«В гостях у дедушки и бабушки (страничка из детства Антона Павловича Чехова): … Гараська вдруг сделал вдохновенное лицо, раздул ноздри и крикнул:

— Пойдём в клуню (в ригу) горобцов (воробьёв) драть!

Вслед за этим он побежал вперёд к большому четырёхугольному зданию, сплетённому из ивовых ветвей и покрытому соломой. Оно находилось шагах в трёхстах от барской усадьбы. Окон в нём не было, а были только двери, похожие на ворота. В эти двери мог свободно въехать большой нагруженный воз. Гараська приоткрыл их, влез в щель и пропустил нас туда же. Мы сразу попали в полумрак и долго не могли освоиться, несмотря на то, что сквозь плетёные стены со всех сторон проникал снаружи свет. Плотно убитый и укатанный пол занимал довольно большую площадь, и на нём в разных углах стояло несколько молотилок и веялок. Антоша и я не утерпели и стали вертеть ручку одной из веялок. Она загрохотала, застучала и даже, как нам показалось, жалобно застонала. Это нам понравилось, но забаву эту пришлось скоро бросить: не хватало силёнки.

Тем временем Гараська, знавший здесь каждый уголок и каждую щёлочку, ловко, как кошка, вскарабкался по плетёной соломе под самую крышу и стал шарить рукою в соломе. Послышалось тревожное воробьиное чириканье, и несколько испуганных воробьёв вылетели из-под крыши и стали метаться по клуне.

— Давай шапку! – крикнул Гараська.

Мы с Антошей оба протянули ему вверх наши гимназические фуражки.

— Выше держите, а то яйца побьются, — скомандовал Гараська.

Я поднялся на цыпочки и поднял фуражку ещё выше. Гараська, держась одной рукой за стропило, повис всем телом вниз, протянул другую руку к моей фуражке и сказал:

— Вот. Получай.

Я поглядел в фуражку. На дне её лежало пять маленьких краплёных воробьиных яичек. Антоша тоже поглядел и, подняв свою фуражку как можно выше, стал умоляющим тоном просить:

— И мне! И мне! Гарася, дорогой, милый, золотой, и мне…

Гараська бросил и ему в фуражку пяток яичек. Затем началась настоящая охота. Гараська, как кошка, держась за стропила, лазил вдоль стен и шарил в соломе. Среди злополучных воробьёв поднялся неописуемый переполох, и в какие-нибудь десять минут в фуражке у каждого из нас была масса яиц. Гараська, красный от движения и от натуги, слез на землю и, взглянув на добычу, довольным голосом сказал:

— Будет с вас.

— Что же мы теперь будем делать с этими яйцами? – спросил я.

— Что? Ничего, — ответил Гараська. – Возьмём да и бросим, а сороки потаскают и съедят.

Мы вышли из клуни, бережно неся фуражки. Вдруг ни с того, ни с сего Антоша произнёс жалобным тоном:

— Бедные воробушки! Зачем мы их грабили? За что мы их разорили и обидели? Ведь это грех… Саша, зачем мы разорили столько гнёзд? Гараська, надо положить яички обратно в гнёзда.

Гараська поглядел на Антошу выпученными и удивлёнными глазами и ответил:

— Поди и положи сам. Я все гнёзда разорил. Теперь и не найдёшь.

Антоша бережно выложил яйца на землю и стал с грустью и с раскаянием смотреть на них.

— За что мы обидели ни в чём не повинных божьих птичек? – пробормотал он.

Глядя на него, и мне стало стыдно за нашу бесполезную жестокость. Мы, печальные и смущённые, пошли домой, а Гараська, набрав полные пригоршни яиц, шёл за нами и беззаботно швырялся ими, как камешками…»

« — … Если пустить отсюда на реку кораблик, то дойдёт он до слободы Крепкой? – спросил Антоша.

— Нет, — ответил Павло. – Речка загорожена плотиною. Там есть став (пруд) и водяная мельница. В этом ставу водятся здоровенные сомы. Такие сомы, что как вывернется да ударит по воде, то так круги по омуту и заходят… А утка или какая-нибудь другая птица – так и не садись на воду: слопает.

— А можно этого сома поймать?

— Можно. Для этого нужен большой крючок. На маленькую удочку его не поймаешь. Нужно будет сковать в кузне крюк побольше.

— Скуй, пожалуйста, и поймаем сома, — стал просить Антоша.

— Хорошо. Скую, — согласился Павло. – Завтра воскресенье, день свободный, мы и пойдём на став.

— И отлично! – обрадовался Антоша.

— Поймаю воробья и поджарю.

— Для чего? – не без тревоги в голосе спросил Антоша.

— Надеть на крючок… Приманка… Сом только на жареного воробья и идёт.

— Тогда не надо, — разочарованно вздохнул Антоша. – Грешно и жалко убивать бедную птичку.

— Тю-тю! – удивился парубок. – У нас воробьёв – миллионы!..

— Всё равно… Божья тварь… И она жить хочет…»

Из записей Александра Павловича Чехова

(«Вокруг Чехова», составитель Е.М. Сахарова)