Избранная военная проза: «Охота на Роммеля» (2008 г.)

Сентябрь 11, 2024 в Книги, просмотров: 76

Ричмонд Чэмпен — обычный солдат Второй мировой, и в то же время судьба его уникальна. Литератор и романтик, он добровольцем идёт в армию и оказывается в Северной Африке в числе английских коммандос, задачей которых являются тайные операции в тылу врага. Рейды через пески и выжженные зноем горы без связи, иногда без воды, почти без боеприпасов и продовольствия... Выжить там — уже подвиг. Однако Чэп и его товарищи не только выживают, но и уничтожают склады и аэродромы немцев, нанося им ощутимые потери. На переломе кампании главной целью пустынных групп дальнего действия становится сам генерал-фельдмаршал Эрвин Роммель по прозванию «Лис пустыни». По мнению английского командования, только ликвидировав его — любимца Африканского корпуса и талантливого стратега, — можно добиться победы...

КНИГА ПЕРВАЯ

АНГЛИЧАНИН

В последние месяцы 1942-го года и в первые недели 1943-го мне посчастливилось принять участие в операции, проводившейся в тылу врага. Её целью было обнаружение и ликвидация фельдмаршала Эрвина Роммеля, главнокомандующего немецкими и итальянскими силами в Северной Африке.

Эту операцию (термин «рейд» тогда не употреблялся) санкционировал генерал-лейтенант Бернард Лоу Монтгомери, командовавший Восьмой армией. Она планировалась штабом десантных сил под руководством бригадного генерала Джона Хэкетта по прозвищу Чэн и выполнялась группами SAS (специальной авиадесантной службы) подполковника Дэвида Стерлинга, которые были усилены нерегулярными отрядами Первого диверсионного эскадрона майора Владимира Пенякова (больше известными как «личная армия Попского»), а также офицерами и сержантами пустынных групп дальнего действия. Успех этой вылазке должны были обеспечить не боевая мощь отряда (самым грозным оружием, установленным на полуторатонных грузовиках «Шевроле», были пулемёты «Браунинг» 50-го калибра и 20-мм пушки «Бреда»), а хитрость, смелость исполнителей и внезапность удара. Покушения на жизнь Роммеля совершались и прежде. Однако диверсанты атаковали слабо защищённые объекты в глубоком тылу, куда фельдмаршал предположительно удалялся для отдыха и восстановления сил. Операция, в которой я принимал участие, была нацелена в сердце Африканского корпуса непосредственно на поле боя.

Если это действие напоминает шаг, продиктованный отчаянием, то оно таковым и являлось. На момент первоначального планирования операции — то есть летом 1942-го года — Роммель и его «Раnzerarтее Afrika» одержали победу в серии битв и оттеснили британскую Восьмую армию в восточную часть пустыни. Немецкая бронетехника выбила наши танковые и пехотные подразделения из Ливии, пересекла египетскую границу и подошла почти к вратам Александрии. Черчилль увольнял армейских военачальников одного за другим. В Каире начали сжигать шифровальные книги. Роммель стоял в одном дневном переходе от Суэца и нефтяных полей Ближнего Востока. Если бы он выиграл эту кампанию, Россия пошатнулась бы под натиском ста шестидесяти шести нацистских дивизий. С арабской нефтью военная машина Гитлера могла переломить хребет Красной армии. На быструю помощь Америки рассчитывать не приходилось. Соединённые Штаты только вступали в войну; мобилизация резервистов откладывалась на месяцы. Союзные войска столкнулись с угрозой поражения.

Могли ли диверсионные операции изменить ситуацию в Северной Африке? Генералы верили, что могли, если бы нам удалось устранить фельдмаршала Роммеля. Он был сердцем и душой сил Оси в африканской пустыне. «У немцев нет других генералов, способных заменить его, — так сказал наш командир, майор Джейк Исонсмит, проводя первое ознакомительное совещание с личным составом. — Убейте его, и Зверь умрёт».

Могла ли такая операция увенчаться успехом? Парадоксально, но могла — в основном, из-за храбрости Роммеля и его дерзкого стиля руководства. Лис пустыни управлял войсками прямо с линии фронта. Бесстрашная манера поведения и стратегический талант направляли его в зону самых напряжённых действий. Он командовал без оглядки на собственную безопасность. «Роммель не сумасшедший, — говорил Исонсмит. — Он просто понял, что в мобильной войне присутствие командира в бою является важным фактором победы».

Нам говорили, что фельдмаршал славился среди своих офицеров почти мистической материализацией в самых неожиданных местах. Он мог появиться перед солдатами, сойдя с трапа своего самолёта-разведчика «Fieseler Storch» (Fi-156) или спрыгнув с подножки командной машины «Мамонт». Роммель часто перемещался на танках или штабных машинах, или даже на мотоциклах, используя их как попутный транспорт. Во многих случаях он отдавал приказы непосредственно полевым командирам, а иногда в пылу момента брал командование подразделениями на себя, даже если это были небольшие отряды пехоты.

Такая отвага не раз подвергала Роммеля смертельной опасности. Однажды из-за неисправности двигателя его самолёт приземлился посреди расположения союзников и едва улетел, пока пули жужжали над головой фельдмаршала. В другой раз он остался без горючего на «приграничной проволоке» — и вновь среди отрядов Содружества. Каким-то чудом ему удалось уйти от погони. В третьем случае Роммель не только избежал пленения, но и вывез на штабной машине одного из своих генералов, который, подражая начальнику, оказался впереди немецких войск.

Специфическая агрессивность делала фельдмаршала уязвимым для неожиданной атаки. Если бы диверсионные группы смогли найти пути в пустыне и незаметно пробраться в немецкий тыл... если бы им удалось выполнить такой скрытный манёвр и выявить местонахождение Роммеля... если бы отряд умелых храбрецов проделал бы всё это, он мог нанести удар, который изменил бы ход войны.

Меня зовут Ричмонд Лоуренс Чэпмен. В октябре 1942-го года я был 22-летним лейтенантом и служил командиром танка в 22-й моторизированной бригаде Седьмой танковой дивизии. Теоретически я командовал разведывательным отрядом из четырех «Крусейдеров» А-15. Я говорю «теоретически», потому что на фронте из-за вражеского огня и механических поломок скорость технических замен была неистовой и быстрой. Мой отряд уменьшался до двух машин, а то и до одной из первоначальной численности. Затем на следующую ночь он пополнялся из свежих сил и ремонтных частей различными типами танков: американскими «Грантами», британскими «Крусейдерами» и «Стюартами», на которых стояли штатовские самолётные двигатели (экипажи ласково называли такие машины «Хони» — «голубчиками»). Сходным образом менялись и люди. Но это другая история. Смысл моей ремарки заключается в том, что во время описываемых событий обстоятельства сложились в мою пользу, и меня перевели из танковой дивизии в пустынную группу дальнего действия.

Моё присутствие в этом подразделении объяснялось только технической необходимостью; меня временно откомандировали в группу для рекогносцировки маршрутов, по которым должны были проехать патрули, — в смысле оценки их пригодности для будущего перемещения танков и тяжёлого транспорта. Я не был первым командиром танка, приписанным к ПГДД подобным образом. Советники из танковой дивизии регулярно прикреплялись к патрулям для сходных целей. То же самое делали и офицеры Королевских воздушных сил, проводя разведку потенциальных посадочных площадок в удалённых областях пустыни.

Миссия пустынных групп дальнего действия заключалась в разведке и в рейдах по тылам врага. В тот период времени, когда меня прикрепили к этому подразделению, каждый его патруль состоял из пяти-шести грузовиков, с одним офицером и пятнадцатью-двадцатью солдатами. (Общая численность ПГДД никогда не превышала 350 человек.) Патрули действовали автономно: они везли с собой бензин, воду, рацион, амуницию и запасные части. В дополнение к собственным боевым операциям пустынные группы переправляли в немецкий тыл разведчиков и тайных агентов, обеспечивали транспорт и навигацию для штурмовых отрядов САС и других частей. Однако величайшим удовольствием для пустынных групп были «драчки» — их сленговый термин для атак на вражеские аэродромы, ремонтные площадки и грузовые колонны.

На момент британского отступления к Аламейну, летом 1942-го года, ПГДД исполнилось почти два года. Эти группы уничтожили и повредили сотни самолётов Оси, заставив тысячи немецких и итальянских солдат оттянуться с линии фронта в тыл для охраны важных объектов. Пустынные группы приобрели романтический ореол неудержимых карателей. Сотни добровольцев записывались в очередь в надежде попасть в эти отряды. Однако брали не всех. Я помню случай, когда из партии в семьсот претендентов взяли только двенадцать человек. Критерии отбора не были такими уж дикими и грубыми, как кто-то мог себе вообразить. ПГДД не искали разбойников или убийц; им требовались крепкие и зрелые парни, которые вопреки давлению обстоятельств могли самостоятельно принимать решения, работать в тесной связке с товарищами и справляться с трудностями не только в мгновения опасности, но и в длительном режиме усталости, бытовых неудобств и прочих лишений. Находчивость, самообладание, терпение, твёрдость и великодушие (не говоря уже о чувстве юмора) ценились здесь так же высоко, как храбрость, агрессивность или боевой задор.

Я убеждён, что это было главным достоинством пустынных групп. Одной из основных причин, которые так долго удерживали меня от описания фронтовых переживаний, являлась моя стеснённость в рамках жанра военной литературы. Рассказы о героях, о благородстве жертв и прочие фантазии всегда оставляли меня равнодушным. Они противоречили моему личному опыту. Судя по тому, что я видел, военные операции состояли не столько из славных атак и доблестной обороны, сколько из продолжительной последовательности банальных и часто утомительных действий. Операция, которую я описываю в книге, была типичной для ПГДД. Её участники не совершили ничего героического, разве что довели до конца борьбу за собственное выживание и уцелели — да и то не благодаря военной стратегии и тактическому блеску, а из-за слепой удачи и собственного упрямства, наотрез отказавшись прекращать военные действия. Поступки этих людей можно законно объявить отважными. Но они, в основном, совершались во время выхода из тех опасных ситуаций, которые по большей части создавались нами же либо от чрезмерного усердия, либо в пылу инстинктов в неистовстве и ужасе кровавого безумия. Люди, совершившие эти героические подвиги, часто позже не помнили о них.

Позвольте мне выразить своё мнение о храбрости в бою. Исходя из личного опыта, я могу сказать, что доблесть на фронте ценится гораздо меньше, чем выполнение поставленной задачи без споров и лишних вопросов. И подобного отношения к приказам добиться не так просто, как кажется на первый взгляд. Во многих случаях оно достигается с огромным трудом. Это факт, что на каждую славную смерть, увековеченную в официальных донесениях, приходилось двадцать других, которые стали результатом усталости и неразберихи, невнимательности, переоценки или недооценки полномочий, паники и робости, колебаний, ошибок и просчётов, неудач, случайностей и противоречий; механических поломок, потерянных или забытых запасных частей, неполноценных разведданных, неверно истолкованных шифровок, запоздалой или неадекватной медицинской помощи — не говоря уже о приказах тупоголовых дуболомов (или неверно понятых и нужных, но невыполненных указаний), не говоря об ошибочном огне своей и союзной артиллерии, об общей путанице и иногда вине самих погибших солдат. Для меня роль офицера заключалась в простом сохранении жизней своих людей. Иногда им приходилось напоминать, кем они являлись и какой была наша задача, как проще добраться до цели и какие припасы следовало брать с собой в начале пути. Или что из трофеев оставить при возвращении. Это сложная механика. Тот успех, которым гордились пустынные группы дальнего действия, может быть частично приписан отличному командованию полковника Ральфа Бэгнольда и подполковника Гая Прендергаста, основателя и бессменного командира подразделения. Для них подготовка к заданию и доскональность его выполнения превосходили любую демонстрацию отваги и неустрашимости.

Ранее уже говорилось, что до того как меня прикрепили к пустынной группе дальнего действия, я служил в 22-й моторизированной бригаде — в самой молодой и малоопытной из трёх бригадных групп, которые составляли в то время Седьмую танковую дивизию. Только она была полностью укомплектована из добровольческих механизированных подразделений, позже переделанных в танковые части. Прибыв в Египет летом 1941-го года, мой полк принял своё первое боевое крещение в ноябрьской операции «Крестоносец». После адских боёв англичане вытеснили немцев из Киренаики, а затем, когда следующей весной Роммель нанёс удар из Эль-Агейлы, они отошли назад под его натиском через ту же территорию. Во время наших побед я находился в Палестине и прибыл в полк уже при отступлении.

Любой гражданский человек (как и я до моего ознакомления с техникой) воспринимает танки с их огромными орудиями и оглушительным рёвом двигателей эдакими неуязвимыми бегемотами, защищёнными массивной шкурой из брони. В реальности танк хрупок, как цветок. Трёхфутовый окоп ломает его траки; слишком крутой поворот разрушает штыри, соединяющие звенья гусениц. Колонна бронемашин поглощает горючее сотнями литров; без дозаправки она может сохранять движение не более двух с половиной часов — и ещё меньше на пересечённой местности или при быстром походном марше. Баков британской «Матильды» хватает на 70 миль. В боевых условиях американские «Стюарты» заправляются через каждые сорок миль. Продвижение танков ограничено машинами второго эшелона — бензовозами и грузовиками, без брони и часто с прострелянными бортами. Без них бронированные монстры, которым они служат, становятся не чем иным, как неподвижными целями.

Танк полностью зависит от поддержки других родов войск. Без пехоты, которая защищает его фланги и тыл, а также расчищает минные поля и уничтожает противотанковые орудия, танк уязвим, как простая игрушка. Без огня артиллерии, направленного на вражескую бронетехнику, без самолётов, метающих бомбы на пушки и поливающих свинцом противника, находящегося вне поля зрения, танк является лёгкой мишенью, лакомым куском, сидячей уткой. Фугасы могут разбить подвеску и траки; бронебойные снаряды проходят через башню, как сквозь бумагу. Противотанковые орудия пробивают броню с расстояния в 2000 ярдов. Штурмовики и бомбардировщики проносятся над вашей головой, прежде чем вы можете услышать звук их моторов. В танке вы слепы и глухи.

Командир «Крусейдера» или американского «Гранта» сидит прямо над трансмиссией и двигателем. Их комбинированные шумы достигают такой громкости, что вражеский снаряд может разорваться в тридцати футах от вас, и вы даже не услышите его. При быстрой езде на неровной местности командир подскакивает и бьётся о стенки башни; его глаза прижаты к оптике, уши закрыты наушниками. Час за часом его внимание фиксируется на низинах, холмах, лощинах, долинах и пустошах пустыни, на манёврах врага, рывках машины и местах возможных засад. Слух командира концентрируется на трескучей какофонии бортовой и полковой радиосвязи, посредством которой к нему приходят приказы и отмены указаний и из которой он не должен пропустить ни одного слова, поскольку от этого зависят жизни его людей. А жара! Капитан Джеймс Мэттун, мой первый командир эскадрона, подсчитал, что на марше для танка идеальна внешняя температура воздуха в десять градусов по Цельсию (50 по Фаренгейту). Десять снаружи, и внутри у вас двадцать (70 по Фаренгейту). Каждый градус Фаренгейта за бортом вызывает рост температуры внутри танка на полтора градуса. 70 снаружи — 100 внутри. 90 — 120. Если снаружи сотня градусов (а столбик термометра в пустыне переваливает за эту отметку каждый летний день), вы варитесь внутри при 135 «Фаренгейтах».

И всё же мне нравились танки. Мне нравилась моя танковая дивизия. Вот что я не любил и что мы все ненавидели, так это показную и безрассудно «отважную» тактику, которую нам навязывали устаревшие военные доктрины и наши слабо оснащённые маломощные танки. Пока немецкие «панцеры» Т-III и T-IV приближались к нам в путаной тактической чехарде, при поддержке и в треске моторизированной пехоты, под завесой смертельных 88-мм и 50-мм противотанковых орудий, наши «Крусейдеры»«Гранты» и «Хони» снова и снова оказывались одни перед врагом, без огневого прикрытия и полностью выставленные, словно напоказ. Длинноствольное 75-мм орудие T-IV (у Т-III было почти такое же дальнобойное) превышало по дальности наши пушки на тысячу ярдов, поэтому мы не имели другой альтернативы, как только перемещаться от одного прикрытия к другому, если только такие места находились. Наши танки выискивали уязвимый фланг врага или бросались в лобовую атаку на открытой местности в отчаянной попытке выйти на дистанцию выстрела, прежде чем «панцеры» противника и их пехота не превратят нас в факелы или «мёртвое железо». Немцы принимали в расчёт эту тактику и использовали притворные отходы, фланговые манёвры и засады, на которые мы нарывались время от времени.

Отступление к Каналу летом 1942-го года стало для меня невыносимым, когда на песчаной дороге вдоль железнодорожного пути Каир — Мерса-Матрух я потерпел позорное фиаско. Мой отряд, состоявший из четырёх танков, уменьшился до одного «Крусейдера» и одного американского «Гранта». Наш эскадрон нёс потери. За двадцать один день боёв у меня побывало не меньше девятнадцати других машин: «Валентайны»«Хони», А-10, «крейсеры» А-13 и даже пара захваченных итальянских М-13. Несколько танков пришли из ремонтной части в качестве замены, а остальные были найдены нетронутыми на полях сражений; им потребовался лишь небольшой ремонт. Из-за ранений, смертей или пленения члены экипажей менялись так быстро, что не успевали запомнить моё имя. А едва я начинал отмечать людей по фамилиям, их места занимало следующее пополнение из расформированных соседних частей.

На двадцать первый день, отстав от эскадрона (который был на одну-две мили впереди), я оказался в «бутылочном горле» на дороге западнее Фуки — в заторе, растянувшемся на сотню миль, примерно на таком же расстоянии от Александрии и с ещё одной сотней миль до Каира. Моя жена Роуз служила телеграфисткой при штабе военно-морского флота в Александрии. Она была беременной и ожидала появления нашего первого ребёнка. Я отчаянно пытался эвакуировать её, прежде чем Роммель и его «Panzerarmee Afrika» промчатся по Египту до самого Суэца. В толчее грузовых машин я заметил небольшой разрыв, с выходом на чистую полоску местности, достаточно широкую и длинную, чтобы объехать «пробку» и догнать мой эскадрон.

— Водитель, реверс, — скомандовал я.

Мы с грохотом съехали с трассы, подмяли проволочное заграждение и тут же нарвались на мину, предназначенную для какого-нибудь немецкого T-V. Никто не пострадал, но правый трак и передний вентилятор разорвало на куски. При благоприятных условиях экипаж может переустановить слетевшую «гусеницу» самостоятельно. Для этого рулевое управление запирает «размотку» гусеницы, запасные траки помещаются под наматывающую сторону, далее, используя силу второй гусеницы, танк медленно продвигается вперёд через уже залатанный кусок, а экипаж или ремонтники вручную подбивают тяжёлые пластины в нужную позицию, меняют взорванные части на запасные и закрепляют их штифтами.

К сожалению, данную процедуру невозможно выполнять посреди минного поля...

Из романа «Охота на Роммеля», Стивен Прессфилд

Для справки: Стивен Прессфилд (родился 1 сентября 1943 г.) — американский писатель и сценарист, автор и соавтор 34 сценариев кинофильмов, автор исторических романов, преимущественно о Древней Греции, и научно-популярных книг. Его роман о спартанцах и битве при Фермопилах «Врата огня» (англ. «Gates of Fire») изучают в Военной академии и Военно-морской академии США. Эта книга и ещё два романа Прессфилда занимали верхние строчки в списке бестселлеров Греции.

Источники:

http://loveread.ec/view_global.php?id=34830

https://wwii.space/%D1%84%D0%BE%D1%82%D0%BE-%D0%B3%D0%B5%D1%80%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%8F-%D0%BF%D0%BE%D0%BB%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D0%B4%D1%86%D1%8B-%D1%87%D0%B0%D1%81%D1%82%D1%8C-7/2/


Добавить комментарий