Многие дети мечтают хотя бы ненадолго оказаться на необитаемом острове, чтобы скрыться от надзора взрослых и устроить себе Праздник Непослушания. Им кажется, что из этого получится большое интересное приключение — и ничего больше...

Теперь представьте себе, что в военное время на одном из необитаемых островов Тихого океана разбивается эвакуационный британский самолёт. Единственные выжившие — дети. Мальчишки младшего школьного и предподросткового возрастов. И у них начинается то самое большое приключение...

Почти сразу выделяются два лидера — Ральф и Джек Меридью, староста церковного хора, пользующийся непререкаемым авторитетом у многочисленных хористов. После выборов, на которых всё-таки победил Ральф, Джек и его хористы провозглашают себя охотниками.

Разумный, практичный Ральф предлагает начать строить шалаши и непременно развести костёр на горе, чтобы их могли заметить с моря и спасти. На первых порах его все поддерживают. Идёт совместная работа, постепенно выявляющая характеры мальчишек. Вскоре появляются слухи, что на острове обитает некий «Зверь». Немалую пищу фантазии детей даёт труп несчастного парашютиста, застрявший на дереве и шевелящийся из-за ветра, раздувающего парашют.

Джек Меридью с охотниками добывают мясо диких свиней. Джек всё больше выходит из-под «законной» власти Ральфа, установленной общим собранием. Наконец, он совсем отделяется от племени, предлагая другим мальчикам переходить к нему, обещая им охоту, мясо и иной, «свободный» (читай: дикий, варварский) образ жизни на острове. Он уходит жить в другое место. Некоторые мальчики уходят за ним. Так образуется второе племя.

Что происходит дальше?.. Нарождается нечто вроде примитивного «культа Зверя» с массовым поклонением ему. Охотники ублажают Зверя жертвами и дикими плясками — инсценировками охоты. В разгар одной такой пляски случается непоправимое...

Это — роман «Повелитель мух», ставший одним из важнейших произведений западной литературы ХХ века. Американский литературный критик Лайонел Триллинг утверждал, что роман Уильяма Голдинга «ознаменовал трансформацию в западной культуре: Бог, возможно, и умер, зато Дьявол расцвёл — особенно в английских общественных школах».

Идея романа возникла у Голдинга после того, как он прочитал «Коралловый остров» Роберта Баллантайна (1858 г.) — приключенческую историю в жанре робинзонады, где воспеваются оптимистические имперские представления викторианской Англии. По сюжету, три юных англичанина-подростка попали в кораблекрушение и в итоге оказались на необитаемом острове, где благодаря своему воспитанию начали вести себя подобно Робинзону Крузо, тем самым избежав деградации в условиях изоляции от общества. Голдингу этот сюжет показался крайне нереалистичным (хотя в своё время роман получил колоссальный успех и к моменту выхода книги Голдинга считался классикой английской литературы). У него появилась идея написать историю о том, как, по его мнению, на самом деле поведут себя дети, попавшие на необитаемый остров. Так появился «Повелитель мух». Роман содержит множество отсылок к «Коралловому острову»: например, три центральных персонажа — Ральф, Хрюша и Джек — являются карикатурой на трёх главных героев «Кораллового острова», двоих из которых тоже зовут Ральф и Джек.

Путь в свет для «Повелителя мух» был труден. Рукопись отверг двадцать один издатель, прежде чем издательство «Faber & Faber» согласилось выпустить его с условием, по которому Уильям Голдинг удалил первую часть романа, в которой описывалась эвакуация населения, и сильно переработал персонаж Саймона.

Сразу после выхода роман не привлёк к себе внимания (оригинальный тираж в 3000 экземпляров продавался очень медленно). Однако спустя несколько лет «Повелитель мух» стал бестселлером и к началу 1960-х годов был введён в программу многих колледжей и школ. В 2005 году журнал «Time» назвал произведение одним из 100 лучших романов на английском языке. С 1990 по 1999 годы роман занимал 68-е место в списке ста самых спорных книг XX века, составленном Американской библиотечной ассоциацией.

Название книги — «Повелитель мух» — является буквальным переводом с древнееврейского имени языческого бога — Бааль зевув, чьё имя Вельзевул в христианстве стало ассоциироваться с дьяволом. Такое название подсказал Голдингу известный поэт и литературный критик Т.С. Элиот.

Роман «Повелитель мух»

Глава 8. Дар тьме

Хрюша перевёл несчастный взгляд с рассветно-бледного берега на чёрную гору.

— Ты это точно? То есть наверняка?

— Я тебе повторяю десятый раз, — сказал Ральф. — Мы его видели.

— А сюда-то он не придёт?

— Господи, да откуда же я знаю?

Ральф дёрнулся, отвернулся и на несколько шагов отбежал от него по берегу. Джек на коленках чертил пальцем круги на песке. До них долетел сдавленный голос Хрюши:

— Так это точно? Наверняка?

— А ты поди да посмотри, — сказал Джек презрительно. — Скатертью дорожка.

— Нет уж, спасибо.

— У зверя зубы, — сказал Ральф, — и большие чёрные глаза.

Его передёрнуло. Хрюша снял очки и стал протирать единственное стёклышко.

— Что ж теперь делать-то?

Ральф повернулся к площадке. Среди стволов, белой каплей против занимавшейся зари, мерцал рог. Ральф откинул космы со лба.

— Не знаю.

Он не забыл, как мчался сломя голову с горы.

— По-моему, мы с такой громадиной драться не станем, это уж точно. Мы только всё болтаем, а мы и на тигра не пойдём. Спрячемся. Даже Джек спрячется.

Джек не отрывал глаз от песка.

— А как насчёт моих охотников?

Саймон крадучись отделился от тени под шалашом. Ральф оставил без внимания вопрос Джека. Он показал рукой на жёлтый просвет над морем.

— Пока светло, мы ещё храбрые. Ну а дальше что? Он там засел у костра, будто нарочно, чтоб нас не спасли...

Он не замечал, что ломает руки. Голос сорвался на крик:

— Мы остались без сигнала... Пропали.

Золотая точка высунулась из-за моря и разом подпалила небо.

— А как насчёт моих охотников?

— Подумаешь, мальчишки, вооружённые палками.

Джек вскочил на ноги. И, весь красный, зашагал прочь. Хрюша надел очки и сверкнул на Ральфа единственным стёклышком.

— Ну вот. Ихнюю компанию задел.

— Да помолчи ты!

Разговор оборвали неумело извлекаемые звуки рога. Словно встречая серенадой восход, Джек дул, пока не всполошил в шалашах всех, и к площадке устремились охотники и хлюпающие, как всегда они теперь хлюпали, малыши. Ральф покорно встал, Хрюша тоже, и они побрели к площадке.

— Болтовня, — сказал Ральф горько. — Одна болтовня.

Он взял у Джека рог.

— Это собрание...

Джек его оборвал:

— Я созвал собрание.

— Не ты, так я бы. Ты просто в рог подул.

— А это как — не считается?

— Да возьми ты его. На, пожалуйста — говори-говори!

Ральф сунул рог Джеку и сел на своё место.

— Я созвал собрание, — сказал Джек, — из-за разных вещей. Во-первых, вы уже знаете, мы видели зверя. Мы забрались на вершину. В нескольких шагах от него были. Он сидел и на нас смотрел. Не знаю, что он там делает. Мы даже не знаем, что это за зверь...

— Он выходит из моря...

— Из темноты...

— С деревьев спускается...

— Да замолчите вы! — крикнул Джек. — Слушайте меня! Зверь, какой бы ни был, сидит наверху и...

— Может, ждёт...

— Может, на нас охотится...

— Да, охотится.

— Охотится, — сказал Джек. Он вспомнил не раз испытанный лесной первобытный ужас. — Да. Зверь этот — охотник. Нет, пока помалкивайте! Во-вторых, убить его нам не удалось. И, в-третьих, Ральф сказал, что от моих охотников никакого толка.

— Не говорил я ничего подобного!

— Рог у меня. Ральф считает, что вы трусы, удираете от кабана и от зверя. И это ещё не всё.

Вздох пронёсся над площадкой, будто все чувствовали, что сейчас будет. Голос Джека, срывающийся, но решительный, разбивал насторожённую тишину:

— Он как Хрюша. Всё повторяет за Хрюшей. Не ему нами командовать.

Джек прижал к груди рог:

— Сам он трус.

Мгновенье помолчал и добавил:

— Там наверху мы с Роджером пошли вперёд, а он остался.

— Я тоже пошёл!

— Потом уже.

Двое мальчиков смотрели друг на друга сквозь нависшие космы.

— Я пошёл, — сказал Ральф. — Я уже потом убежал. Но ведь ты сам тоже убежал.

— А ты скажи, что я трус, — попробуй. — Джек повернулся к охотникам: — Он не охотник. Разве он добывал нам мясо? Он не староста, мы про него вообще ничего не знаем. Только и умеет приказы отдавать, а люди, видите ли, должны ему подчиняться. Вся эта болтовня...

— Вся эта болтовня? — крикнул Ральф. — Болтовня? А кто её затеял? Кто созвал собрание?

Джек весь красный, набычась, упёршись в грудь подбородком, злобно глянул на него исподлобья.

— Ну, ладно, — процедил он многозначительно, с угрозой, — ладно же.

Прижал к себе рог левой рукой, а правым указательным пальцем рассёк воздух:

— Кто считает, что Ральф недостоин быть главным?

Он с надеждой обвёл всех глазами. Они замерли. Под пальмами стояло мёртвое молчанье.

— Поднимите руки, — сказал Джек строго, — кто за то, чтобы Ральф больше не был главным.

Длилось молчанье — тяжкое, стыдное, густое. Щёки Джека постепенно бледнели, потом, вдруг, в них снова ударила краска. Он облизнул губы и так повернул голову, чтоб ни с кем не встречаться взглядом.

— Кто считает...

Голос сорвался. Рог заплясал в руках. Джек откашлялся и сказал громко:

— Ну что ж, ладно.

Очень осторожно он положил рог на траву у своих ног. Из обоих глаз выкатилось по постыдной слезинке.

— Я с вами больше не вожусь. Всё.

Большинство потупились — разглядывали траву, свои ноги. Джек снова откашлялся.

— Хватит, больше я Ральфу не слуга.

Он кинул взглядом по брёвнам справа, подсчитывая охотников, прежде составлявших хор.

— Я ухожу. Один. Пускай он сам свиней половит. Кто захочет охотиться вместе со мной — пожалуйста.

И, натыкаясь на брёвна, бросился к спуску на белый песок.

— Джек!

Джек оглянулся, посмотрел на Ральфа. Мгновенье постоял, застыв, и крикнул пронзительно, бешено:

— Нет!

Спрыгнул с площадки и побежал по берегу, не замечая катящихся слёз. И пока он не скрылся в лесу, Ральф смотрел ему вслед.

... Хрюша был вне себя.

— Ну, Ральф же, я говорю, а ты стоишь, как...

Тихо, глядя на Хрюшу и не видя его, Ральф сам с собой говорил:

— Он ещё вернётся. Солнце зайдёт, и он вернётся. — И тут он увидел рог в руках у Хрюши.

— Ты чего?

— Ну так вот...

Хрюша оставил попытку урезонить Ральфа. Прочистил стёклышко и вернулся к своей речи:

— Обойдёмся и без Джека Меридью. И другие у нас на острове найдутся. Но раз уж зверь этот вправду есть, хоть мне чего-то не верится, нам всё равно надо держаться поближе к площадке; так что не больно он и нужен теперь со своей охотой. Ну, и нам, значит, надо решить, что делать.

— Ничего мы не решим, Хрюша. Ничего нельзя сделать.

Все горестно примолкли. Потом Саймон встал и взял у Хрюши рог, и тот так удивился, что даже не сел. Ральф посмотрел на Саймона.

— Саймон? Ну что у тебя опять?

Лёгкий смешок пронёсся по кругу, и Саймон съёжился.

— По-моему, что-то можно сделать. Нам...

Снова под грузом публичности ему изменил голос. Он поискал взглядом сочувствия и выбрал лицо Хрюши. И повернулся к нему, прижимая к смуглой груди рог.

— По-моему, надо подняться на гору.

По кругу прошла дрожь. Саймон осёкся. Хрюша смотрел на него с насмешливым недоуменьем.

— Зачем же туда подниматься к этому зверю, если уж Ральф и те двое ничего ему сделать не смогли?

Саймон в ответ шепнул:

— Что же можно ещё сделать?

На этом речь его окончилась, и Хрюша взял рог у него из рук. И Саймон сел в самом дальнем уголке.

Хрюша теперь заговорил уверенней и таким тоном, который, будь обстоятельства чуть полегче, все сочли бы даже довольным.

— Я, значит, уже сказал — мы без кое-кого обойдёмся. И ещё скажу — надо решать, как нам быть. И я, по-моему, знаю, чего Ральф нам сейчас скажет. Самое главное на острове — это дым, а дыма без огня не бывает.

Ральф нетерпеливо дёрнулся:

— Без толку, Хрюша. Костра у нас нет. Там оно сидит. А нам надо тут оставаться.

Хрюша поднял рог, как будто его словам тем самым прибавлялось значительности.

— Костра нет — на горе. А что плохого будет, если мы его тут разожгём? Вон на тех на скалах. Или на песке прямо. Дым-то от него, небось, точно такой же.

— Верно!

— Будет дым!

— Можно у бухты!

Все заговорили разом. Только у Хрюши могло хватить дерзости ума на то, чтоб предложить новый костёр — на берегу.

— Ну да, разожжём костёр здесь, — сказал Ральф. Он огляделся. — Прямо тут — между площадкой и бухтой. Хотя, конечно...

Он осёкся и нахмурился, размышляя и в забывчивости обгрызая ноготь.

— Конечно, дым этот будет ниже, не так далеко виден. Зато нам не придётся подходить близко. Близко к... ну...

Все сразу поняли и закивали. Да, близко подходить не придётся.

— Что ж, давайте разводить костёр.

Всё гениальное просто. Обретя цель, за работу взялись со страстью. Хрюша так ликовал, так наслаждался освобожденьем от Джека, так гордился своим вкладом в общее дело, что помог таскать топливо. Далеко он, правда, за топливом не ходил, оно оказалось под рукой — рухнувший ствол на самой площадке, для других заповедный, ибо, хоть никто на нём никогда не сидел, святость площадки охраняла всё, что было на ней даже ненужного. А близнецы сообразили, что костёр теперь будет совсем рядышком и не так страшно будет ночью, и малыши пустились в пляс от этого открытия.

Здесь валежник был не такой сухой, как на вершине. Почти весь сырой, сгнивший, изъеденный мечущимися жучками; поднимать его приходилось с осторожностью, иначе он рассыпался мокрой трухой. Они боялись углубляться в чащу и предпочитали собирать топливо по кромке, с трудом выдирая его из цепкого подлеска. Опушку и края просеки они хорошо знали, и рядышком был рог, были шалаши, и днём тут было не страшно. Как будет тут в темноте, думать никому не хотелось. И потому они работали спешно и весело, хотя с приближением сумерек спешность всё больше отдавала паникой, а весёлость истерикой. Пирамиду из листьев, прутьев, веток, стволов сложили на песке у самой площадки. Впервые Хрюша сам снял очки, стал на коленки и лично собрал лучи в пучок. И вот под дымным навесом расцвёл жёлтый куст пламени.

Малыши, после той, первой катастрофы почти не видевшие огня, весело расшалились. Скакали и пели, будто они на пикнике.

Наконец Ральф приказал кончить работу и выпрямился, размазывая пот по лицу грязной рукой.

— Костёр нам нужен поменьше. С таким не справиться.

Хрюша осторожно опустился на песок и стал чистить стёклышко.

— Мы будем делать опыты, учиться. Сперва мы разожгём маленький жаркий костёр, а потом будем туда зелёные ветки ложить — для дыма. Одни листья для этого побольше подходят, другие поменьше, и потому...

Костёр угасал, а с ним вместе и оживленье. Малыши перестали плясать и петь и разбрелись кто куда — за фруктами, в шалаши, по берегу.

Ральф плюхнулся на песок.

— Надо новый список составить, кому когда дежурить у костра.

— Да, если ты кого сыщешь.

Ральф огляделся. И тут он впервые заметил, как мало осталось старших, и понял, отчего последняя работа показалась такой трудной.

— Где Морис?

Хрюша снова потёр стёклышко.

— Наверно... нет, не пойдёт он один в лес, правда же?

Ральф вскочил, обежал костёр, встал рядом с Хрюшей, отводя рукой волосы со лба.

— Но нам нужен список! Ты, я, и Эрикисэм, и...

Не глядя Хрюше в глаза, он спросил небрежно:

— Где Роберт, Роджер?

Хрюша весь согнулся и подбросил щепочку в костёр.

— Наверно, ушли. Наверно, они с нами больше не водятся...

Ральф опустился на песок и стал дырявить его пальцем. Вдруг в одной ямке он увидел кровь. Разглядел обгрызенный ноготь и заметил каплю там, где откусил заусеницу.

Хрюша говорил:

-... Я видел, когда мы топливо собирали, они ушли. Смылись они. За ним побежали.

Ральф оторвал взгляд от ногтя и посмотрел ввысь. Словно в лад всем их переменам небо сегодня переменилось, как бы подёрнулось пылью, и горячий воздух пошёл белыми пятнами. Мутный серебряный диск будто приблизился и остыл, но жара всё равно давила, душила.

— С ними вообще всегда морока, правда?

Голос был у самого его уха, и в нём билась тревога:

— Без них обойдёмся. Без них даже лучше, правда?

Ральф сел. Волоча тяжёлое бревно, явились торжествующие близнецы. И швырнули бревно в золу, взметнув искры.

— Сами отлично справимся, правда?

Долго, покуда бревно сохло, занималось, наливалось красным, Ральф сидел на песке и молчал. Он не заметил, как к близнецам подошел Хрюша, как он шептался с ними, как все трое ушли в лес.

— Ну вот.

Он вздрогнул и очнулся. Хрюша и близнецы стояли рядом. Они были нагружены фруктами.

— Я подумал, — сказал Хрюша, — надо нам вроде как пир устроить.

Все трое уселись. Фруктов было много, и все вполне спелые. Они заулыбались, когда Ральф взял один и надкусил.

— Спасибо, — сказал он. И — с радостным изумлением: — О, спасибо большое!

— Сами отлично справимся, — сказал Хрюша. — У кого соображенья нету, те только всем жизнь отравляют. А мы разожгём маленький жаркий костёр...

Тут Ральф вспомнил, что его мучило:

— Где Саймон?

— Не знаю.

— Не полез же он на гору, как ты думаешь?

Хрюша шумно расхохотался и взял себе ещё фруктов.

— С него станется. — Хрюша заглотал спелую мякоть. — Он же чокнутый.

... Саймон прошёл мимо фруктовых деревьев, но сегодня малыши были слишком заняты костром и за ним не увязались. Он продрался в чащобе и вышел к тем лианам, которыми заткало опушку, и залез в самое плетево. К лиственной бахроме льнул солнечный свет, и на лужайке плясали без устали бабочки. Он опустился на коленки, и солнце хлестнуло его лучом. Тогда, в тот раз, воздух трясся от зноя; а теперь нависал и пугал. Скоро густая длинная грива Саймона взмокла от пота. Саймон неловко вертелся и так и сяк. Солнце било нещадно. Скоро ему захотелось пить, потом просто ужасно захотелось.

Он всё стоял на коленях.

Очень далеко Джек стоял на берегу перед группкой мальчиков. Он ликовал.

— Охотиться будем! — сказал он. Он окинул их взглядом. На всех были изодранные чёрные шапочки, и когда-то давным-давно они стаивали двумя чинными рядами, и голоса их были как пенье ангелов.

— Будем охотиться. Я буду главным.

Они покивали ему, и сразу всё стало легко и понятно.

— И ещё — насчёт этого зверя.

Все оглянулись и посмотрели на лес.

— Значит, так. Про зверя нам нечего думать...

Теперь уж ему пришлось им покивать в подкрепленье своих слов.

— Зверя надо забыть.

— Правильно.

— Ага.

— Забыть его!

Если Джека и удивила эта готовность, виду он не подал.

— И ещё одно. Тут нам мерещиться не будет всякое. Тут почти самый конец острова.

Горячо и дружно, из глубины своих тайных мучений, все согласились с Джеком.

— А теперь вы все — слушай. Потом мы, наверно, пойдём в этот замок — в скалах. Но сначала мне надо ещё кое-кого из старших отвлечь от рога и всяких глупостей. Убьём свинью, закатим пир. — Он помолчал и продолжил, уже с расстановкой: — И насчёт зверя. Как убьём свинью, мы часть добычи ему оставим. Тогда он, может, нас и не тронет.

Вдруг он вытянул шею:

— Ладно. Пошли охотиться, в лес.

Повернулся и затрусил прочь, и они сразу послушно за ним последовали.

Боязливо озираясь, они рассыпались по лесу. Джек почти тотчас наткнулся на взрытую землю и выдернутые корни — улики против свиней — и тут же вышел на свежий след. Он дал всем сигнал — обождать, а сам двинулся вперёд. Он был счастлив, сырая лесная мгла облегла его, как ношеная рубашка. Он скользнул вниз по склону и вышел на каменный берег, к редким деревьям.

Свиньи, вздутыми жировыми пузырями, валялись под деревьями, блаженствуя в тени. Ветра не было; они ни о чём не подозревали; а Джек научился скользить бесшумно, как тень. Он вернулся к затаившимся охотникам и подал им знак. Дюйм за дюймом они стали пробираться в немой жаре. Вот в тени под деревом праздно хлопнуло ухо. Чуть поодаль от других в сладкой истоме материнства лежала самая крупная матка. Розовая, в чёрных пятнах. К большому, взбухшему брюху прильнули поросята, они спали или теребили её и повизгивали.

Ярдах в пятнадцати от стада Джек замер; вытянул руку, указывая на матку. Оглянулся, вопросительно оглядел мальчиков, и те закивали в знак того, что им всё понятно. Правые руки скользнули назад — дружно, разом.

— Ну!

Свиньи сорвались с места; и всего с десяти ярдов закалённые в костре деревянные копья полетели в облюбованную матку. Один поросёнок, одержимо вопя, кинулся в море, волоча за собой копьё Роджера. Матка взвизгнула, зашлась и встала, качаясь, тряся воткнувшимися в жирный бок двумя копьями. Мальчики заорали, метнулись вперёд, поросята бросились врассыпную, свинья прорвала теснящий строй и помчалась в лес, напролом, через заросли.

— За ней!

Они затрусили по лазу, но тут было слишком темно и густо, так что Джек выругался, остановил их, стал ползать по земле. Он молчал, только дышал с присвистом, и все запуганно, уважительно переглядывались. Вдруг он ткнул в землю пальцем.

— Ага, вот...

Пока все разглядывали кровяную каплю, Джек уже ощупывал сломанный куст. И вот он пошёл по следу, непостижимо и безошибочно уверенный; за ним потянулись охотники.

Возле логова он остановился:

— Тут она.

Логово окружили, но свинья вырвалась и помчалась прочь, ужаленная ещё одним копьём. Палки волочились, мешали бежать, в боках, мучая, засели зазубренные острия. Вот она налетела на дерево, всадила одно копьё ещё глубже. И после этого уже ничего не стоило выследить её по каплям свежей крови. День шёл к вечеру, мутный, страшный, набрякший сырым жаром; свинья, шатаясь, затравленно кровоточа, пробиралась сквозь заросли, и охотники гнались за ней, прикованные к ней страстью, задыхаясь от азарта, от запаха крови. Вот они уже увидели её, почти настигли, но она рванулась из последних сил и снова ушла. Они были совсем близко, когда она вырвалась на лужайку, где росли пёстрые цветы и бабочки плясали в застывшем зное.

Здесь, сражённая жарой, свинья рухнула, и охотники на неё набросились. От страшного вторжения неведомых сил она обезумела, завизжала, забилась, и всё смешалось — пот, крик, страх, кровь. Роджер метался вокруг общей свалки, тыча копьём в мелькавшее то тут, то там свиное мясо. Джек оседлал свинью и добивал её ножом. Роджер наконец нашёл, куда воткнуть копьё, и вдавливал, навалясь на него всем телом. Копьё дюйм за дюймом входило всё глубже, и перепуганный визг превратился в пронзительный вопль. Джек добрался до горла, и на руки ему брызнула горячая кровь. Свинья обмякла под ними, и они лежали на ней, тяжёлые, удовлетворённые. А в центре лужайки всё ещё плясали ничего не заметившие бабочки.

Наконец все очнулись и отвалились от туши. Джек встал, раскинул руки:

— Глядите.

Он хихикал, махал пропахшими ладонями, а все хохотали. Потом Джек схватил Мориса и мазнул его кровавой ладонью по лицу. Роджер начал вытаскивать копьё, и только тогда все вдруг его увидели. Роберт подвёл общий итог фразой, встретившей бурный восторг.

— В самую задницу!

— Слыхали?

— В самую задницу!

На сей раз весь спектакль играли Роберт и Морис; и Морис так смешно изображал попытки свиньи увернуться от приближающегося копья, что все ревели от хохота.

Но приелось и это. Джек принялся вытирать окровавленные руки о камень. Потом стал разделывать тушу, потрошил, выуживал горячие мотки цветных кишок, швырял наземь, а все на него смотрели. Он работал и приговаривал:

— Мясо пронесём по берегу. А я пока вернусь на площадку и приглашу их на пир. Чтобы времени не терять.

Роджер сказал:

— Вождь...

— А?

— Как мы огонь разведём?

Джек опять сел на корточки, хмуро глянул на свинью.

— Налетим на них и возьмём огня. Со мной пойдут четверо. Генри, и ты, и Роберт, и Морис. Раскрасимся и подкрадёмся. Пока я буду с ними говорить, Роджер схватит головню. Остальным всем — возвращаться на наше прежнее место. Там и разведём костёр. А потом...

Он умолк и поднялся, вглядываясь в тени под деревьями. И снова заговорил, уже тише:

— Но часть добычи оставим для...

Снова он опустился на колени и что-то стал делать ножом. Его обступили. Он кинул через плечо Роджеру:

— Заточи-ка с двух концов палку.

Он поднялся, в руках у него была свиная голова, и с неё капали капли.

— Ну, где палка?

— На — вот.

— Один конец воткни в землю. Ах да — камень. Ну, в щель всади. Ага, так.

Джек поднял свиную голову и наткнул мягким горлом на острый кол, и кол вытолкнулся, высунулся из пасти. Джек отпрянул, а голова осталась на палке, и по палке тонкой струйкой стекала кровь.

Все тоже отпрянули; а в лесу было тихо-тихо. Они вслушались; в тишине только исходили жужжанием обсевшие кишки мухи.

Джек сказал шёпотом:

— Берите свинью.

Морис и Роберт насадили тушу на жердь, подняли мёртвый груз, выпрямились. Стоя среди этой тишины в луже запёкшейся крови, они выглядели почему-то как уличные воры.

Джек сказал громко:

— Голова — для зверя. Это — дар.

Тишина, вгоняя их в трепет, дар приняла. Голова торчала на палке, мутноглазая, с ухмылкой, и между зубов чернела кровь. И вдруг со всех ног они бросились через заросли, на открытый берег.

... Саймон остался, где был, — тёмная, скрытая листвой фигурка. Он жмурился, но и тогда свиная голова всё равно стояла перед ним. Прикрытые глаза были заволочены безмерным цинизмом взрослой жизни. Они убеждали Саймона, что всё омерзительно.

— Я и сам знаю.

Саймон поймал себя на том, что говорит вслух. Он поскорей открыл глаза, и свиная голова тут как тут усмехалась, довольная, облитая странным светом, не замечая бабочек, вынутых кишок, не замечая того, что она позорно торчит на палке.

Он отвёл взгляд, облизал сухие губы.

Дар зверю. А вдруг зверь явится за ним? Кажется, голова с этим соглашалась. «Беги, — говорила голова молча, — иди к своим. Ну да, они просто пошутили, и стоит ли из-за этого огорчаться? Просто тебе нехорошо, только и всего. Ну, в висках ломит, может, что-то не то съел. Иди, иди, детка», — говорила голова молча.

Саймон поднял лицо, из-под тяжёлых мокрых прядей посмотрел в небо. Там наконец были тучи, большими вспученными башнями они катили над островом — серые, розовые, цвета меди. Тучи наваливались на землю; они выжимали, выдавливали от минуты к минуте всё более душный, томительный жар. Даже бабочки и те покинули лужайку, где капала кровью и усмехалась эта гадость. Саймон опустил голову, стараясь не разжимать век, потом прикрыл глаза ладонью. Под деревьями не было теней, и всё застыло и подёрнулось перламутром, будто, сбросив с себя очертанья, вдруг перенеслось в вымысел. Над чёрным комом кишок, как пила, жужжали мухи. Вот они обнаружили Саймона. Сытые, они обсели струйки пота у него на лице и стали пить. Они щекотали ему ноздри, у него на ногах они затеяли чехарду. Чёрные, радужно-зелёные, несчётные; а прямо против Саймона ухмылялся насаженный на кол Повелитель мух. Наконец Саймон не выдержал и посмотрел; увидел белые зубы, кровь, мутные глаза — и уже не смог отвести взгляда от этих издревле неотвратимо узнающих глаз. В правом виске у Саймона больно застучало.

... Ральф и Хрюша лежали на песке, смотрели на костёр и праздно швыряли камешки в его бездымную сердцевину.

— Эта ветка — уже всё.

— Где Эрикисэм?

— Надо ещё принести. Кончились зелёные ветки.

Ральф вздохнул и поднялся. Под пальмами на площадке не было теней; и странный свет бил сразу отовсюду. В вышине по вспученным тучам ружейным выстрелом ухнул гром.

— Дождь будет проливной.

— А костёр как же?

Ральф сбегал в лес, принёс зелёную пышную ветку и бросил в огонь. Ветка хрустнула, листья скрутились, и повалил жёлтый дым.

Хрюша бесцельно водил пятернёй по песку.

— Народу у нас мало для костра, вот беда. Эрикисэм — это ж одно дежурство. Они всё вместе делают...

— Ну да.

— Это ж нечестно. Понимаешь? Они по очереди должны дежурить.

Ральф подумал и понял. Он лишний раз убедился, что совершенно не умеет рассуждать по-взрослому, и печально вздохнул. Этот остров всё меньше ему нравился.

Хрюша глянул на костёр.

— Скоро ещё зелёная ветка понадобится.

Ральф перевернулся на живот.

— Хрюша. Что же нам делать?

— Ну, как-то справляться без них.

— Да — а костёр?

Он хмуро оглядел чёрно-белое месиво, в котором лежали несгоревшие ветки. Поискал слов:

— Я боюсь...

Увидел, что Хрюша поднял на него глаза, и понёс наудачу:

— Я не зверя боюсь. То есть его тоже, конечно. Но ведь никто не хочет понять насчёт костра. Если б тебе бросили верёвку, когда ты тонешь... Или доктор бы сказал: надо это принять, а то умрёшь — неужели бы ты не принял? Ведь же принял бы?

— Ясное дело, принял бы.

— Неужели им непонятно? Ну, скажи? Ведь без сигнала мы все тут умрём! Посмотри-ка!

Над золой зыбились горячие струйки — слюдяные, прозрачные. Дыма больше не было.

— Мы не можем поддерживать костёр. А им всё равно. И даже... — он заглянул в потное Хрюшино лицо, — даже мне иногда всё равно. Ну вот возьму я и на всё плюну. Что же с нами тогда будет?

Хрюша в смятенье снял очки.

— Не знаю я, Ральф. Надо держаться, и точка. Взрослые бы держались.

Ральф, начав облегчать свою душу, уже не мог остановиться:

— Хрюша, за что?

Хрюша посмотрел на него удивлённо:

— Ты это насчёт... ну...

— Да нет... я вообще... почему у нас всё так плохо?

Хрюша долго тёр очки и думал. Когда он понял всю степень доверия Ральфа, он вспыхнул от гордости.

— Не знаю, Ральф. Наверно, он виноват.

— Джек?

— Джек. — Вокруг этого слова уже тоже витало табу.

Ральф веско кивнул.

— Да, — сказал он, — возможно, всё из-за него.

Лес разразился рёвом; бесноватые с красно-бело-зелёными лицами выскочили из кустов, голося так, что малыши с воплями разбежались. Краешком глаза Ральф увидел, как спасается Хрюша. Двое бросились к костру. Ральф приготовился защищаться, но они схватили полуобгоревшие ветки и помчались по берегу. Трое других остались, стояли и смотрели на Ральфа; и он понял, что самый высокий, весь голый, только краска да пояс, — Джек.

Ральф перевёл дух и сказал:

— Ну?

Джек не ответил, поднял копьё и заорал:

— Слушай — вы все! Я и мои охотники живём у плоской скалы на берегу. Мы охотимся, мы пируем, нам весело. Кто хочет присоединиться к моему племени — приходите. Может, я вас и оставлю у себя. А может, и нет.

Он умолк и огляделся. Маска спасала от стыда и неловкости. Он каждому заглянул в лицо. Ральф стал на колено у костра, как спринтер перед стартом, и лицо его скрывали волосы и грязь. Близнецы выглядывали из-за пальмы на краю леса. Возле бухты малыш зашёлся плачем, а Хрюша стоял на площадке, прижимая к груди белый рог.

— Сегодня мы пируем. Мы убили свинью, у нас есть мясо. Если хотите, можете угоститься.

В вышине из облачных каньонов снова бабахнул гром. Джек и двое неопознанных дёрнулись, задрали головы и сразу успокоились. Всё рыдал малыш у бухты. Джек ещё чего-то ждал. Потом нетерпеливо шепнул дикарям:

— Ну, давайте!

Те зашептали в ответ, но Джек оборвал их:

— Ну!

Дикари переглянулись, оба разом подняли копья и хором сказали:

— Вы слушали Вождя.

И все трое повернулись и затрусили прочь.

Тогда Ральф встал и посмотрел туда, где исчезли дикари.

Эрик и Сэм подходили, шепча испуганно:

— Я уж думал, это...

— Ой, и я так... — ...испугался.

Хрюша стоял наверху, на площадке, и прижимал к груди рог.

— Это Джек, Морис и Роберт, — сказал Ральф. — Неужели им весело?

— Я думал, сейчас начнётся астма.

— Слыхали про твою какассыму.

— Я как увидал Джека, сейчас решил, что он за рогом пришёл. Даже не знаю почему.

Мальчики посмотрели на рог с нежной почтительностью. Хрюша положил его на руки Ральфу, и малыши, видя привычный символ, заспешили обратно.

— Нет, не тут.

Ральф взошёл на площадку, чтобы соблюсти ритуал. Он пошёл впереди, как ребёнка, неся рог, потом очень серьёзный Хрюша, потом близнецы, малыши и те, кто ещё остались.

— Сядьте все. Они на нас напали из-за огня. Им весело. Только...

И тут мысли Ральфа заслонило завесой. Он что-то хотел сказать, и вдруг эта завеса...

— Только...

Все смотрели на него, очень серьёзно, пока ещё не омрачённые никакими сомнениями в том, не зря ли его выбрали. Ральф отвёл от глаз эти дурацкие патлы и глянул на Хрюшу.

— Только... Ах, ну да, костёр! Ну конечно!

Он засмеялся, осёкся, потом, наоборот, очень гладко заспешил:

— Костёр — это главное. Без костра нас не могут спасти. Я и сам бы с удовольствием размалевался и стал дикарём. Но нам надо поддерживать костёр. Костёр — самое главное на острове, потому что, потому что...

Снова он умолк, и в наставшей тишине было теперь недоуменье, сомненье.

Хрюша шепнул с нажимом:

— Без костра нас не спасут.

— Ах да. Без костра нас не спасут. Так что надо следить за костром и чтобы всё время был дым.

Он умолк, и никто не сказал ни слова. После множества пламенных речей, произнесённых на этом самом месте, выступление Ральфа даже малышам показалось неубедительным.

Наконец за рогом потянулся Билл:

— Ну, мы не можем жечь костёр наверху... потому что... мы не можем жечь костёр наверху. И нам людей не хватает. Давайте пойдём к ним на их этот пир и скажем, что нам с костром, значит, не справиться. А вообще-то охотиться и всякое такое, ну, дикарями быть и вообще, наверное, адски интересно.

Рог взяли близнецы:

— Наверно, и правда интересно, как вот Билл говорит... и он же нас пригласил... — на пир... — мясо есть... — поджаристое... — ...мясо бы я с удовольствием...

Ральф поднял руку:

— Может, лучше самим мясо добывать?

Близнецы переглянулись. Билл ответил:

— Нет, не пойдём мы в джунгли эти.

Ральф скривил губы:

— Он, между прочим, ходит.

— Он охотник. Они все вообще охотники. Это разница.

Помолчали, потом Хрюша бормотнул, глядя в песок:

— Мясо — это да...

Малыши сидели, страстно думая о мясе и глотая слюнки. В вышине опять бабахнула пушка, и на горячем ветру заколотились сухие листы пальм.

— Глупый маленький мальчик, — говорил Повелитель мух, — глупый, глупый, и ничего-то ты не знаешь.

Саймон шевельнул вспухшим языком и ничего не сказал.

— Что, неправда? — говорил Повелитель мух. — Разве ты не маленький, разве ты не глупый?

Саймон отвечал ему так же молча.

— Ну и вот, — сказал Повелитель мух, — беги-ка ты к своим, играй с ними. Они думают, что ты чокнутый. Тебе же не хочется, чтоб Ральф считал тебя чокнутым? Ты же очень любишь Ральфа, правда? И Хрюшу, и Джека — да?

Голова у Саймона чуть запрокинулась. Глаза не могли оторваться от Повелителя мух, а тот висел прямо перед ним.

— И что тебе одному тут делать? Неужели ты меня не боишься?

Саймон вздрогнул.

— Никто тебе не поможет. Только я. А я — Зверь.

Губы Саймона с трудом вытолкнули вслух:

— Свиная голова на палке.

— И вы вообразили, будто меня можно выследить, убить? — сказала голова. Несколько мгновений лес и все другие смутно угадываемые места в ответ сотрясались от мерзкого хохота. — Но ты же знал, правда? Что я — часть тебя самого? Неотделимая часть! Что это из-за меня ничего у вас не вышло? Что всё получилось из-за меня?

И снова забился хохот.

— А теперь, — сказал Повелитель мух, — иди-ка ты к своим, и мы про всё забудем.

Голова у Саймона качалась. Глаза прикрылись, словно в подражание этой пакости на палке. Он уже знал, что сейчас на него найдёт. Повелитель мух взбухал, как воздушный шар.

— Просто смешно. Сам же прекрасно знаешь, что там, внизу, ты со мною встретишься, — так чего же ты?

Тело Саймона выгнулось и застыло. Повелитель мух заговорил, как учитель в школе:

— Всё это слишком далеко зашло. Бедное, заблудшее дитя, неужто ты считаешь, что ты умней меня?..

Молчанье.

— Я тебя предупреждаю. Ты доведёшь меня до безумия. Ясно? Ты нам не нужен. Ты лишний. Понял? Мы хотим позабавиться здесь на острове. Понял? Мы хотим здесь на острове позабавиться. Так что не упрямься, бедное, заблудшее дитя, а не то...

Саймон уже смотрел в открытую пасть. В пасти была чернота, и чернота расширялась.

— ... не то, — говорил Повелитель мух, — мы тебя прикончим. Ясно? Джек, и Роджер, и Морис, и Роберт, и Билл, и Хрюша, и Ральф. Прикончим тебя. Ясно?

Пасть поглотила Саймона. Он упал и потерял сознанье.

Источники:

http://loveread.ec/read_book.php?id=8601&p=35

https://www.chitai-gorod.ru/holidays/857500/

https://www.livelib.ru/review/1159943-povelitel-muh-uilyam-golding