Сергей Сартаков: «Свинцовый монумент» (отрывок из первой части романа)

...А отец между тем начал длинный рассказ о том, как в ранней молодости хаживал по тайге с геологической партией. Он не любил, если слушали его без внимания и тем более когда ему не давали спокойно, раздумчиво завершить свой рассказ. Мирон между тем искоса поглядывал на ходики с гирькой, висевшие в простенке. Круглый жёлтый маятник деловито отстукивал свои доли минут, а усатый кот, изображённый на жестяной облицовке часов над циферблатом, сквозь прорези в железе следил лукавыми глазами за маятником, точно повторяя его движения.

— ... так вот, — рассказывал отец, — и наткнулись мы в тот раз на выходы свинцовой руды совсем небывалые. Как называется минерал, в котором вкраплена руда, теперь я забыл. Попадись мне он снова, может, мимо прошёл, пнул бы ногой, камень и камень. А начальник наш обмер, за сердце схватился. «Это, — говорит, — такого содержания руды в породе не только за жизнь мою, за всю историю горного дела на всей земле не встречалось. Вообще, по теории такого даже быть не может, всё равно как не может, скажем, корова не молоком, а чистым сливочным маслом доиться. Надо бить шурфы глубокие. Ежели это самое рудное тело далеко простирается, ну...» И не сказал он, что значит «ну». Сами, мол, вы догадывайтесь. А зима катит, как на тройке, по ночам вода — в котелке забудешь — насквозь промерзает, снег валит, пурга метёт, и, главное, кушать, а лучше сказать, жрать нечего. Кругом густой бурелом, обрывы скалистые, кустарник цепкий, не продерёшься. Одно слово: дебри дикие, глухомань. Какие тут шурфы? Потом и одежонка у всех... Начальник воспаление лёгких схватил.

Он замолчал, потёр небритую щёку рукой, словно бы прислушиваясь к чему-то далёкому, доносящемуся до него тихим звоном.

Андрей кашлянул.

— Папа, — сказал, поглядывая на Мирона, уже устало жующего очередной пирожок, — мы вот с ним...

— Чего «с ним»? — сурово спросил отец. — Ты сперва дослушай, что я говорю. — Покряхтел недовольно: — Сбил ты меня. Так вот. В тот год как раз ты родился. А в общем, совсем недавно с Колчаком покончили. Разруха. Поволжье голодает. Республика во всём нуждается. И в свинце тоже. А тут на тебе — этакий клад. На костре из камня чистый металл выплавили. Много. Два пуда. Забавляемся — чего с ним делать? Пули лить? В кого стрелять? И тащить на горбу ни к чему. Сам камень, руду — это надо. Для доказательства. Ну, шутки ради выдолбили в буреломной колодине углубление по форме человека, вылили туда свинец. Остыл, вынули, истуканчиком на камень его посадили. Охраняй, дескать, подземное хозяйство своё. Начальник торопит, говорит, пометы сделаем и выходить будем. В бреду уже говорил. Сделали мы затеси на деревьях. И понесли начальника. На руках, на волокушах, как придётся. До табора, до шалашика из еловой коры, где у нас кони были оставлены. Ну и не донесли. Похоронили. В мёрзлую землю. Без гроба.

— А потом? — Андрей уже не мог оторваться, зачарованно глядел на отца.

— Потом... Тогда время было другое, не как сейчас. Вот мать подтвердит. Ни телеграфа там, в тайге, ни радио. На помощь никого не позовёшь. Всяк сам о себе да о товарище своём думай. Пока выбирались до настоящего жилья, кони пали. Последних вёрст шесть по снегу с обмороженными ногами на четвереньках ползли. В голове дума только одна: не заснуть, не сунуться носом в намёты снеговые. Тогда уже всё. Но доползли. Мать помнит, каким я домой заявился.

— Слава те господи! — перекрестилась мать.

— Ему-то слава, — рассеянно проговорил отец и опять принялся тереть небритую щёку ладонью, — а нам далеко не слава. Камни-то, образцы, мы ведь тогда не донесли. Потеряли дорогой, а лучше сказать, с отчаяния, с малодушья ли побросали. Не верилось, что выберемся к жилью. Так чего, дескать, себя лишним грузом на плечах до последней минуты мучить. Притом не геологи же мы заправские, по первому разу в тайгу ходили. Рабочими просто. Опять же, повторяю, никак то давнее время с нашим нельзя сравнить, теперь поисковые партии разве так снаряжаются.

Он замолчал, не закончив рассказа, не хватало обязательного вывода с должными нравоучениями. Это было его системой — воспитывать своих детей неторопливыми раздумьями за воскресным обеденным столом; историями необыкновенными, однако построенными всегда на событиях из собственной жизни. Он не любил, когда его перебивали, да ещё совсем наивными вопросами, но здесь ему почему-то был нужен толчок. Без такого толчка трудным казалось поставить последнюю точку.

— А чего жалеть эту руду, камни потерянные? — спросил Андрей простодушно. — По весне надо было пойти туда и набрать новых.

— Э-эх, сынок, и как это легко ты умишком раскидываешь! — вскрикнул отец, обрадовавшись, что точно, в «самую жилу» попал со своим вопросом Андрей. К тому и подводил он конец рассказа, чтобы поняли все, что не каждая задача в жизни решается, как дважды два в школьной тетради.

— Первое. Арестовали нас, ну не так, чтобы в тюрьму посадить, а под следствие, под расспросы сочувственные: куда и как человек, наш начальник, девался. Могилу хотя бы его показать. А тайгу по брюхо снегом уже занесло, и, где ходили мы, троп никаких. Подозрение на всех троих до весны. Второе. Увлечь разговором одним о рудах богатых, но когда подтверждения самой рудой этой нет, кого же увлечёшь. Весна наступила, пошли с нами люди в тайгу, не столько руду искать, сколько могилу. Потому что точно человек потерялся, а руда была или нет — это ещё неизвестно. И третье. Ничего не нашли мы. Ни могилы, ни руды, ни даже отдельных камешков, тех, что дорогой побросали. Пути того не нашли, по которому добирались из дебрей проклятых до табора, где лошадей оставляли. Всё как заколдовано! Целый месяц кружили без толку по тайге. Конечно, таёжники мы были совсем никакие. Все городские ребята. В приметах лесных не разбираемся. И тогда уже следствие строже. Про руду и разговору нет, дескать, басни всё это одни, разговоры идут только о человеке. Так вот, а человека не стало. Ну хотя бы вещь какую, пустяк какой-нибудь его семье в память о нём из тайги мы вынесли бы! По глупости и этого не сделали, не сообразили. В землю зарыли, постояли над могилой, если мёрзлую яму могилкой можно назвать, и потянулись к табору. Так почему же мы тогда к табору выбрели, а после, весной, с этого самого места, от табора, ни человека в земле, ни рудного выхода из земли найти не могли? — Он подождал ответа, но все молчали, потому что ответить на свой вопрос он должен был только сам.

— Судить нас не стали, прокурор дело закрыл. Те ребята, что были со мной, по разным местам разъехались, куда, не знаю, а я весь при себе, от совести своей мне уехать некуда. Прокурор вины не нашёл. От семьи погибшего начальника нашего было письмо: благодарили, что до последнего всё же несли мы его на руках и потом земле тело предали, не допустили костям белеть на ветру. А совесть до сих пор не согласна. И чем дольше на свете живу, тем она несогласнее...

— В чём? — Мирон смотрел на отца испытующе, точно бы примеряя к себе его слова.

— В том и дело, Мирон, и ты, Андрей, что у каждого совесть своя, — медленно проговорил отец. — То же самое нести одному — как пушинку, другому — как лиственничное бревно. А иной раз наоборот. Так надо, чтобы всегда, если она хотя бы только чуточку самую задета, бревном бы на плечи давила. Тогда будешь ты человеком. А в чём она меня давит, если не поняли, то мне уж обстоятельнее и не растолковать. — Встрепенулся, двинул по столу к самовару чашку свою. — Ну а чего, гляжу я, носы-то повесили? Мать, налей мне горяченького!

— Папа, а где она, эта тайга? — спросил Андрей.

— А чёрт её знает. И думать о ней не хочу. Далеко она где-то. Единственное, что запомнил, вроде бы Ерманчетской она называлась. А конца и краю ей нет, это точно...

Маргарита Серебрянская, председатель Общественного Союза «Совесть»:

— «Всяк человек хочет, чтобы сосед его совесть имел, да никому, видишь, не выгодно иметь-то её...»

Это знаменитая цитата из пьесы Максима Горького «На дне» (1902 г.). Может быть, стоит даже привести весь разговор Пепла и Бубнова с Клещом о Сатине и о совести:

Клещ. Эти? Какие они люди? Рвань, золотая рота... люди! Я — рабочий человек... мне глядеть на них стыдно... я с малых лет работаю... Ты думаешь, я не вырвусь отсюда?.. Вылезу... кожу сдеру, а вылезу... Вот, погоди... умрёт жена... Я здесь полгода прожил... а всё равно как шесть лет...

Пепел. Никто здесь тебя не хуже... Напрасно ты говоришь...

Клещ. Не хуже! Живут без чести, без совести...

Пепел (равнодушно). А куда они — честь, совесть? На ноги, вместо сапогов, не наденешь ни чести, ни совести... Честь-совесть тем нужна, у кого власть да сила есть...

Бубнов (входит). У-у... озяб!

Пепел. Бубнов! У тебя совесть есть?

Бубнов. Чего-о? Совесть?

Пепел. Ну да!

Бубнов. На что совесть? Я — не богатый...

Пепел. Вот и я то же говорю: честь-совесть богатым нужна, да! А Клещ ругает нас: нет, говорит, у нас совести...

Бубнов. А он что — занять хотел?

Пепел. У него — своей много...

Бубнов. Значит, продаёт? Ну, здесь этого никто не купит. Вот картонки ломаные я бы купил... да и то в долг...

Пепел (поучительно). Дурак ты, Андрюшка! Ты бы, насчёт совести, Сатина послушал... а то — Барона...

Клещ. Не о чем мне с ними говорить...

Пепел. Они — поумнее тебя будут... хоть и пьяницы...

Бубнов. А кто пьян да умён — два угодья в нём...

Пепел. Сатин говорит: всякий человек хочет, чтобы сосед его совесть имел, да никому, видишь, не выгодно иметь-то её. И это — верно...

... Каждому из нас в жизни случается терять какую-нибудь вещь, безделушку или что-то полезное. Потерю эту всегда пропускаешь через себя и, бывает, довольно-таки сильно огорчаешься, думая о том, что потерял.

А что значит — потерять совесть? Как заметить её отсутствие?.. Она же — не вещь, в самом деле?.. Да и как понять, была ли она вообще?.. Особенно если ты, по логике героев пьесы Горького, «не богатый и не сильный»...

По общеизвестному определению, «потерять совесть» — значит позволять себе бесчеловечные поступки по отношению к окружающим, жить в угоду самому себе, своему собственному эгоистическому «Я», сбросив совесть, как «лиственничное бревно», или намеренно не замечая её, «как пушинку».

«... Надо, чтобы всегда, если она хотя бы только чуточку самую задета, бревном бы на плечи давила. Тогда будешь ты человеком», — пишет Сартаков в романе «Свинцовый монумент». А если не давит, кто ты тогда? Кто или что угодно, да только — не человек...

Тема совести в классической литературе — это огромное исследование-размышление, многостороннее рассуждение о том, что же изнутри определяет поступки человека, всегда ли они связаны с тем, прислушивается ли он к своей совести.

Эта тема остро волновала многих писателей-классиков. Они стремились по-своему ответить на этот вопрос в дошедших до нас произведениях, выразить в них степень личной ответственности за всё происходящее в социуме. Выдающиеся писатели XIX и XX веков размышляли об особенностях своего времени и о человеке, попавшем в круговорот событий, о нравственных законах, соблюдение которых формирует внутреннюю суть и задачи всякой личности.

... В XXI веке, в наше время безумной погони за материальными ценностями, когда человечество тонет в потоке бессмысленной информации, и мозг людской заменяют компьютеры, когда оглушает и давит блеск заманчивых рекламных вывесок, мы всё реже и реже произносим слово «совесть». Похоже, для большинства из нас это всего лишь книжный символ, набор звуков. Как никогда остро назрел вопрос о пробуждении совести в современном обществе. Место совести — не в архивах истории, а в душе нынешнего, настоящего живого человека, от которого зависит будущее.

«Совесть — это стыд перед самим собой», — сказал древнегреческий философ Демокрит.

Да, действительно, совесть — это горькое переживание или одобрение собственного поступка, даже если он только задуман в мыслях. И новое поколение нам надлежит воспитывать так, чтобы в нём постоянно звучал голос совести — самого сурового и неподкупного из всех судей, какие только встречаются в жизни человека.

По словарю В.И. Даля, «совесть — это тайник души человека, в котором располагается способность распознавать качество поступка; чувство, побуждающее к истине и добру, отвращающее ото лжи и зла; невольная любовь к добру и к истине; прирождённая правда, в различной степени развития».

Другими словами, совесть заставляет человека задумываться не только о своих повседневных поступках, но и о смысле своего существования, о своём предназначении на Земле.

Если внимательнее вглядеться в слово «СОВЕСТЬ», можно, даже не обладая специальными знаниями, выделить в нём две части — «со-» и «-весть». Чтобы понять значение приставки «со-», подберём слова с аналогичной приставкой: со-чувствие, со-страдание, со-единение, со-гласие, со-трудничество, со-существование, со-переживание, то есть совместные действия с другими людьми. Слово «весть» — это послание, сообщение. Таким образом, всё вместе даёт нам «послание от одного человека другому». Людская совесть — это своеобразное сотрудничество высокого нравственного порядка, взаимообмен, сообщение о моральном законе, регулирующем жизнь людей. Совесть — «весть сердца». Совесть — тонкая связь Человека с высшим законом Вселенной. Именно поэтому совесть занимает центральное место в определении человеческой личности.

Совесть заставляет постоянно размышлять о своих поступках, критически их оценивать. Она напоминает об обязанностях перед окружающими, о долге, о безграничной ответственности. Совесть игнорирует оправдания, многословные доказательства собственной невиновности. Она, молча и неотступно, заставляет человека говорить себе правду о самом себе.

Совесть — наш внутренний страж и судья.

Голос совести рождает особые муки, называемые «муками совести», «угрызениями совести», «раскаянием». Человек остро сожалеет о случившемся, хочет исправить свою ошибку, обещает себе никогда не совершать подобного впредь... Совесть неизбежно соединяется с чувством вины и стыда, потому что это — путь к нравственному совершенствованию.

Александр Сергеевич Пушкин в известной исторической повести «Капитанская дочка» рассуждает о том, как важно человеку иметь совесть и, слыша её голос, проявлять милосердие.

В первую встречу Гринёва с Емельяном Пугачёвым, Пугачёв вывел заблудившихся во время бурана путников к постоялому двору, за что Пётр Андреич дарит проводнику деньги и свой заячий тулуп. Это — не только проявление простой благодарности, хотя она, несомненно, являлась главным мотивом поступка Петруши. В определённый момент юный герой повести ощутил сострадание: человеку холодно, и нельзя просто взять и пройти мимо нуждающегося в поддержке, потому что это безнравственно. Сделав шаг навстречу «страшному мужику», Пётр Андреич поступил, что называется, «по совести». Проницательный Пугачёв, конечно же, почувствовал это и остался благодарен мальчишке.

Именно поэтому Пугачёв при следующей их встрече отвечает милосердием на милосердие. Он не боится уронить достоинство атамана в глазах соратников, он следует велению сердца, спасая Гринёва от смертной казни: «... я помиловал тебя за твою добродетель, за то, что ты оказал мне услугу, когда принуждён я был скрываться от своих недругов».

... На первый взгляд, получается, что услуга и воздаяние несоразмерны: заячий тулуп — и жизнь, подаренная юному офицеру царского войска. Каким же законом управляется поведение Емельяна Пугачёва? Всё тем же законом совести. Пугачёв не мог не помиловать Гринёва, так как это значило бы для него поступить «не по совести».

Петру Гринёву, в облике которого так органично соединились совестливость и верность долгу, противопоставлен в повести Алексей Швабрин, молодой офицер, который в решающий момент изменил присяге и перешёл на сторону бунтовщиков. Швабрин не изнуряет себя вопросами чести и нравственного выбора. Муки совести ему вовсе незнакомы. За безмерный эгоизм Швабрин в повести наказан, однако Гринёв не отворачивается от поверженного врага, не торжествует злорадно — и в этом также проявляется милосердие «человека совести».

Счастливый финал «Капитанской дочки» доказывает, что мир держится, всё-таки, на добрых людях, главными отличительными чертами которых являются совесть и «милость сердца».

В другой повести Пушкина — «Станционный смотритель» — Дуня, дочь станционного смотрителя, оставила отца, бежав из дома под венец без разрешения и без родительского благословения. Из-за жестоких переживаний, одиночества и неуёмной тоски отец заболел и умер, так и не повидав дочь. Прошло время; повзрослевшая Дуня возвращается в родные места. «... И как ей сказали, что старый смотритель умер, так она заплакала. ... Она легла здесь и лежала долго». Дуня плачет на могиле отца, понимая, что он умер из-за неё, из-за её дочернего предательства. В отличие от библейского блудного сына, эта девушка не успела искупить свою вину и попросить у отца прощения.

В этой повести заглушённый голос совести оборачивается неизбывной виной перед отцом, горькие сердечные муки Дуни — от неисполненного долга.

... И как же, как же сделать так, чтобы голос совести не терялся, звучал бы в каждом из нас независимо от жизненных обстоятельств?..

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, писатель-сатирик, с болью в сердце пишет в сказке «Пропала совесть» о своих соотечественниках, бегущих от совести прочь. «Совесть пропала вдруг... почти мгновенно! Мудрые мира поняли, что они... освободились от последнего ига, которое затрудняло их движение». Люди остервенились... Потерялся счёт времени, смешалось настоящее и будущее, ускорилось движение — некогда задуматься... Пропала тишина, гармония, «легче сделался ход человека».

«А бедная совесть лежала между тем на дороге, истерзанная, оплёванная, затоптанная ногами пешеходов. Всякий швырял её, как негодную ветошь, подальше от себя, всякий удивлялся, каким образом в благоустроенном городе, и на самом бойком месте, может валяться такое вопиющее безобразие...»

Её называют «надоедливой приживалкой», «негодной ветошью», «бедной изгнанницей», «несчастной находкой». Тяжело пришлось людям, в руках которых оказалась совесть. Человек сразу изменялся под влиянием совести: словно электрическая струя пронзила пропойцу, возвратилось горькое осознание действительности, пришло освобождение от винных паров, страх поселился в сердце...

Люди не захотели жить с совестью?.. «И прежде кругом была мгла, да и теперь та же мгла, только населившаяся мучительными привидениями; и прежде на руках звенели тяжёлые цепи, да и теперь те же цепи, только тяжесть их вдвое увеличилась, потому что он (пропойца) понял, что это за цепи...»

«С ней (совестью) пропадёшь, как собака!»

Человек чувствует подавленность, осознавая степень нравственного падения, и ощущает, что «процесс самоосуждения бьёт его несравненно больнее и строже, нежели самый строгий людской суд».

Особенно тяжко пришлось финансисту Самуилу Давыдычу Бржоцкому. Когда он получил конверт с совестью, его стало корёжить. «Едва взял Самуил Давыдыч в руки конверт, как заметался во все стороны, словно угорь на угольях. Но всё-таки он оказался самым стойким среди других владельцев совести: как настоящий герой, он ей не поддался».

«Я не стану описывать здесь мучения, — читаем мы дальше, — которые претерпел Самуил Давыдыч в этот памятный для него день; скажу только одно: этот человек, с виду тщедушный и слабый, геройски вытерпел самые лютые истязания, но даже пятиалтынного возвратить не согласился».

Люди не захотели жить с совестью?.. «И долго, таким образом, шаталась бедная, изгнанная совесть по белому свету, и перебывала она у многих тысяч людей. Но никто не хотел её приютить, а всякий, напротив того, только о том думал, как бы отделаться от неё и хоть бы обманом, да сбыть с рук».

Измятая, никому не нужная совесть переходила из рук в руки, перебывала у многих тысяч людей. Никому она не была нужна, никому... И тогда совесть попросила последнего, у кого оказалась в руках: «Отыщи ты мне маленькое русское дитя, раствори ты передо мной его сердце чистое и схорони меня в нём!» Отыскал мещанинишка малое дитя, растворил его сердце чистое и схоронил в нём совесть.

«Растёт маленькое дитя, а вместе с ним растёт и совесть. И будет маленькое дитя большим человеком, и будет в нём большая совесть. И исчезнут тогда все неправды, коварства и насилия, потому что совесть будет не робкая и захочет распоряжаться всем сама».

В маленьком, безгрешном ребёнке нашла себе приют совесть, в его чистом сердце. Эти слова, полные не только любви, но и надежды, — завет, оставленный Салтыковым-Щедриным своему народу. Да только когда же это сказочное дитя вырастет?.. Сколько ещё ждать?..

Сказка «Пропала совесть» — крик души автора. Совесть нельзя терять, она должна вечно жить с человеком. Никогда не поздно напомнить ему о совести, если он с ней почему-либо расстался. Да, несомненно, с совестью жить трудно, порой горько, порой больно, но в то же время — легко, светло. Совесть необходима для развития духа, и если она куда-то на время пропадёт, исчезнет, надо, не мешкая, бить тревогу.

Да, совесть в душе растить тяжко. Недаром в народе говорят: «Наглому и жить легко». Но, к счастью, не всегда это так. Встретишь на своём пути «человека совести» — и отчего-то потеплеет в груди. Это твоя собственная совесть отзывается и начинает быстро расти. А если не расти, а «тухнуть», горе тебе, горе...

... У писателя Виктора Петровича Астафьева была нелёгкая жизнь, о чём мы узнаём из его произведений. Он вырос сиротой, его воспитанием с семи лет занимались родные бабушка с дедушкой. Мать писателя в лесосплав утонула в Енисее, отец сидел в тюрьме по ложному обвинению во вредительстве. Были и другие удары судьбы: отверженность в новой семье отца, детский дом. Когда Виктор был уже взрослым, от голода умерла его первая дочка Лидия. Сам он вернулся домой с войны едва живым. Воспоминаниями о трудных временах, о суровом житейском опыте он не мог не поделиться со своими читателями.

В известном рассказе «Конь с розовой гривой» мы видим Витю семилетним мальчиком, живущим в сибирской глубинке — в деревушке Овсянка, где каждый сосед знает другого как облупленного, и все живут словно одна большая, дружная семья.

Детство — важнейший период в жизни каждого человека. Именно в детстве формируется основа мировоззрения, закладывается характер, краеугольные нравственные принципы. Через все эти этапы проходит и главный герой рассказа. Он осознаёт, как дороги ему бабушка с дедушкой, как дороги вообще родные люди, и как важно иметь перед ними чистую совесть.

До этого прозрения он просто не видит тёмную сторону вещей, не разумеет, что значит врать. Соседский мальчишка, «левонтьевский Санька», учит его набить посудину травой вместо ягод, слегка присыпать поверху горстью земляники и наврать бабушке, будто туесок полный. На самом же деле, по дороге домой из леса все ягоды были съедены. Отчего же Вите так важно было принести лесной урожай домой? Дело в том, что утром бабушка пообещала продать ягоды в городе, а на вырученные деньги купить внуку-сироте его любимый пряник «конём».

Здесь, пожалуй, нужно отметить, что герои рассказа жили в очень непростое, голодное время, когда пряник, облитый розовой глазурью, считался крупным достоянием. Обладатель «коня с розовой гривой» автоматически завоёвывал уважение и почёт всех соседских мальчишек. С ним прекращали споры и ссоры, его первого принимали в любую игру, ему давали первый удар битой в лапте, с ним делились всеми имеющимися в карманах припасами — лишь бы позволил «самую чуточку» откусить от заветного пряника. Поэтому облитый розовой глазурью конёк был, понятное дело, «розовой мечтой» Вити. Съев собранную землянику и, по детскому легковерию, согласившись на враньё, он так переживал и плакал, что готов был даже отказаться от своей мечты, лишь бы вымолить прощение у суровой бабушки.

Промучившись всю ночь напролёт угрызениями совести, он встал с решительным намерением во всём сознаться — но бабушка уже уехала в город со злосчастным туеском, набитым травой!.. А когда вернулась...

«... Тут я провалился сквозь землю вместе с бабушкой и уже не мог и не желал разбирать, что говорила она дальше, закрылся полушубком, забился в него, чтобы скорее помереть...»

«... Я заревел, не просто раскаиваясь, а испугавшись, что пропал, что ни прощенья, ни возврата мне нету... Даже дед не выдержал моего полного раскаянья».

Конечно же, бабушка Витю здорово поругала, но... пряник всё же привезла. Почему? Потому, что родной внук, сирота, ещё только учится жить. Потому, что гораздо суровее, чем она, Витя накажет себя сам — жестокими муками совести. Для Вити это был урок человеческой доброты и бескрайней любви. Он навсегда научился нести личную ответственность за свои поступки и отличать дурной совет от хорошего.

Голос совести героя — в чувстве вины перед бабушкой за обман. Он пережил тяжкие угрызения — от страха, что совершил непоправимое, и бабушка никогда не простит его. Витя встречает в своей жизни много плохого и хорошего, на своих собственных ошибках он пытается понять, как же ему надо жить, чтобы «не мучили угрызения совести».

... Произведения Константина Георгиевича Паустовского всегда интересны сюжетом, тонкой психологической разработкой образа и удивительным лаконизмом. Буквально несколькими фразами автор умеет нарисовать словесный портрет, передать мысли и переживания героя, окружающую обстановку.

Рассказ писателя «Телеграмма» наполнен пронзительной грустью, притчевой лаконичностью. Только большой художник и гуманист мог столь правдиво и доходчиво показать трагедию одинокой старости и чёрствость, казалось бы, родной души. «Октябрь был на редкость холодный, ненастный... Может быть, в комнатах было слишком сумрачно, а в глазах Катерины Петровны уже появилась тёмная вода, или, может быть, картины потускнели от времени, но на них ничего нельзя было разобрать. Катерина Петровна только по памяти знала, что вот эта — портрет её отца, а вот эта — маленькая, в золотой раме — подарок Крамского, эскиз к его „Неизвестной“».

Доживает старая женщина свой век в одиночестве, мечтая о встрече с любимой дочерью, которой и невдомёк, что надо бы хоть немного приласкать, приголубить мать: ведь роднее нет у неё на свете существа...

Но Насте некогда, она занята устройством «конкурсов, выставок». У неё другие планы и интересы — битых три года не может вырваться к матери в деревню. При чтении письма от Катерины Петровны «ненаглядная Настя» вспоминает не тепло и нежность матери, а её неизбежные слёзы и «ничем не скрашенную скуку сельских дней». А когда после городской суеты дочь, наконец-то, вспоминает об одинокой Катерине Петровне, запоздалая забота оказывается уже ненужной. Мать похоронена чужими людьми, а в душе Насти — теперь уже вечная и неизгладимая вина перед её памятью.

«Она с усилием подняла глаза и тотчас отвела их: Гоголь смотрел на неё, усмехаясь... Насте показалось, что Гоголь тихо сказал сквозь стиснутые зубы: „Эх, ты!“».

... Как часто мы подменяем искреннюю душевность навыком делового общения, профессионально уделяя внимание посторонним — и забывая о близких, действительно нуждающихся в нас. Так и живём в суете и сутолоке, бросив где-нибудь в дальней деревне своих стариков, некогда подаривших нам тепло и заботу, теперь же нуждающихся в нашем уходе и тепле. Вечная истина, старая, как мир: заботиться об ослабевших и нуждающихся в защите родителях нужно, пока они ещё живы. Потеряв самых близких, поздно плакать и каяться...

В холодной, тёмной комнате матери «Настя проплакала всю ночь... Уехала Настя из Заборья крадучись, стараясь, чтобы её никто не увидел и ни о чём не расспрашивал. Ей казалось, что никто, кроме Катерины Петровны, не мог снять с неё непоправимой вины, невыносимой тяжести».

«Невыносимая тяжесть» — это Настина совесть. Это от её голоса испытывает Настя такие мучения. Да вот только очнулась она слишком поздно. Уже ушёл из жизни тот единственный, кто мог простить. Опоздала занятая Настя просить прощения...

... О потере совести, врождённой чести повествует рассказ Евгения Васильевича Карпова «Меня зовут Иваном». Именно внутренней чести не оказалось у героя нашей сегодняшней литературы Семёна Авдеева, который достойно шёл по дорогам Второй мировой войны, а в самом её конце оказался башенным стрелком в танке, подожжённом немцами. Товарищи по экипажу спаслись, а как вылез из танка Семён, никто и не видел... Какой же силой воли надо обладать человеку, чтобы ослепшему, обожжённому, с перебитой ногой двое суток выбираться из огромной ямы!.. От боли Семён часто терял сознание, а приходя в себя, вновь полз... И в госпитале боец Авдеев стойко вытерпел всё: и операцию, когда ему отняли ногу, и свою слепоту. С твёрдостью и какой-то ожесточённостью он боролся за жизнь. Но как же изменился Семён Авдеев после выхода из госпиталя: растерялся слепой солдат, не знал, куда ему податься. Если бы не Лёшка Куприянов, тоже выписавшийся из госпиталя воин-инвалид, может, Авдеев и поехал бы домой, в родную деревню. Там, под присмотром матери и родных, по-другому сложилась бы его злосчастная жизнь. Но Лёшка перебил всё, потащил Семёна в ресторан, где инвалиды заливали своё горе водкой. С той поры и пропал окончательно мужественный боец Авдеев... Он словно плыл по течению мутной воды: пьянки, жизнь в притоне. Никого и никогда всё это не делало лучше и чище. Потихоньку, день за днём, пьяная ночь за пьяной ночью бывший танкист превращался в пьяницу и попрошайку.

Однажды в вагоне поезда, где он пел пассажирам свои песни, его узнала мать. Узнала по голосу, а потом по остреньким шишечкам на плечах сына. Не веря собственному счастью (Анна Филипповна считала сына погибшим на войне), мать слабо позвала его по имени... Конечно, Семён сразу узнал родной голос! Но стыд заставил его оттолкнуть мать и назваться чужим именем. Ложная слабость перечеркнула всё хорошее, что было в Авдееве! В одно мгновение Семён зачеркнул своё счастливое детство, славный боевой путь, а грубой фразой придавил мать тяжелее бетонной плиты...

Видели пассажиры, как женщина смотрела вслед нищему инвалиду и шептала: «Он, он». В её глазах не было слёз, а только мольба и страдание. Потом и они исчезли, остался гнев. Страшный гнев оскорблённой матери...

— Может быть, ошиблась? — нерешительно спросил кто-то.

— Мать не ошибётся, — ответила седая женщина,

— Так почему же он не признался?

— А как же такому признаться?..

— Глупый...

Через несколько минут вошёл Семен и спросил:

— Где моя мать?

— У вас уже нет матери, — ответил врач.

Стучали колёса. На минуту Семён будто прозрел, увидел людей, испугался их и стал пятиться. Из рук выпала пилотка; рассыпалась, раскатилась по полу мелочь, холодно и никчёмно звякая...

... Она умрёт здесь же, в поезде. Анна Филипповна не вынесла отречения сына. И поздним будет раскаяние слепого попрошайки...

Это убийство не физическое, а самое страшное — моральное. Семён Авдеев убил человека, подарившего ему когда-то жизнь. Автор не даёт ответа на вопрос: что же будет дальше с этим «героем»? Испытает ли он полное раскаяние — или жизнь покатится под уклон по накатанным рельсам?.. Ясно одно: не сможет легко жить на свете человек с такой ношей на сердце. Муки совести будут преследовать его постоянно.

Тему совести в классической литературе продолжает писательница Людмила Петрушевская. Это имя — одно из наиболее значительных в ряду современных мастеров пера. По её собственным словам, Людмила Петрушевская черпает сюжеты, где приходится, подчас и просто на улице, «там, где у человека есть пока ещё время».

Персонажи Петрушевской проживают трудную, зачастую несчастливую жизнь, а условия существования притупляют их чувства. Её герои живут рядом с нами, но мы стараемся не замечать их, чтобы не причинять себе лишнюю боль от вида чужих страданий. Она пишет о том, что происходит повседневно, ежечасно. В её маленьких, простеньких на первый взгляд рассказах спрятаны глубокие вечные истины. Её «житейские рассказы» — настоящие современные притчи.

Таким рассказом-притчей является и произведение Петрушевской «За стеной».

Писательница дала рассказу необычное название. В самом начале у её героев нет имён, больше отрицательных местоимений, наречий: «кто-то», «никто, никогда...» Действие происходит в больнице. Душевное состояние героя передаётся словами: «летал», «чувствовал ещё себя плоховато», «мешал спать разговор за стеной», «выходил из палаты», «сидел, читал газеты», «думал, что сходит с ума, слыша разговор соседей».

Однажды разговор прекратился. «Теперь за стеной полная тишина, но спать всё равно невозможно». За прошедшие недели он как-то уже привык к этому долгому, спокойному разговору двух любящих людей за стеной, видимо, мужа и жены — было приятно, оказывается, слышать мягкий, ласковый женский голос, похожий на голос мамы, когда она гладила его в детстве, заплаканного, по голове.

Уже утром, после ухода медсестры, он услышал в соседней палате два резких, крикливых голоса и узнал о том, что женщину из соседней палаты обманули. «Этот травник, он ей вроде много наобещал, если она отдаст ему всё, что у них есть, что санитарки ограбили эту незнакомую женщину, скупив по дешёвке много чего. Женщина даже цены не назначала: сколько дадите, столько и возьму. Она верила колдуну, верила в целительную силу его трав, и ничего, кроме жизни мужа, её не волновало, что будет, то будет. Она всё отдала и думала, что это поможет. Ничего себе не оставила». Но всё сложилось иначе. Ничего в жизни неизвестной женщины не осталось. Ей было предсказано, что она должна отдать всё — и она отдала всё.

Герою повествования от этой женщины передаются её вера, её бескорыстие, а главное — её совестливость.

И мир для героя изменился. «Какое-то счастливое спокойствие наступило для Александра. Началась прекрасная, тёплая весна, по небу шли белые маленькие тучки, дул тёплый ветер, зацвели одуванчики на большом газоне». Однако настоящего счастья пришлось добиваться долго.

Александр перерождается под воздействием спокойствия и тихого счастья женщины за стеной. «Защемило сердце», «он не обратил внимания на боль», «... он понял, что с этого момента отдаст всё, всю свою жизнь за эту бледную, худенькую женщину и за её маленького ребёнка, который лежал, замерев, в застиранном казённом одеяле с лиловой больничной печатью на боку».

Что Александр потом предпринимал, как искал и нашёл, как старался не испугать, не оттолкнуть свою любимую, как находил обходные дороги, как познакомился со всеми подругами своей будущей жены, прежде чем смог завоевать её доверие — всё это наука, которая становится известной лишь некоторым любящим...

Совесть не щадит и санитарку, укравшую деньги: «Он видел, что санитарка, узнав его, густо покраснела, резко опустила голову и, пробормотав что-то вроде „я побежала, дальше нам нельзя“, быстренько пошла обратно».

Повествование Петрушевской вселяет в читателя большую надежду. Ведь там есть такие слова: «Понимаешь, ей было предсказано, что она должна отдать всё, и она отдала всё». Такой редкий случай. Мы ведь никогда или почти никогда не отдаем всё. Мы оставляем себе кое-что. Она не оставила себе ничего... Но это кончается хорошо!

Рассказ оканчивается улыбающимся мальчиком и котом, мурчащим от удовольствия и осознания того, что хорошо жить для других. Этот кот так похож на нашего героя!

... Совесть не может и не должна оставаться в архивах истории. Она всегда современна и всегда необходима как маяк и катализатор. Однако сколько же ещё людей продолжают жить во тьме страхов и неверия в собственные силы, опасаясь приоткрыть внутреннюю дверь и пропустить свою совесть к свету...

Именно совесть приводит человеческое сердце к очищению. И чтобы её сберечь, нужно постоянно над собой работать, преодолевая боль, причиняемую стыдом. По этой причине совестливый человек отличается тем мужеством и той внутренней силой, которые не позволят ему сделаться слепым исполнителем чужой воли. Чистая совесть возвышает, нечистая заставляет прятаться, уходит в себя, скрывать свои мысли и поступки. Ведь не щадит же совесть санитарку, укравшую деньги: «Он видел, что санитарка, узнав его, густо покраснела, резко опустила голову и, пробормотав что-то вроде „я побежала, дальше нам нельзя“, быстренько пошла обратно».

Совесть — это твоя оценка самого себя, своих поступков, своего отношения к окружающим. В голосе совести — правда жизни, весь её смысл.

Темы, которые в XIX и XX веках поднимала классическая литература, живы и в XXI веке. И сейчас ещё есть люди, способные на высокие поступки, и сейчас ещё могут они взять на себя ответственность за происходящее в социуме. Многие нынешние писатели поднимают в своих произведениях старые, неизжитые проблемы, говоря правду о тех недостойных индивидуумах, которые окружают и подходят слишком близко, активизируя свои действия в текущий переходный период. Они учат отличать совестливость от бессовестности. А нам с вами стоит прислушиваться, делая необходимые выводы.

Это так замечательно, что существуют книги, открывающие глаза на мир, исцеляющие, врачующие душевные раны, возвращающие надежду. Буквально все произведения, о которых мы сейчас тут говорили, учат, что в жизни, прежде всего, важно взаимопонимание между людьми, способность открыться другому человеку, почувствовать его, как самого себя. Наверное, об этом заставили нас задуматься и Людмила Петрушевская, и Виктор Астафьев, и Константин Паустовский, и Евгений Карпов. Читая их повествования, каждый невольно задумывается о себе, о своей жизни, и ответы на возникающие вопросы рождаются уже свои собственные, а не авторские...

Голос совести — это голос любви к людям. Это — источник радости, духовной свободы и счастья. Да, конечно, есть ещё немало таких, которым прекрасно живётся без совести, которые отбрасывают свою совесть, как «негодную тряпицу», но главное, что у абсолютного большинства уже явилось понимание: если миром будут править существа без совести, это грозит цивилизации гибелью.

... Так надо, чтобы всегда, если совесть хотя бы только чуточку самую задета, бревном бы на плечи давила.

Тогда будешь ты человеком.

Будет и жизнь на Земле!

Источники:

https://libking.ru/books/sci-/sci-history/48171-4-sergey-sartakov-svintsovyy-monument.html#book

https://kraevushka.livejournal.com/676729.html

https://nsportal.ru/ap/library/literaturnoe-tvorchestvo/2018/04/02/tema-sovesti-v-russkoy-literature