27 марта 2021 года исполняется 140 лет со дня рождения Аркадия Тимофеевича Аверченко, блестящего писателя-сатирика, драматурга и театрального критика, знаменитого редактора журналов «Сатирикон» и «Новый Сатирикон».

Писательская звезда Аверченко взошла стремительно. В 1905 году он ещё безвестный служащий в Харькове, а три года спустя — редактор и ведущий автор популярнейшего журнала «Сатирикон». С 1910 года один за другим выходят сборники весёлых рассказов, иные из них, менее чем за десятилетие, выдерживают до двадцати изданий. Театр широко открывает двери скетчам и юмористическим пьесам Аверченко. К его выступлениям прислушивается либеральная печать. Его острых, написанных на злобу дня фельетонов откровенно побаивается печать правая.

Такое быстрое признание невозможно объяснить одним только литературным талантом Аркадия Аверченко. Нет, в самой действительности 1907-1917 годов имелись все предпосылки для того, чтобы его остроумный, зачастую беззлобный, а иногда и «сытый» (так назвала юмор Аверченко дооктябрьская «Правда») смех вызвал восторженный приём у широких кругов тогдашней читающей публики.

Биографические сведения об Аркадии Тимофеевиче Аверченко скудны. Известно только, что родился он в 1881 году в Севастополе, в небогатой купеческой семье. Отец, чудаковатый фантазёр и никудышный коммерсант (ему впоследствии будет посвящён рассказ «Отец») умер, так и не добившись никакого материального благополучия. Глухие отзвуки малообеспеченного, полного недетских впечатлений детства слышны в таких рассказах, как «Одинокий Гржимба», «Двуличный мальчик» и другие. Аркадию надо было «идти в люди».

В пятнадцать лет Аверченко «уже зарабатывал себе пропитание тем, что служил младшим писцом в транспортной конторе по перевозке кладей... Нельзя сказать, — вспоминает он, — что со мной обращались милосердно, всякий старался унизить и прижать меня как можно больнее — главный агент, просто агент, помощник, конторщик и старший писарь». В 1897 году Аркадий Аверченко уезжает в посёлок Исаевский, на каменноугольные разработки, где воочию наблюдает тёмную, безрадостную жизнь шахтёров. В автобиографическом рассказе «Молния» писатель делится подробностями захолустного и дикого быта. То конторщик Паланкинов запьёт и в пьяном виде получит выговор от директора, то штейгерова корова взбесится, то свиньи съедят крошечного сынишку кухарки чертёжника. А однажды рудничный врач, будучи пьяным, отрезал рабочему совсем не ту ногу, которую следовало отнять... Не потому ли Аверченко всегда был скуп на воспоминания о своей юности, что все они — безотрадны?..

Заметным событием в жизни Аверченко стала поездка в Харьков, на службу в правление рудников. С полной переменой обстановки, знакомством с литературными харьковскими кругами связано начало его писательской деятельности. В коротенькой автобиографии, предпосланной книге «Весёлые устрицы», Аверченко ошибочно датирует своё первое выступление в печати 1905 годом. На самом деле, ещё 31 октября 1903 года, в харьковской газете «Южный край» появился его рассказ «Как мне пришлось застраховать жизнь» — слабый вариант позднейшего остроумного рассказа о назойливом коммивояжёре «Рыцарь индустрии». Однако самоопределиться как профессиональному литератору и журналисту Аверченко помогла революция. В автобиографии мы находим характерные строки: «... подкатился 1905 год и, подхватив меня, закрутил, как щепку. Я стал редактировать журнал „Штык“, имевший в Харькове большой успех, и совершенно забросил службу...»

Революция вызвала небывалый доселе в стране спрос на обличительную и сатирическую литературу. У отступающего государственного строя была вырвана уступка, громко именовавшаяся «свободой печати». Именно в 1905-1907 годах появляются десятки журналов и еженедельных листков — в том числе такие влиятельные, как «Зритель», «Сигнал», «Пулемёт», «Молот», обличающие наиболее уродливые стороны политической жизни. Полиция штрафует и закрывает журналы — они выходят снова под новыми названиями. Даже наступившая реакция не сразу сумела справиться с потоком карикатур, фельетонов и обличений.

Аверченко захватил этот короткий праздник сатирической периодики. Как только в Харькове с 1906 года начал выходить «журнал сатирической литературы и юмористики с рисунками «Штык», он принимает в его работе самое деятельное участие, а с пятого номера становится полноправным редактором. Не следует преувеличивать революционность этого журнала: его материалы не поднимались до политических обобщений, в них обличались злободневные факты, а не крупные общественные явления. Ни у прежних редакторов «Штыка», ни у нового не было какой-то чёткой положительной программы. Однако этот заурядный во многих отношениях журнал интересен как первая постоянная трибуна Аркадия Тимофеевича Аверченко.

Знакомясь с последними номерами «Штыка», а также с продолжающим его журналом «Меч», отмечаешь любопытное обстоятельство: почти всё в них, за малым исключением, сделано одним лицом. В этом убеждают подписи и прозрачные псевдонимы под политическими передовицами, маленькими фельетонами, периодическим циклом «Около Мельпомены», злободневными карикатурами, сатирическими виньетками и даже — под плохим шаржем, весьма отдалённо напоминающим Максима Горького.

Аверченко искал свой жанр. Оба недолговечных журнала были для него единственной практической школой «писательства». Он получил исключительно благоприятную возможность перепробовать себя в разнообразных формах, включая и графические; авторская и редакторская работа в Харькове оказалась как бы репетицией в последующем успешном издании «Сатирикона». «Лихорадочно писал я, рисовал карикатуры, редактировал и корректировал, — вспоминал Аверченко, — и на девятом номере дорисовался до того, что генерал-губернатор Пешков оштрафовал меня на 500 рублей, мечтая, что немедленно заплачу их из карманных денег... я уехал, успев всё-таки до отъезда выпустить три номера журнала „Меч“...» В 1907 году Аверченко, полный смутных планов и надежд, отправляется «завоёвывать» Петербург.

В столице пришлось ему начинать сотрудничество во второстепенных изданиях, в том числе в плохоньком, терявшем подписчиков журнале М. Корнфельда «Стрекоза», который, кажется, уже нигде не читали, кроме как в пивных. «Вот именно в пивной лавке на углу Чернышёва переулка и Фонтанки, — замечал позднее Александр Куприн, — где обычно заседали старые писари, специалисты писать на высочайшее имя и где весьма искусно варили раков, там я прочитал впервые в „Стрекозе“ один из прелестных маленьких рассказов Аверченко, а прочитав, взволновался, умилился и обрадовался...»

В 1908 году группа молодых сотрудников «Стрекозы» решила издавать новый журнал юмора и сатиры. В «Стрекозе» помещается редакционное уведомление: «Все, кто в последнее время следил за журналом „Стрекоза“, обратили, конечно, внимание на те более или менее заметные реформы, которые постепенно включались в основу нашего журнала... И вот, реформируя неуклонно „Стрекозу“, мы сделали опыт в широком смысле — основали новый журнал „Сатирикон“... В настоящее время, ввиду всё растущего успеха „Сатирикона“, мы решили с 1 июня объединить обе редакции...»

Уже через год, в шутливом рождественском обращении к Аверченко, его безымянный коллега по «Сатирикону» писал:

Нельзя простить лишь одного —

Кровосмеситель он:

«Сатирикон» родил его,

А он — «Сатирикон».

Действительно, «Сатирикон» был не просто важной вехой в творческой биографии Аркадия Аверченко, но неотъемлемой и едва ли не самой важной её частью. Создавая вместе с художниками Ре-ми (Н. Ремизовым) и А. Радаковым «Сатирикон», Аверченко тем самым «создавал» себя как писателя-юмориста, продолжая и завершая начатые в Харькове успешные поиски собственных тем, стиля, жанра. Говорить об Аверченко — значит говорить о «Сатириконе».

В полосу общественной редакции «Сатирикон» остался единственным в России журналом юмора и сатиры. В «Сатириконе», а также в продолжившем его фактически с 1913 года «Новом Сатириконе» сотрудничали художники Ре-ми, А. Радаков, А. Юнгер, Л. Бакст, И. Билибин, М. Добужинский, А. Бенуа, Д. Митрохин, Натан Альтман. На страницах этого журнала выступали мастера юмористического рассказа — Тэффи и О. Дымов; поэты — Саша Чёрный, С. Городецкий, позднее — Осип Мандельштам и молодой В. Маяковский. Время от времени из ведущих прозаиков той поры в «Сатириконе» печатались Александр Куприн, Леонид Андреев и приобретающие известность Алексей Толстой и Александр Грин. Но «гвоздём» каждого номера были произведения Аверченко, который устраивал на страницах «Сатирикона» весёлый карнавал масок. Под псевдонимами Медуза Горгона, Фальстаф, Фома Опискин редактор выступал с передовицами и злободневными фельетонами. Волк (тот же Аверченко) давал юмористическую «мелочь». Аve (всё тот же Аверченко) писал о театрах, вернисажах, музыкальных вечерах и остроумно вёл знаменитый «Почтовый ящик». И лишь рассказы он подписывал своей собственной фамилией.

Нужно сразу сказать, что «Сатирикон» сильно отличался от того типа сатирического журнала, который сложился в годы первой русской революции. Но хотя он был не в пример умереннее своих старших собратьев, перелистывая его годовые комплекты, не раз наталкиваешься на пустые страницы с коротким пояснением: «По независящим от редакции „Сатирикона“ обстоятельствам настоящий номер не может быть выпущен в том виде, как редакция предполагала».

... Известно, что десятилетие с 1907 по 1917 год характерно распространением в искусстве декаданса, проповедью аморализма и «запретных наслаждений». Если часть интеллигенции, разочаровавшись в возможности насильственного переустройства общества, устами властителей своих дум — Фёдора Сологуба или Михаила Арцыбашева — предавала анафеме революцию, то остальное большинство вообще утратило интерес к политике и обратилось к простым, бесхитростным ценностям обеспеченного комфорта, развлечений и всяческого условного благополучия.

На короткое десятилетие, разделившее две революции, падает пора значительного экономического подъёма в России, стремительная капитализация страны, рост городов, резкое увеличение «благополучной прослойки общества». Для среднего адвоката, офицера, чиновника, банковского служащего или инженера на заводе, живущих в комфортабельной квартире, в новом коммерческом многоэтажном доме «модерн» — с лифтами, телефоном, ванными комнатами, — заботы о «меньшом брате», гражданские интересы отступают на задний план перед помыслами о «красивой жизни». Недаром как раз в десятые годы признанным «королём поэтов» становится изысканный певец «мороженого из сирени» и «ананасов в шампанском», даровитый Игорь Северянин. Перелистать новый томик пряной поэзии Северянина, послушать в граммофонной записи очередной романс Александра Вертинского, посмеяться маленьким изящным рассказам Осипа Дымова — таков был «заказ» искусству этого нового, приобщившегося к некоторому благополучию читателя. Ему нужна была литература, талантливо развлекающая (вспомним, что Игорь Северянин называл себя «неведомым паяцем»). Некоторыми существенными сторонами своего дарования Аркадий Аверченко, безусловно, был близок этому модному искусству. В определённом смысле он оказался «неведомым паяцем», только демократичнее, легко угадав потребности обширной прослойки интеллигенции. Впрочем, не тем ли объясняется лёгкость успеха, что Аверченко «завоёвывал» столицу, заранее готовый перенять привычки читателя, как только он его «победит». Аверченко был столь же необходим публике, как публика была необходима ему.

Почти все, кто встречал Аверченко в пору его славы, вспоминают «крупного, дородного мужчину... в преувеличенно модном костюме, с бриллиантом в сногсшибательном галстуке» (выражение Корнея Чуковского); «прекрасно выбритого, прекрасно одетого господина, немножко полного, красивого и ленивого» (Лев Гумилевский). Недавнего писаря из мелкой провинциальной конторы окружает особая атмосфера удачливости и успеха. Он заполняет своими произведениями чуть ли не половину каждого номера «Сатирикона», издаёт ежегодно три-четыре сборника рассказов. Критика обвиняет его в торопливости, в излишней писательской плодовитости. На это Аверченко отвечает предисловием к книге «Зайчики на стене»: «Упрёк в многописании — если в него вдуматься — упрёк, не имеющий под собой никакой солидной почвы. И вот почему: я пишу только в тех случаях, когда мне весело. Мне очень часто очень весело. Значит, я часто пишу».

Аверченко не хотел знать неудач. Эффектный, весёлый, остроумный, всегда денежный, он появляется в окружении собственной свиты. Писательница Тэффи подчёркивала: «В свите Аверченко были друзья, резавшие правду-матку и бравшие взаймы деньги, были шуты, как при средневековом дворе, были и просто идиоты. И вся эта компания, как стая обезьян, говорила его тоном, с его жестами и не переставая острила... Свита сыграла дурную роль в жизни Аверченко. Она льстила, восхищаясь тем, чем восхищаться не следовало, портила его вкус, направляла в сторону дешёвой рекламы, успеха дурного пошиба». Шумная реклама, большие деньги, приятельская лесть — всё это стало причиной того, что среди рассказов, искрящихся самородным, фирменным «аверченковским» юмором, замелькали пошловатые или откровенно поверхностные вещицы. В этой атмосфере довольства и удачливости самый смех Аверченко звучал беззлобно и обращался к слабостям и извечным людским недостаткам, к глупой повседневности.

Глубоким политическим сатириком, «народным заступником» Аркадий Аверченко не был. Многочисленные его журнальные фельетоны, как правило, слабоваты. Это, так сказать, фельетоны-однодневки. Но среди рассказов общественно-социальных по содержанию встречаются талантливые, действительно сатирические произведения: «История болезни Иванова», «Робинзоны», «Виктор Поликарпович» и другие, где зло высмеиваются страх обывателя, взяточничество чиновников и эпидемия шпионажа, захлестнувшая страну.

Обращаясь к обывателю, Аверченко подчас выдавал крылатые фразы, как, скажем, в рассказе «История болезни Иванова»:

— Что с тобой? — спросила жена.

— Плохо! — сказал Иванов. — Я левею...

Трусливый обыватель, который, чувствуя нежданное «полевение» своих мыслей, сам вызывает пристава — здесь возникает отдалённая перекличка с сатирическими образами Салтыкова-Щедрина. Но тем не менее этот и другие рассказы — например, «Октябрист Чикалин», были исключением. Обычно, писал ли Аверченко о думском вожде черносотенцев, «курском зубре» Маркове-втором, о беспринципнейшем и реакционном сотруднике «Нового времени» Меньшикове или о пустоплясах-октябристах, — он не поднимался над злободневными фактами.

Быт города — вот главный «герой» Аркадия Аверченко. И не просто города, а города-гиганта. В Петербурге-Петрограде стократ убыстрен самый ритм, бег бытия: «Кажется, будто позавчера повстречался на Невском со знакомым господином. А он за это время или уже Европу успел объехать и женился на вдове из Иркутска, или полгода, как застрелился, или уже десятый месяц сидит в тюрьме» («Чёрным по белому»). Каждая малость, каждая новинка быта становится для Аверченко источником неиссякаемой изобретательности и юмора. Граммофон? Извольте: рассказ «Дорогой подарок» — весьма ценный совет, как избавиться от невыносимо шумного приобретения. Телефон? Рассказ «Магнит» — о бытовых мучениях, причиняемых техническим новшеством. Автомобиль? Из рассказа «Клусачёв и Туркин» следует, какие трудности ожидали желавшего приобрести новый верх для легковой машины.

С лёгкостью фокусника извлекает писатель остроумные сюжеты. Он, кажется, готов создавать рассказы «из ничего» и напоминает своей богатой выдумкой сотрудника «Стрекозы» и «Будильника» Антошу Чехонте. Посетив молодого Чехова в 1887 году на Кудринской, в Москве, писатель Короленко передаёт его слова:

«... — Знаете, как я пишу свои маленькие рассказы?.. Вот.

Он оглянул стол, взял в руки первую попавшуюся на глаза вещь, — это оказалась пепельница, — поставил её передо мною и сказал:

— Хотите, — завтра будет рассказ... Заглавие „Пепельница“...

И глаза его засветились весельем. Казалось, над пепельницей начинают уже роиться какие-то неопределённые образы, положения, приключения, ещё не нашедшие своих форм, но уже с готовым юмористическим настроением...»

Правда, на этом сходство и заканчивается. Уже в молодом Антоше Чехонте, по словам того же Короленко, «угадывалось что-то более глубокое, чему ещё только предстояло развернуться». Аркадий Аверченко остался по преимуществу юмористом, видящим лишь смешное в жизни своих героев — писателей, мировых судей, ремингтонисток, городовых, коммивояжёров, горничных, завсегдатаев петербургских ресторанов, дам из петербургского общества и т.д.

Сам столичный быт предопределял тематику большинства рассказов Аркадия Аверченко, давая готовые сюжеты. В любимой его героями «Петербургской газете», к примеру, можно было встретить такое объявление: «ЧУДНУЮ БЛОНДИНКУ с обручальным колечком, в голубеньком лифчике и маленькими в ушах брильянтиками, сидевшую в театре „Буфф“, кажется, в кресле № 155 8-го ряда, просит откликнуться сидевший позади правее в 9-м ряду господин. Очень жалеет, что при выходе из театра потерял вас из виду» и т.д.

Так и кажется, что господин этот — Петухов, герой одноимённого рассказа Аверченко, знакомящийся в театре с легкомысленной замужней женщиной. Что это — обычный пошловатый пустяк?.. Однако даже такой пустяковый случай позволяет Аркадию Аверченко развернуть весь свой юмористический талант, создать массу смешных положений...

Используемая литература:

«Аркадий Аверченко. Юмористические рассказы», вступительная статья О. Михайлова, М., 1964 г.