспедицию для исследования. Пусть ходят и измеряют, пусть думают и считают, потом пусть пишут историю этой новой земли и заносят её на карты человеческих откровений, где лишь редчайшие художники создали и укрепили свои царства.