«25 мая (1926 г.). Весь день красив. Верно, что в узких ущельях красных гор могут быть нападения… В наших людях чувствуется насторожённость. Как нарочно, в самой узкой щели у второй арбы ломается ось и остальные четыре повозки оказываются запертыми. Самый удачный момент для грабителей, но они не являются. Два часа возятся с телегой. В пути по косогорам ещё три телеги перевернулись.

После красных и медных гор спускаемся к зелёной степи, окружённой синими хребтами, и опять чистота красок равняется волшебной радуге. Мапан (13 потаев от Кюльдинена) – степное радостное место. По окраинам селения стоят юрты. Толпятся стада. Киргизы в малахаях скачут, как воины XV века. Калмыки с доверчивыми лицами. Не успели найти двор в Мапане, как приходит калмык со сведениями чрезвычайного значения: «Во втором месяце, т.е. в марте, от урумчинского генерал-губернатора распространились известия по улусам, стойбищам и монастырям о том, что  таши-лама избран китайским императором. Ещё на трон не взошёл, но уже принял тамгу (печать)». Только бывшие в Азии могут оценить значение этой выдумки для Монголии и Тибета. Конечно, в данном случае урумчинский властитель имеет в виду именно Монголию. Да, об этой выдумке газеты не пишут и Рейтер не телеграфирует, но именно эти незримые узлы создают будущую действительность.

Много вестей про таши-ламу будет бродить по калмыцким и монгольским просторам. На многие годы!

Петля на Монголии задумана генерал-губернатором широко*, и он думает, что никто об этом не знает. Но система китайских подкупов такова, что не только ямын губернатора узнаёт все события, но и о ямыне все, кто хочет, тоже узнают всё. Налаженная машина действует в обе стороны.

Всё богатство этой страны, вся её красота, вся её значительность ждут новых путей, новую культуру и самосознание. Оцените, каков слух о новом китайском императоре. Калмыки радуются притоку товаров из Советского Союза. Говорят: «Теперь в России всё хорошо».

26 мая (1926 г.). Калмыки просидели у ламы всю ночь. Принесли много новостей. Эти «устные газеты» имеют обширный политический отдел. Калмыки очень хвалят Быстрова. Удивительно, как быстро добрая слава о нём прошла по всем калмыцким землям. Простились мы с калмыками. Ждут они.

Сегодня путь долгий – 90 русских вёрст. Бежим зеленеющей степью. Всюду юрты, стада. Над дальними Тарбагатайскими горами готовится новая непогода, и холодеет ветер. Справа – отроги Алтая. Пробежали посёлок Курте, где дорога разделилась: большая – на Чугучак, малая и глинистая – на Дурбулджин. В Дурбулджине те же глинобитки, но ещё больше смеси народностей. Исчезло преобладание (казахов) или дунган.

Стоим в «мойке шерсти» у Князева. Его представитель Р. любезно уступил две свои комнаты. Жена Р. недавно из Семипалатинска, но уже рвётся обратно. Говорит: «Здесь в китайской грязи и тьме задыхаюсь». Хвалит жизнь в России.

Много хлопот с возчиками; надо уговорить доехать в один марш до русского поста. Не советуют на ночь оставаться в китайском посту или в полосе между постами (русских 30 вёрст). Там и кражи и грабежи. Будем стремиться проехать все 75 русских вёрст до русского Кузеуня в один пробег. Лишь бы китайская таможня не задержала. Даже Садык, кучер, советует не задерживаться на китайском посту.

Ещё анекдот: «В Урумчи лежит непохороненное тело чугучакского даотая. При теле живёт белый петух, которого везут при гробе из Чугучака». Плохи дела мертвеца: из Пекина получен приказ возбудить посмертное судоговорение против бывших преступлений даотая и до конца процесса не погребать и не отправлять тело на родину. Вот уж подлинно мёртвые души, и для балагана ещё кукарекает белый петух. Не побывавши в Китае, невозможно верить подобным танцам смерти. Как мало знают Китай, а в особенности в Америке. Помню, доктор Б. Лауфер в Чикаго говорил мне: «И чего это носятся с китайцами, не зная их». Тогда и мы ещё знали только «музейный» Китай, но не действительность Синьцзяна.

Накопляются альбомы зарисовок…»

(«Алтай-Гималаи», Н.К. Рерих, изд-во «Мысль», М., 1974 г.)