Для чего рассказывать людям о себе? Для чего открывать эпизоды из далёкого детства, отрочества, юности?

Чем дальше уходит дорога жизни, тем с большей тщательностью вспоминаешь начало пути. Огни прошлого исчезают где-то за поворотом… Остаются ли события и чувства такими же, какими были – или казались — тогда, много лет назад? В какие формы облеклись последствия?

Если прошлое вспоминается «в общем и целом», оно, наверное, умерло или просто не имеет цены. Лишь детали воссоздают картину. Подчас неожиданные, когда-то казавшиеся смешными, они с годами обретают значительность.

Так сейчас происходит со мной. Накануне дня рождения я вспоминаю многое из того, что довольно долгое время не обнаруживало себя. Хочется восстановить разрозненные детали. Особенно те, которые повествуют о моей жизни в Стране Счастья и Солнечной Радости — в Детстве. Быть может, собравшись вместе, они создадут нечто цельное и помогут моему рабочему и семейному окружению, моим старым, новым и будущим друзьям, да и мне самой лучше понять Маргариту Запорожец.

Итак,

НАЧАЛО:  МАМА и МЫ

Судьбе было угодно, чтобы я родилась в Краматорске, в семье инженерно-технического работника, в начале второй половины 20-го века. Точнее, 15 марта 1963 года. Другое время, другая страна, другая эпоха.

Семья у нас была дружная и большая: кроме меня, ещё двое братьев, Женя и Дима, и младшая сестра Руслана. Была ещё одна сестричка, Стелла, но она умерла в раннем детстве. Я часто её вспоминаю. Какой бы она стала, если бы выросла? Тем более, с таким космическим именем – Звезда (это перевод имени Стелла с латыни). И жили-поживали бы на свете три сестры — Маргарита, Руслана и Стелла, теснее и глубже прорастали бы и переплетались корни семейного древа… Не случилось. Что ж, значит, так было нужно.

Наша мама Нина Фёдоровна не любила часто встречающиеся, слишком популярные женские имена. Она старалась подобрать для своих дочерей что-нибудь не совсем обычное — по крайней мере, для того времени, когда чуть ли не в каждом коллективе можно было встретить Наташу, Олю, Валю и Надю. С подругами она по этому вопросу не советовалась и не копалась в святцах и словарях имён, у неё был особенный метод. Хорошо помню, как мама выбирала имя для Стеллы: слегка прищурив  свои серо-голубые глаза, она вся замирала и будто бы выходила на прямую связь с Небом. Наверное, оттуда и приходил ответ.

Тогда я не была ещё Маргаритой Запорожец – в детский садик «Алёнушка» записали Риту Серебрянскую (это моя девичья фамилия). К яслям я начала привыкать что-то около трёх месяцев от роду. Это было нормальное явление. Мама ни с кем из своих детей не засиживалась дома годами, как это принято теперь — чуть ли не до первого класса школы. Сколько я её помню, она всегда очень много работала. По профессии она была инженером-технологом, вся её рабочая биография связана с отделом главного технолога НКМЗ (мы, дети, иногда спрашивали маму, а что же выпускают разные заводские цеха, и она в шутку отвечала: «Целлофановые пакеты!»)

Кажется, за всю свою жизнь мама ни дня не просидела, сложа руки. К восьми утра на завод, а вечерами и в выходные полон рот домашних забот с четырьмя детьми. Может быть, ей, как любой женщине, и хотелось иногда немножко побаловать себя спокойной ленью, позволить себе ничего не делать, но как-то не получалось, это было не в её характере. Представьте себе только, быть такой занятой работницей и хозяйкой – и при этом не раздражаться, не жаловаться на судьбу, а петь! Мама очень любила петь, у неё был сильный, чистый голос (как предполагаю теперь, лирическое сопрано). Занимаясь домашними делами, она перемещалась по квартире под собственное звуковое сопровождение! Часто пела романсы, популярные эстрадные песни, и иногда даже заставляла нас, детей, скучать по тишине! Мы по-детски ершились, кричали ей: «Мам, ну хватит уже, перестань!…» Она слушалась, прекращала петь, а нам тотчас же начинало чего-то не хватать. Чего же? Маминых песен. И мы «меняли пластинку», начинали просить: «Мам, спой, а?…»

Бывало, пели все вместе. Очень любили «Капитан, капитан, улыбнитесь!», а ещё «Ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету», это вообще была любимая семейная песня. Особенно хорошо звенела, когда выезжали с палаткой на речку, на «Аппендицит», знаете? Обычно мы проводили там несколько дней, в замечательных походных условиях. Купались, пели, играли во всякие игры. Мама прямо там, на берегу готовила вареники. Один «счастливый» всегда заправляла травой – кому-то на удачу! И все за ним охотились, и я в том числе! А воду для чая брали прямо из реки. Сейчас это просто невозможно себе представить, а тогда ведь казалось в порядке вещей. И пелось так свободно, от души, от самого сердца: «Ничего на свете лучше нету…»

КАЛЕЙДОСКОП  ЦВЕТНЫХ  МЕЛОЧЕЙ

Детский сад помнится сейчас таким, знаете, калейдоскопом маленьких, ярких деталей. Закрываешь глаза и начинаешь пересыпать стёклышки…

Вот, например, мой шкафчик в раздевалке. На дверцу приклеена замечательная бумажная жёлто-зелёная груша, она мне очень нравилась, на других шкафчиках такой не было. Вот обеденные тарелки, покрытые глазурью и с мелким зеленоватым рисунком по краю. Их было немного, и мне всегда хотелось, чтобы на мой стол попадала именно такая тарелка! Вроде бы, ничего особенного, простенькие тарелочки, но они были необычайно тёплые и аппетитные.

А вот начинается тихий час, и это большая ежедневная неприятность! Я не любила тихий час, терпеть не могла ложиться спать днём. Заснуть могла легко, с этим не было проблем, но сам процесс укладывания на раскладушку среди бела дня меня глубоко возмущал! Может быть, мне, маленькой, казалось, что от этого мой день становится короче.

Помню свою смешную детскую сиреневую шапочку в виде колпачка с кисточкой, напоминавшую шапочку Буратино. Мои друзья, конечно, любили иногда подёргать за  кисточку, но я не обижалась. Каких-то особенно любимых платьев, кофточек не припомню, все одёжки грели одинаково. А вот любимый цвет помнится очень ярко: с самого детства – голубой.

ПЕРВОЕ  ЗНАКОМСТВО  С ШИРОКИМ  МИРОМ

Оно произошло под видом побега из детского сада, когда мне было шесть!

Складывалось так: моего друга и «соучастника» Сашу Бурцева забирали из садика домой ежедневно, а я чаще оставалась в круглосуточной группе.

В один прекрасный день девчонке захотелось свободы! Сговорились  мы с Сашей убежать. Моего друга, как обычно, родители после работы забрали, но он вскоре самостоятельно вернулся за своей «дамой». А дама, то есть я, во время прогулки на площадке догадалась попроситься сбегать в группу, а сама в калитку навстречу Саше – и были мы таковы!

В кармане у меня лежал целый капитал – 15 копеек! На эти деньги мы, взрослые и свободные, собирались от души погулять. Выбрались в центр, купили на каждого фруктовое мороженое по 6 копеек и стакан газированной воды с сиропом за три копейки. Чем не пир для шестилетних детей? Тем более что всё это казалось в десять раз вкуснее оттого, что было куплено самостоятельно.

Расплата, конечно, наступила, деваться-то было некуда, кроме как домой. Брат Евгений меня в воспитательных целях выпорол. Он же старше на десять лет, был в непререкаемом авторитете! Тем более что мама в тот момент всё ещё бегала по району, разыскивая меня. Что досталось Саше, не помню. Мы с ним, кстати, дружим до сих пор, ведь все годы детства жили в одном дворе, учились в одном классе, вместе взрослели. Наше детское путешествие сблизило нас, как сближают пережитые совместно приключения. Всё было впервые, всё казалось огромным и значительным.

Да так, в общем, оно и было: первый самостоятельный выход малышей в большой мир запоминается навсегда. Душа широко распахнула свои детские глазки и раскинула ручки: «Здравствуй, Мир, это я!» Страха не было, но не было и опьянения от свободы. Хорошо помню, как осторожно мы с Сашей переходили  дорогу на перекрёстке улиц Дворцовой и Социалистической. Ведь с нами ничего не должно было случиться: мы впервые несли личную ответственность за свою безопасность, нам надо было вернуться домой невредимыми, чтобы подтвердить свою взрослость. Хотя потом всё равно попало, маме ведь не объяснишь, что шестилетняя дочка соблюдала все правила пешехода. Но в целом, впечатление, конечно же, стоило того, чтобы получить за него порку!

«ХОЧУ, ЧТОБЫ…»

Помню, в центре нашего актового зала в детском саду висел большой красивый портрет дедушки Ленина – популярная в те годы репродукция с ласковым прищуром, на которой Ленин выглядел особенно мудрым, добрым, почти родным. И вот однажды мы с воспитательницей играли в «желания» (ну, как обычно дети вслух мечтают, кто и что хотел бы немедленно осуществить по волшебству). Так вот я, не задумываясь, выдала: «Хочу, чтобы дедушка Ленин был живой!»  Да, вполне серьёзно, мне не хотелось, чтобы «все игрушки на свете были мои», не хотелось гору шоколада или мармелада, а хотелось, чтобы дедушка Ленин снова жил! И ведь я не шутила, чтобы как-то выделиться: мне и вправду хотелось того, о чём я говорила. Родного деда у меня не было, он погиб на фронте в годы Великой Отечественной Войны. И мне казалось, что, если бы он остался жив, то обязательно был бы похож на Ильича.

ТВОРЧЕСКИЕ  НАКЛОННОСТИ  В РАННЕМ  ДЕТСТВЕ

Иногда мелькают в памяти тематические детсадовские утренники – новогодние, октябрьские. Массовые выступления нашей группы мне, в общем, всегда нравились, но я не была активной танцовщицей или певицей, не лезла на авансцену в главные артистки, а больше наблюдала из глубины зала.

Гораздо больше любила сосредоточенную творческую работу – рисовать, лепить из пластилина, делать аппликации из цветной бумаги, придумывать открытки для родителей к праздникам. Здесь мои работы обычно были в числе лучших. Соревновательный момент меня, кстати, не волновал. Я об этом не беспокоилась, а просто от души работала, желая выполнить поделку как можно красивее.

Я и сейчас не испытываю стремления с кем-то соревноваться ради чемпионской медали. Просто делаю то, что необходимо, что умею и люблю, и всегда стараюсь это сделать как можно лучше.

ЛЮБИМАЯ  ИГРУШКА

Любимой игрушкой все детские годы был металлический конструктор (настолько памятный, что даже сейчас держу подобный в офисе ЦГИ «Звезда Крама»!). Не куклы, не плюшевые мишки и собачки, а конструктор. Штука интересная, «креативная», как сейчас говорят. Такое множество деталей, столько созидательных возможностей, столько вариантов архитектурных решений! В группе детского сада на эту игрушку обычно было много желающих, доходило даже до громких ссор: «Я первый взял!.. А я вчера не достроил!» Было, что и толкались. Я сама никогда не лезла с кулаками первая, но если уж допекали, то разделывала под орех!

В этой связи особенно помнится один эпизод. Однажды я гуляла с младшим братом Димой во дворе, и привязались к нему местные хулиганы, братья-близнецы, постарше возрастом. Я  увидела, как они его несколько раз ударили лозиной… Помню, налетела на них, выхватила ту лозину и ею же отстегала обоих до синевы! Наверно, в тот момент во мне была такая ярость, что сопротивление было бесполезным.

Мама об этом узнала; она постаралась мне объяснить, что не нужно перебора — не стоит слишком ожесточаться, даже выступая защитником. Иначе не заметишь, как превратишься в нападающего.

КЕМ  БЫТЬ?

Что касается выбора профессии, то мечтала в детстве стать киноактрисой. Кое-что в этой профессии меня, честно говоря, настораживало: я долго верила, что всё, происходящее на экране, правда. И если фильм о войне, то убивают там, как мне казалось, по-настоящему. Играть в кино мне хотелось, но не очень хотелось, чтобы меня там убили! Хотя я и чувствовала, что ради спасения Родины готова пожертвовать собой.

МОЙ  ДОМАШНИЙ  ЗООПАРК

Сколько себя помню, в нашем доме всегда было много животных – собаки, кошки, хомяки, петух и даже мыши. Не могу сказать, что со стороны мамы в этом был какой-то особенный воспитательный момент, при виде очередной пушистой морды нервы у неё, всё-таки, иногда сдавали! Но она была женщиной очень доброй и сердечной, и просто позволяла нам, детворе, самостоятельно о ком-то заботиться. С одним условием: всю ответственность мы берём на себя.

Всё начиналось так. Мы часто бегали смотреть на собак в клуб собаководства в Доме Пионеров. Потом уговаривали маму купить щеночка немецкой овчарки, а он стоил рублей пятьдесят – при маминой-то зарплате в сто десять! Довольно долго это было неосуществимо. Вообще-то, ещё больше, чем об овчарке, я девчонкой мечтала о спаниеле, но они стоили ещё дороже! Мне так хотелось эту собачку с милыми кудрявыми ушками, что однажды я в качестве намёка подарила маме к Восьмому марта игрушечного плюшевого пёсика за 2 рубля 15 копеек (ясное дело, сэкономила на школьных завтраках!) Спаниельку, конечно, так и не дождалась, такая собака появилась в моей жизни гораздо позже, но овчарка в наш дом, всё-таки, пришла! Всеми правдами и неправдами, через третьи руки мы, дети, получили нашу Герду. А потом у нас жил Уран, такой же породы. Почему я так быстро перескакиваю с одного собачьего имени на другое? Потому, что собаки эти у нас в доме не зажились, обе умерли от чумки. Герде было около пяти месяцев, Урану, примерно, год. Тогда в районе была эпидемия, погибли многие местные собаки, не спасли даже прививки. Воспитывать Герду и Урана, помню, пытались все в доме, все по очереди с ними гуляли, но и Герда, и Уран из всех  братьев и сестёр выбирали хозяйкой меня! И охотнее всего выходили со мной — и просто пройтись, куда-нибудь к магазину, и на собачью площадку. Когда они умирали, это, конечно же, было огромное горе. Хозяева собак поймут меня сейчас. Мы похоронили их за кладбищем по улице Кима, как раз там, где с годами образовалось целое отдельное кладбище домашних животных. Мы, пожалуй, были первыми, кто похоронил там своих собак. Потом ещё долго ходили на могилки. Обложили их камешками, носили туда конфеты.

Детворой мы и птенцов найденных хоронили, если находили выпавших из гнезда и разбившихся. Никто из взрослых нам не подсказывал, решение приходило само собой: живое существо погибло, надо предать земле. Детское сердце всегда верно чувствует и знает, что делать, нужно лишь не мешать ему и не заглушать его голос.

Пришёл в нашу квартиру и Час Кота! Мы его подобрали на улице, возле старого продовольственного магазина «Россия». Идём, видим – котёнок, и какая-то женщина, проходя мимо, громко воскликнула: «Ой, какой мусик!…» Вот и остался он Мусиком, и долго жил-поживал у нас.

А как-то раз зимой я притащила домой целый собачий выводок – собаку-дворняжку со щенками! Мама не выдержала и устроила мне маленький эль шкандаль: «Ты со всего города собак соберёшь?!…» Но потом ничего, успокоилась. Тогда мы с ней договорились, что собака поживёт у нас, по крайней мере, до тепла.

Через некоторое время мне очень понравилась ещё одна симпатичная лохматая собака!… Тётка моей подруги хотела отдать её в «хорошие руки». Конечно же, в мои! И эта собака тоже оказалась у нас в квартире. Первой меня и собаку встретила невестка Валентина (старший брат к тому времени успел жениться). Она сразу же позвонила маме на работу и сообщила, что «Ритка опять притащила собаку»… Мама тут же наложила строгий запрет на вселение «нового жильца». Но разве это остановило Ритку? Я спряталась вместе с собакой под кровать, защищая её от изгнания, и Валентина пыталась достать нас оттуда шваброй! Когда мама вернулась с работы и увидела ситуацию своими глазами, она, всё-таки, разрешила оставить собаку. Но ночью выпустила её за порог, на улицу. А я услышала её тихие слова возле балконной двери: «Уходи, ну что же ты не уходишь?» И я поняла, что она обращается к моей собаке. Вскочила, выбежала за ней на улицу — зимой, среди ночи, в сапогах на босу ногу и в шубейке поверх ночной рубашки… Отыскала, привела обратно. Чудом не заболела воспалением лёгких. И мама, увидев такое нешуточное дело, согласилась…

Жил у нас и петух! Было похоже, что сбежал он с какого-то балкона, где его держали до удобного момента — ощипать да приготовить, а мы, детвора, его подобрали и принесли домой.

И хомячок был одно время прописан в шкафу, и мышей мы домой приносили, найденных в детсадовском баке для кухонных отходов (мы брали там еду для дворовых собак). Увидели их там, серую парочку, побольше и поменьше, пожалели, что вынуждены мыши питаться помоями: они, мол, заслуживают лучшей жизни!… Принесли домой, посадили в банку-домик, вытерпели от мамы ещё один эль шкандаль: «Вот только ещё серых мышей в доме не хватало!..» Одна потом сбежала, шуршала за шкафами, мы долго ловили её по всей квартире. Главное, днём она сидела тихо, как мышь, но зато ночью никому не давала спать. Мама только ахала от всего этого, хлебнула она с нами, животноводами, горюшка! В первую очередь, конечно, со мной, ведь я с детства отличалась какой-то непобедимой любовью к животным.

Огорчаться-то мама иногда огорчалась, но возиться с кошками-собаками-мышами, в общем, никогда не запрещала. Это просто было частью нашей общей домашней товарищеской жизни. Наверно, без такого вот шерстяного тарарама в жизни детей не хватает чего-то важного. Скучновато, когда ребёнок сидит себе тихо в углу и из желудей человечков делает. Помните, как говорил папа дяди Фёдора: «Надо, чтобы в доме и собаки были, и кошки, и приятелей целый мешок, и всякие там жмурки-пряталки». Из таких домов дети никогда не станут пропадать!

КНИГИ

У меня не было старой няни, которая рассказывала бы мне в детстве сказки и так понемножку приучила бы меня любить литературу! Мама сама вела хозяйство, поэтому ни няни, ни домработницы у нас не было… Шучу!

Конечно же, именно мама занималась формированием наших литературных вкусов, развитием нашего воображения и образного мышления. Что касается домашнего чтения, это было обязательно. У мамы всегда хватало на это времени. Она читала нам вслух на ночь, а иногда и просто в свободную минуту. Особенно часто мы читали басни Крылова. Вместе разбирали описанные образы, примеряли их на знакомых людей. Я, например, с самого раннего детства знала, что Лебедь, Рак и Щука – это не в буквальном смысле лебедь, рак и щука, а человеческие характеры и варианты взаимоотношений. То же – о Стрекозе и Муравье, Лисе и винограде… Мы много об этом говорили, смеялись, было весело и увлекательно! И очень сближало с мамой. Отмечу, что она старалась придать этим занятиям характер дружеской беседы, становилась нам старшей подругой. Мама вообще считала, что это очень важно – дружить со своими детьми. Да и не только со своими: мои подружки любили мою маму, любили с ней разговаривать, секретничать, рассказывали ей свои сны… И мама очень ценила эту искренность, это хрупкое детское доверие. Мало кто из взрослых по-настоящему понимает, как бережно нужно относиться к подобным моментам откровенности… Мама понимала. Вернее, чувствовала сердцем.

ТРУДОВОЕ  ВОСПИТАНИЕ и СЕМЕЙНЫЙ  БЮДЖЕТ

Был у нас в семье и элемент трудового воспитания: в сезон выезжали с мамой в совхозы на уборку овощей. Гораздо чаще, конечно, она ездила на такую работу одна, зарабатывала огурцы-помидоры для зимних маринадов. Но потом стала брать с собой старших, когда начали подрастать — чтобы понимали, как достаётся к столу еда.

Мама всегда планировала месячный семейный бюджет вместе с нами, детьми. Накануне получения зарплаты мы все садились за стол и говорили про «хочу» и «необходимо», записывая это на бумагу. Расписывая в столбики ожидаемые средства и предполагаемые расходы, мама поясняла нам, что мы себе позволить можем, а что, увы, пока нет. Всякие дорогостоящие вещи, вроде телевизора и проигрывателя для пластинок, мы покупали в кредит (кстати, всего под три процента годовых, то есть за проигрыватель, стоивший 150 рублей и взятый в кредит на 2 года, платить приходилось около семи рублей в месяц). Мы рассуждали вслух о том, чего бы нам хотелось, о чём мечтается, что бы мы купили, если бы у нас было достаточно денег. Мама всё это внимательно слушала, слегка корректировала наши мечты, подсказывая, что именно – совершенно лишнее, и на что вообще не стоит тратить деньги. Мы не были привычны со слезами выпрашивать покупки и закатывать истерики по поводу кукол и платьев: «Мама, ну купи, ну купи!…» В этом отношении мы все, братья и сёстры, были довольно серьёзными, практичными детьми, знали, что и сколько стоит, и не проливали напрасных слёз. Мы хорошо знали, как достаются маме деньги, куда и как они уходят, и как сложно всех нас накормить и одеть, не говоря уже о покупке предметов далеко не первой необходимости.

Сейчас я совершенно убеждена, что совместное планирование бюджета полезно практиковать в каждой семье. Дети должны видеть чётко расписанные доходы и расходы, понимать, откуда они берутся, на что и в каких суммах тратятся. Если детям кажется, что денег маловато, пусть привыкают к мысли о самостоятельном дополнительном заработке. При таких условиях у них не будет ложных представлений о родительских кошельках, и не сформируются иждивенческие настроения. Что касается меня, моей сестры и братьев, мамин метод воспитания оказался очень действенным: никто из нас не вырос тунеядцем, мы все привыкли много работать и самостоятельно обеспечивать свои жизненные потребности.

ШКОЛА

Моей родной школой стала 25-я общеобразовательная, по соседству с домом.

В наш первый «Б» мы пошли вместе с Сашей Бурцевым. Сидели, правда, не за одной партой, у Старушки Марго был другой сосед. Старушка Марго – это я, так меня называл Саша. Говорил, что за мою мудрость! Когда он ко мне обращался, мне почти всегда удавалось подсказать что-то дельное.

В школу мне хотелось. У меня не было никакого страха перед новой жизнью, не было неуверенности в себе. Вернувшись домой первого сентября, я не швырнула портфель в угол и не закричала маме: «Что ж ты мне не сказала, что эта волынка на десять лет?!…» (как в старом анекдоте про Вовочку, помните?) Может быть, я заранее предвкушала длинные летние каникулы! Сказать по правде, это было в моих глазах основным «плюсом», самой серьёзной компенсацией сидения над книжками!

В первый класс девчонки обычно идут с косичками. Мне тоже очень хотелось их иметь, но у меня была стрижка средней длины. Мечты о косичках разбивались о мамин неопровержимый аргумент: «Кто будет заплетать   их по утрам?» Мама ведь уходила на работу гораздо раньше, чем мы – в школу, так что крыть мне было нечем. Поэтому мама для удобства всегда подстригала мне волосы покороче. Каждый поход в парикмахерскую был для меня очередным потрясением: «Мам, ну я так хочу косы!…».

А потом, класса с седьмого, я уже и сама стриглась. В смысле, стригла себя сама, ножницами, дома перед зеркалом. Получалось неплохо, всем подружкам нравилось, некоторые даже просили их тоже постричь.

Помню свой первый школьный портфель – большой, чёрный, с крупными белыми замочками. Цветных портфелей тогда, в общем-то, и не было, почти у всех учеников один за другим сменялись чёрные до самого окончания школы. Спасти дело можно было только цветной переводной картинкой, какие раньше продавались вместо современных наклеек. Иногда попадались «переводнушки» с портретами певцов и киноактёров, их можно было увидеть на портфелях старшеклассников. У меня в седьмом классе был на портфеле портрет Аллы Пугачёвой.

К сожалению, не помню точно, как звали мою первую учительницу. Она была не слишком  юная, не только что из института, было ей уже за сорок лет. Женщина опытная, на редкость мудрая. Никогда никого из класса не выделяла, не возвышала над другими, не имела любимчиков, хотя учились-то все по-разному и очень по-разному себя вели. Ни при каких обстоятельствах не срывалась на грубый крик, умела сохранять с детьми ровные уважительные отношения. Аккуратная была, очень опрятная, строгая и в одежде, и в манере поведения. Но чопорности, высокомерия в ней совсем не было, а было спокойствие умного, сдержанного человека. Однажды я услышала, как она разговаривала обо мне с моей мамой: «Маргарита так переживает за свои контрольные работы, что у неё даже руки трясутся». А у меня и вправду слегка дрожали руки перед каждой контрольной работой, я сильно мучилась чувством ответственности, гораздо больше, чем следовало бы, но дело-то не в этом, а в том, что дрожание моих ладошек заметила учительница! Представляете, с каким вниманием она относилась буквально к каждому из нас, маленьких людей? Вот эту её особенность я и запомнила на всю жизнь: при внешней сдержанности — глубокое личное внимание ко всем, независимо от успехов в учёбе.

Приём в октябрята стал для меня важнейшим событием. «Хочу такой значок!» — это не про меня. Я оценивала момент гораздо глубже, придавала ему огромное значение и внутренне к нему готовилась. Для меня это было, прежде всего, близкое знакомство с Владимиром Ильичом Лениным, тем самым дедушкой Лениным, которого я видела на большом портрете в детском саду, и которого мне так хотелось оживить. Я вдруг осознала, что кудрявый мальчик на металлической звёздочке – это тоже он, в том же возрасте, что и я, и что зовут его просто Володей, и что мы с ним могли бы сейчас подружиться. Это волновало меня, и в торжественном приёме нас всех в октябрята я видела для самой себя возможность дружеского, человеческого сближения с Лениным. То есть с Володей!

Любимым предметом в школьные годы сразу стала математика. Даже когда произошло разделение на алгебру и геометрию, учительница у нас осталась одна. Мы звали её по отчеству – Германовна. Она была одной из тех, кто сразу завоевал и долго сохранял моё детское уважение и доверие. Характер она имела, как говорят, «свойский», простой, была немножко размашиста, доступна в общении, толково объясняла материал. Моё доброе отношение к ней потеряло краски неожиданно: я заметила, что Германовна поставила ученику незаслуженно высокую оценку, не объяснив классу свои мотивы. Сейчас я, как взрослый человек, могу найти этому некоторое пояснение и не берусь осуждать, но тогда, в отроческие максималистские годы, она для меня просто умерла. Потеряв к человеку, особенно – к учителю, доверие, я навсегда закрывала для него двери своего сердца и прятала душу.

С самых ранних школьных лет я не терпела формализма, в чём бы то ни было, в любых его проявлениях. В смысле, формализма как ограничения свободы выбора и права на самостоятельные решения. Описываю ситуацию: я отказывалась учить украинский язык, испытывая такой непреодолимый внутренний протест, что не хотела даже заводить  учебную тетрадь. Со мной долго бились, ругали меня, вызывали в школу маму, пытались убеждать меня через неё, но ничего не получалось: я не понимала, зачем мне насиловать собственную природу и делать то, что мне совершенно не нужно. И вот однажды моя классная руководительница решила поговорить со мной по-человечески. Она сказала: «Маргарита, заведи хотя бы учебную тетрадь по украинскому языку, просто чтобы она была. Твою учительницу украинского из-за тебя ругают, нужно защитить её от неприятностей». И вот эти её слова стали для меня железным аргументом. Если не ради пустой формальности, а «защитить от неприятностей» — тогда ладно. Я согласилась, у меня появилась тетрадь, я даже иногда что-то в неё записывала. А если бы те слова не нашлись, я бы ни за что не поддалась ни на какие уговоры. Человеческое ко мне отношение и человеческое убеждение имело решающее значение. Если бы не это, боюсь, со мной бы просто не справились, потому что мама тоже не стала бы меня ломать и уговаривать.

Я и в целом никогда не имела формального отношения к учёбе, не изводила себя ради высоких оценок. Если предметный материал был мне интересен, училась от души, если нет, довольно было и «тройки». Отличницей никогда не была. Более того, позволяла себе иногда прогуливать занятия. Мама ведь уходила на завод очень рано, гораздо раньше, чем мы – в школу, и поэтому мы, отправившись на уроки, не всегда на них попадали! Бывало, вызовем на дом участкового врача, скажем, что болит горло, и потом получаем справку о болезни и законную возможность сидеть дома дней пять! Мама об этом, конечно, узнавала, говорила нам: «Да вы хоть по очереди «болейте», не все сразу!..» А мы «болели» и по очереди, и все скопом, бегали гулять, нас даже видели наши учителя и посылали за нами из школы. И вот какая странность: у меня не было ощущения, что, пропуская школьные занятия, я пропускаю что-то важное, невосполнимое. Важность для меня была именно в свободе выбора – пойти или не пойти.

В 13 лет я открыла для себя неведомый доныне волшебный мир — мир кукольного театра! Были знакомые девчонки, которые занимались в кукольном театре ДК и Т «НКМЗ», и я тоже решила сходить туда, посмотреть, что к чему. Волшебный мир, как выяснилось, располагался в клубной части Дворца. Имелась там небольшая сцена с большой ширмой и небольшим количеством мест для зрителей. Руководила миром кукол мировая тётка, прошедшая всю Великую Отечественную Войну, состоявшая в партизанском отряде. Она мне понравилась, я ей тоже приглянулась. Она начала выделять меня среди других ребят, и однажды даже поставила меня директором нашего театра! У нас была своя система самоуправления, мы учились самостоятельно руководить и решать всякие рабочие вопросы, и должность директора была доверена именно мне! Сейчас думаю, что наша руководительница почувствовала мою неизбалованность и абсолютную готовность защищать других (я же привыкла всегда чувствовать за своей спиной младшего брата и совсем маленькую сестру). И моими актёрскими данными она тоже была довольна, во время репетиций даже иногда говорила: «А ну-ка, Маргарита, покажи, как надо сделать!..»

Мы сами лепили из пластилина кукольные лица, сами делали каркасы. Потом художник эти лица расписывал, а в швейной мастерской на каркасы надевали костюмчики. Мы ставили и длинные спектакли, и коротенькие сценки-зарисовки «из пионерской жизни». Помню смешные диалоги двух кукольных пионеров:

— А ты знаешь теорему Пифагора?

— Конечно, знаю, — и кукла чешет в затылке рукой на тонком специальном шесте, — Пифагоровы штаны на все стороны равны, вот!…

Я была занята почти во всех спектаклях. Бывало, даже играла в одном спектакле две роли – моим голосом говорили и Алёнушка, и Медведь! До сих пор помню песенку   Медведя: «По тайге да по пригоркам, по тайге да по пригоркам я иду — куда? Вперёд! Приготовил я ведёрко, преогромное ведёрко! Что в ведёрке будет? Мёд!»

Вот такая была песенка Медведя. Я старалась петь её грубым голосом, и получалось довольно убедительно!

И вообще, наиболее ярко и полно моя жизнь проходила не в школе, а именно в кукольном театре. У нас сложился замечательный творческий коллектив. Мы вместе отмечали дни рождения, Первое мая, Восьмое марта… Я постоянно открывала новые стороны мира и новую себя, свои собственные проявления через разнообразных кукол.

Со своими спектаклями мы выступали на городских агитплощадках, ездили по школам и детским садам, выступали и на большой сцене Дворца. Я практически жила в театре, мне всё нравилось, всё удавалось, всё радовало! Наша руководительница даже готова была дать мне серьёзную рекомендацию для поступления в столичный театральный институт. После школы я могла бы туда поступить. Но не поступила. Не сложилось.

ЗАВЕРШЕНИЕ: МАМА УШЛА. НО ЕСТЬ МЫ!

Судьбе было угодно, чтобы наша мама ушла от нас ещё очень молодой, ей было всего 46 лет. Рак молочной железы. Не хотела обращаться в больницу до последнего, говорила: «Пройдёт и так!…» А оно вот не прошло. Когда за ней однажды приехала «скорая», меня не было дома, я знаю обо всём только со слов старшего брата, который встречал врачей. Он говорил, мама буквально хваталась за стены и приговаривала: «Мне нельзя в больницу, младшие ещё в школе, они должны знать, что я у них есть!…» Через десять дней её не стало…

Мне было 15 лет, старшеклассница на пороге окончания школы, восьмой класс ведь был последним в нашей школе-восьмилетке. На выпускном вечере не была, потому что он проходил буквально на следующий день после маминых похорон. Наверно, поэтому  у моих одноклассников сформировалось ложное воспоминание, будто бы я училась с ними только до седьмого класса. По крайней мере, так говорили многие на встрече выпускников тридцать лет спустя. А я, на самом деле, всего лишь не присутствовала на выпускном вечере, вот и не получилось некой точки, завершающей мизансцены, после которой ты особенно чётко запоминаешь лица одноклассников.

Младших брата и сестры, Димы и Русланы, на маминых похоронах не было, в первых числах июня мы отправили их в летний лагерь в Славяногорске. Я сама была как в тумане. Пятнадцать лет мне исполнилось незадолго до всего этого, в марте, и у меня перед глазами стоял тот металлический рубль, который мама подарила мне ко дню рождения: «Доченька, возьми вот хоть рубчик, у тебя же праздник!..» Денег у неё тогда совсем не было, и она переживала, что не может сделать мне подарок… На поминках сидели мои школьные друзья, я с ними даже о чём-то разговаривала. Поверить в происходящее не могла. Казалось, что в гробу лежала какая-то кукла, которая никак не могла быть моей мамой. Потом, спустя время, я ещё очень долго пыталась разглядеть маму среди людей. Особенно в Донецке. Мне казалось, что её забрали в Донецк для медицинских экспериментов в целях борьбы с раком, и рано или поздно она выздоровеет и вернётся обратно домой. И я обязательно её дождусь. А пока что мама вынуждена держаться вдалеке от семьи, и я могу лишь искать случайную возможность увидеть её мельком в толпе.

В общем, в пятнадцать лет моё детство закончилось во всех смыслах. Мама ушла.

Остались только драгоценные воспоминания.

…Мама всегда хорошо одевалась. Она умела шить и придумывала себе платья каких-то особенных фасонов, конструировала что-то своё, единственное в своём роде, эксклюзивное. В одежде предпочитала спокойные цвета — синий, фиолетовый. Кричащие расцветки были не по ней. Брюк мама не носила вообще, только юбки средней длины. А как она любила сарафаны! Эта её любовь, кстати, перешла по наследству ко мне, я тоже обожаю сарафаны. Да и не мудрено, ведь это, по сути, универсальная одежда и, к тому же, очень вариативная. Достаточно добавить какую-нибудь небольшую деталь – и принимаешь новый вид. А какие шикарные летние платья шила мама, ах! Рукава-фонарики, юбка солнце-клёш!… Просто воплощение Лета и Женственности!

Мама часто рассказывала о платьях, которые ей случалось надевать в разные периоды жизни (своеобразная история маминого личного маленького Дома Моды!) Однажды, например, она надела на молодёжную вечеринку недошитое платье! Вернее, законченное в считанные часы и буквально «на живую нитку», но, всё-таки, законченное!

По маминому примеру, я тоже старалась заниматься своим гардеробом сама, когда стала подрастать. Дома была своя швейная машинка «Чайка», мама постоянно ею пользовалась, так что дочь научилась шить почти вприглядку. В школе, на уроках труда подшлифовала навык и начала практиковаться. Перешивала для себя мамины старые платья, а однажды тайком перешила даже не старое, а почти совсем новое, летнее сиреневое, которое мама сама собиралась ещё долго носить. Но мне было не утерпеть, оно было такое красивое!.. Конечно, немножко за это попало. А ещё больше я сама себя казнила за то, что подвела маму.

Помню, жена старшего брата, глядя на мои бдения над швейной машиной, приговаривала: «Ритка не пропадёт! На кусок хлеба себе заработает». Мама её при этом поддерживала, одобряя моё трудовое рвение. Думаю, в эти моменты мой характер активно переживал становление: я привыкала заботиться о себе самостоятельно, не ожидая подарков и подачек со стороны. Сейчас я даже убеждена, что мне было предопределено вырасти в небогатой семье именно для того, чтобы с ранних лет привыкнуть обходиться «без костылей», то есть строить себя, свою жизнь самостоятельно.

Волосы у мамы были средней длины, она их подкалывала с боков наверх, иногда пользовалась шиньоном. От природы была шатенкой, для разнообразия красила волосы в чёрный цвет. Пользовалась косметикой в меру, не слишком ярко. Кстати, кое-что из косметики делала сама, своими руками, у неё были какие-то свои особенные рецепты. Например, карандаш для бровей и даже тушь она готовила себе сама. Конечно же, это был способ сэкономить больше денег для нас, детей.

А самым посещаемым магазином был для нашей семьи магазин автозапчастей! Мама не ходила по всяким галантерейным лавочкам поглазеть на витрины, такого я не припомню, а вот «Автозапчасти» до сих пор стоят у меня перед глазами! Мы часто бывали там все вместе, покупали гостинцы для нашего Муравья-Трудяги! Так мы называли мотоцикл с коляской марки «Паннония», бесценное достояние нашего семейства! Муравей был взят мамой в кредит, который удалось выплатить за пару лет, и служил нам верой и правдой. Единственная пара штанов в гардеробе мамы была предназначена для езды на Муравье. Я сама впервые села на него в десять лет, успешно завела и поехала. «Успешно» — это, конечно, громко сказано, ноги-то были ещё коротковаты, заводить было не так-то просто, но я старалась! И я, конечно же, была не одна, за моей спиной сидела мама и страховала меня. Не скажу, что она была лихим гонщиком. Скорее, она была уверенным водителем. И не только за рулём мотоцикла, но и в любых обстоятельствах на работе и дома.

…Мама любила простые полевые цветы. Любимым цветком всегда была ромашка (как и у меня). В этом  цветке – вся она. Незатейливая природная красота. Открытая, чистая, солнечная душа.

Такой она стоит сейчас перед моим внутренним взором. Такой я буду помнить её всегда. Хотелось бы почаще видеть во сне.

 
ПОСЛЕСЛОВИЕ

У окружающих людей, наверное, часто возникают вопросы: «Почему Маргарита Запорожец  такая, какая есть? Почему не похожа на других? Почему она делает то, что делает? Как её понять?…»

Надеюсь, мой рассказ помог этим людям прикоснуться к моему внутреннему миру, узнать меня лучше и, соответственно, лучше меня понять. Я вовсе не считаю Маргариту Запорожец особенной. Такой же человек, как все. Не упала с Луны! Точно так же, как все остальные, родом из Детства — удивительной поры первых открытий, душевных порывов и нравственных исканий.

Убеждена, что формирование человеческой личности начинается именно там. В Детстве закладывается фундамент, основа всей дальнейшей жизни, и оттуда же впоследствии тянутся все ниточки. Это счастье, если клубки пряжи держат и согревают  руки доброй, мудрой матери, советчицы, наставницы и берегини… И, пожалуй, двойное счастье, если мама успела сделать всё для того, чтобы с её уходом ниточки не запутались и не порвались.

Я стараюсь сделать свою нить настолько прочной, чтобы её могли придерживаться и другие руки. Люди ищущие, деятельные, стремящиеся к Созиданию, искренне желающие открыть, сберечь и подарить другим свои лучшие человеческие качества, свой «талант человечности» — всегда обретут во мне надёжного помощника.

И даже больше, чем просто помощника. Знаете, встретив родственную душу, люди иногда говорят: «Такое ощущение, будто знаю этого человека с детства!» Получается, что все, кто прочитал моё повествование, теперь знают Маргариту Запорожец с детства. И я   надеюсь, что отныне мы с Вами — Друзья!

                                                                            Искренне Ваша,
                                                                            Маргарита Запорожец.
                                                                                     март 2014 г.  
 

Сохранить статью себе