Аллегорический роман-притча «Сиддхартха» — жемчужина прозы Германа Гессе. На страницах этой книги, впервые опубликованной в 1922 году, нашли своё отражение путешествия писателя по Индии, а также его интерес к восточным религиям. Главный герой повествования — молодой брахман Сиддхартха (имя, данное при рождении самому Будде Шакьямуни), посвятивший годы жизни странствиям в поисках Атмана. Через личное восприятие Сиддхартхи Герману Гессе удалось пояснить читателям суть буддизма как одной из мудрейших религий, способствующих открытию и осознанию высшего «Я».

В 1972 году произведение было экранизировано американским режиссёром Конрадом Руксом. Действие картины, как и в романе Гессе, происходит во времена величайшего духовного Учителя Будды Гаутамы. Юный брахман Сиддхартха принимает решение встать на путь Истины и посвятить себя медитации и практикам йоги. Однако в результате многолетних стараний достичь духовного совершенства и обрести внутреннюю свободу Сиддхартха чувствует лишь неудовлетворённость. Его попытки прийти к высшему идеалу оказываются безуспешными. Однажды он отчётливо понимает, что его человеческое эго укрепляется и растёт. Сиддхартха является пред самим Буддой и оповещает его, что возвращается к оставленной им мирской жизни. Но бытие в миру также не приносит Сиддхартхе удовлетворения... Подобно другим ищущим, ему предстоит очень долго идти по тернистой тропе в поисках срединного пути, к естественной и простой жизни «здесь и сейчас», не ставя себе целей на неведомое, скрытое за горизонтом будущее.

«СИДДХАРТХА»

Часть первая

Готама

В городе Саватхи каждый ребёнок знал имя Возвышенного Будды, и каждый дом готов был наполнить чашу для подаяния ученикам Готамы, безмолвным просителям. Поблизости от города находилось излюбленное прибежище Готамы, роща Джетавана, которую даровал ему и его сподвижникам богатый купец Анатхапиндика, верный почитатель Возвышенного.

На это место указывали рассказы и ответы, выслушанные молодыми аскетами в поисках прибежища Готамы. И когда они очутились в Саватхи, в первом же доме, у дверей которого они остановились, прося подаяния, им предложили пищу, и они приняли её, а Сиддхартха спросил у женщины, что подала им поесть:

— О благодетельница, нам бы очень хотелось узнать, где пребывает досточтимейший Будда, ибо мы, лесные аскеты-саманы, пришли увидеть Совершенного и услышать проповедь из собственных его уст.

И ответила женщина:

— Поистине, лесные саманы, вы пришли туда, куда вам потребно. Знайте же, в Джетаване, в саду Анатхапиндики, пребывает Возвышенный. Там и вы, странники, сможете переночевать, ибо в саду том довольно места для всех несчётных множеств, что стекаются слушать проповедь из собственных его уст.

И возрадовался Говинда, и радостно сказал:

— Прекрасно, значит, наша цель достигнута, и путь наш завершён! Но скажи нам, о матерь странников, знаешь ли ты его, Будду, видела ли его своими глазами?

Женщина молвила на это:

— Много раз я видела Возвышенного. Много дней видела, как он ходит по улицам, безмолвный, в шафранно-жёлтых одеждах, как безмолвно протягивает у дверей чашу для подаяния, как уносит с собою наполненную чашу.

С восторгом внимал ей Говинда, и о многом ещё хотелось ему расспросить и о многом услышать. Но Сиддхартха напомнил, что время продолжить путь. Они поблагодарили, и пошли дальше, и почти не спрашивали о дороге, потому что в Джетавану шагало немалое число странников и монахов из общины Готамы. А когда ночью они добрались до места, там сновали люди, слышались возгласы и разговоры тех, кто искал приюта и обретал его. Оба аскета, привычные к лесной жизни, быстро и без шума отыскали себе прибежище и отдыхали до утра.

На восходе солнца они с изумлением увидали, сколь великое множество народу — верующих и любопытных — здесь ночевало. Монахи в жёлтых одеждах прогуливались по всем дорожкам прекрасной рощи, сидели там и сям под деревьями, погружённые в созерцание или увлечённые духовной беседой; точно город выглядели тенистые сады, и людей в них было, что пчёл в улье. Большинство монахов с чашами для подаянья шли в город, чтобы собрать пищу на обед, единственную их трапезу. И сам Будда, Просветлённый, тоже просил по утрам милостыню.

Сиддхартха увидел его и тотчас узнал, словно кто-то из богов сделал ему знак. Он увидел скромного человека в шафранно-жёлтой одежде, который шёл по дороге с чашей для подаянья в руках.

— Смотри! — тихо молвил Сиддхартха Говинде. — Вот он и есть Будда.

Внимательно посмотрел Говинда на монаха в жёлтой одежде, который как будто бы ничем не отличался от сотен других монахов. И скоро Говинда тоже понял: да, это он. И оба пошли следом, наблюдая за ним.

Будда шагал своей дорогой, неприметный, погружённый в свои мысли, безмятежное лицо его не было ни радостно, ни печально, он как бы тихонько улыбался про себя. С затаённой улыбкой, безмятежный, спокойный, чем-то похожий на пышущего здоровьем ребёнка, Будда и двигался, и носил своё одеянье, и ступал в точности как все монахи, в точности как предписано. Однако его лицо, и поступь, и безмятежно устремлённый долу взор, и безмятежно опущенная рука, и даже любой из пальцев его безмятежно опущенной руки говорили об умиротворённости, говорили о совершенстве — он никому не подражал, никого не искал, мирно дышал невозмутимым покоем, неугасимым светом, высочайшей умиротворённостью.

Вот так Готама шёл в город собирать подаянье, и оба аскета узнали его единственно по совершенству его покоя, по безмятежности облика, в котором не чувствовалось ни искания, ни хотения, ни подражания, ни усилия — только свет и умиротворённость.

— Нынче мы услышим проповедь из его уст, — сказал Говинда.

Сиддхартха не ответил. Проповедь мало интересовала его, он не верил, что почерпнёт из неё нечто новое, ведь и сам он, и Говинда не раз уже слыхали, в чём состоит учение этого Будды, хотя бы и из вторых и третьих уст. Но он внимательно смотрел на голову Готамы, на его плечи, на его ноги, на безмятежно опущенную руку, и казалось ему, будто каждый палец, каждый ноготь этой руки были учением и проповедью, говорили, дышали, благоухали, блистали истиной. Этот человек, этот Будда был истинным, настоящим до малейшего шевеленья мизинца. Этот человек был святым. Никогда Сиддхартха не почитал так ни одного человека, никого никогда так не любил, как его.

Они проводили Будду до города и молча вернулись обратно, ибо сами намеревались в этот день воздержаться от пищи. Они видели, как Готама воротился, как вкушал трапезу в кругу своих учеников — тем, что он съел, не насытилась бы и птица, — видели, как он удалился под сень манговых деревьев.

А вечером, когда спала жара и весь лагерь ожил и собрался вместе, они услышали проповедь Будды. Услышали его голос, и он тоже был совершенен, полон совершенного спокойствия, полон умиротворённости. Готама проповедовал учение о страдании, о происхожденье страдания, о пути к уничтоженью страдания. Спокойно и ясно текла его безмятежная речь. Страданием была жизнь, и мир исполнен страдания, но уже найдено избавление: обретал избавление тот, кто шёл путём Будды.

Кротким, однако же твёрдым голосом говорил Возвышенный, проповедовал Четыре Истины, проповедовал восьмеричную дорогу, терпеливо шёл привычным путём поучения, примеров, повторений, светло и безмятежно парил его голос над внемлющими, как светоч, как звёздное небо.

Когда Будда — уже настала ночь — завершил свои речи, иные из паломников вышли вперёд и попросили принять их в общину, нашли своё прибежище в учении. И Готама принял их с такими словами:

— Вот и услышали вы учение, вот и оглашена его проповедь. Придите же и живите в святости, дабы положить конец всякому страданию.

И Говинда тоже выступил вперёд, робкий Говинда, и молвил:

— И я ищу прибежище у Возвышенного и в учении его, — и попросил допустить его в число учеников, и был допущен.

Немногим позже, когда Будда удалился на ночлег, Говинда обратился к Сиддхартхе и пылко воскликнул:

— Сиддхартха, не пристало мне делать тебе упрёки. Мы оба слышали Возвышенного, оба внимали его проповеди. Говинда выслушал поучение и обрёл в нём прибежище. А ты, досточтимый, разве не желаешь идти дорогою избавления? Разве станешь ты медлить, станешь ещё ждать?

Сиддхартха как бы пробудился от сна, внимая речи Говинды. Долго смотрел он Говинде в лицо. Потом тихо, без насмешки в голосе молвил:

— Говинда, друг мой, вот ты и сделал шаг, вот и выбрал свой путь. Всегда, о Говинда, ты был моим другом, всегда шёл следом за мною. Я часто думал: не сделает ли Говинда когда-нибудь собственный шаг, без меня, по зову своей души? И вот ты стал мужчиной и сам выбираешь свой путь. Так пройди же его до конца, о друг мой! И обрети спасение!

Говинда, который ещё не вполне понимал, нетерпеливым тоном повторил свой вопрос:

— Говори же, прошу тебя, мой дорогой! Скажи мне — ведь иначе и быть не может, — что и ты, мой сведущий друг, обретёшь прибежище у Возвышенного Будды!

Сиддхартха положил руку свою на плечо Говинды.

— Ты не услышал моего благословения, о Говинда! И я повторяю его: пройди же этот путь до конца! Обрети спасение!

В этот миг осознал Говинда, что друг покинул его, и заплакал.

— Сиддхартха! — жалобно вскричал он.

Сиддхартха же приветливо молвил:

— Не забывай, Говинда, теперь ты один из монахов Будды! Ты отрёкся от родины и от отца с матерью, отрёкся от семьи и собственности, отрёкся от своей воли, отрёкся от дружества. Так того желает учение, так желает Возвышенный. Так пожелал ты сам. Завтра, о Говинда, я покину тебя.

Долго ещё бродили друзья в роще, долго лежали, и сон не осенял их своим крылом. А Говинда снова и снова упрашивал друга открыть ему, отчего не желает он обрести прибежище в учении Готамы, какой изъян видит он в этом учении. Но Сиддхартха всякий раз уклонялся от ответа, говорил только:

— Успокойся, Говинда! Прекрасно учение Возвышенного, разве можно найти в нём изъян!

Ранним утром один из сподвижников Будды, один из старейших его монахов, обошёл рощу, скликая к себе всех послушников, обретших прибежище в учении, дабы облачить их в жёлтые одежды и сообщить им первые уроки и обязанности их теперешнего звания. Тут Говинда оторвался от друга своей юности, обнял его напоследок и примкнул к веренице послушников.

А Сиддхартха в задумчивости прохаживался среди деревьев.

И встретился ему Готама, Возвышенный, а когда он благоговейно поздоровался с ним и прочёл во взгляде Будды огромную доброту и безмятежность, то воспрянул духом и попросил у Досточтимого позволенья обратиться к нему. Молча, кивком Возвышенный даровал ему своё позволенье.

— Вчера, о Возвышенный, — молвил Сиддхартха, — мне выпало счастье услышать твою чудесную проповедь. Из далёких мест пришёл я сюда вместе с моим другом услышать эту проповедь. И теперь мой друг останется среди твоих сподвижников, найдя прибежище в твоём учении. А я продолжу своё странствие.

— Как тебе будет угодно, — учтиво ответил Возвышенный.

— Непомерно дерзостна моя речь, — продолжал Сиддхартха, — но я не хотел бы покинуть Возвышенного, не поведав ему откровенно, без утайки, мои мысли. Подарит ли мне Досточтимый малую толику своего времени? Выслушает ли меня?

Будда безмолвно кивнул в знак согласия.

И Сиддхартха заговорил:

— Одно, о Досточтимейший, восхитило меня в твоей проповеди более всего. В учении твоём всё совершенно ясно, всё доказательно; совершенной, никогда и нигде не прерывавшейся цепью предстаёт у тебя мир, вековечной цепью причин и следствий. Никто до сих пор не видел этого столь ясно, никто не доказывал столь неоспоримо; поистине у каждого брахмана должно сильнее биться сердце, когда сквозь призму твоего учения мир открывается ему как совершенное единство, целостное, прозрачное, словно кристалл, независимое от случая, независимое от богов. Пусть останется под вопросом, добрый это мир или злой, мучительна или радостна в нём жизнь; вероятно, это и не важно, но единство мира, взаимосвязанность всего происходящего, принадлежность и большого, и малого к общему потоку, к общему закону причинности, становления и умирания — вот яркий светоч твоего высокого учения, о Совершенный. И тем не менее, согласно твоему же учению, это единство и логическая упорядоченность всех вещей имеют в одном месте разрыв, сквозь маленькую щёлку вливается в этот мир единства нечто чужеродное, нечто новое, прежде небывалое, невыявляемое и недоказуемое — твоё учение о преодоленье мирского, о спасении. Но эта маленькая прореха, эта маленькая трещинка вновь ломает и упраздняет весь вековечный и единый мировой закон. Надеюсь, ты простишь мне это возражение.

Безмятежно, невозмутимо выслушал его Готама. А затем Совершенный молвил доброжелательным, учтивым и ясным голосом:

— Ты слышал проповедь, о сын брахмана, и хорошо, что ты так глубоко размышлял о ней. Ты нашёл в учении трещинку, изъян. Что ж, продолжи свои размышления. Но позволь предостеречь тебя, любомудрый юноша, от дебрей суждений и от спора о словах. В суждениях нет важности, каковы бы они ни были — прекрасные или безобразные, умные или безрассудные, всякий может быть им привержен или может пренебречь ими. Проповедь же, которую ты слышал от меня, не есть моё суждение и не ставит перед собой цели объяснить мир жаждущим знания. Её цель в ином; её цель — спасение, освобождение от страданья. Вот чему учит Готама, и только.

— Не гневайся на меня, о Возвышенный, — сказал юноша. — Я говорил так не затем, что ищу спора с тобою, спора о словах. Поистине ты прав, в суждениях нет важности. Но позволь сказать тебе ещё одно: ни мгновенья не сомневался я в тебе. Ни мгновенья не сомневался я в том, что ты Будда, что ты достиг цели, высшей цели, к которой стремятся столь многие тысячи брахманов и сыновей брахманов. Ты нашёл спасение от смерти. Оно явилось тебе из собственных твоих исканий, на собственном твоём пути, через медитацию, через познание, через просветление. Не из проповеди, не из учения явилось оно тебе! И — такова моя мысль, о Возвышенный! — никто не обретёт спасения через проповедь! Никому, о Досточтимый, не сообщишь ты в словах, посредством проповеди то, что произошло с тобой в миг просветления! Многое заключено в учении просветлённого Будды, многих оно учит жить праведно, чураться зла. Одного лишь нет в этом столь ясном, столь досточтимом учении — тайны происшедшего с самим Возвышенным, с ним одним, единственным из сотен тысяч. Вот о чём я размышлял, вот что открылось мне, когда я слушал проповедь. Вот почему я продолжу своё странствие — не затем, чтобы искать иного, лучшего учения, ибо я знаю, такого не существует, а затем, чтобы оставить все учения и всех учителей и в одиночку достичь моей цели или умереть. Но я буду часто вспоминать этот день, о Возвышенный, и этот миг, когда глаза мои видели Святого.

Глаза Будды безмятежно смотрели долу, безмятежно, в совершенной невозмутимости сиял его непроницаемый лик.

— Пусть мысли твои, — медленно произнёс Досточтимый, — не окажутся заблуждением! Пусть цель твоя будет достигнута! Но скажи мне: ты видел ли множество моих саманов, множество моих братьев, нашедших прибежище в этом учении? И ты, чужой самана, полагаешь, что им всем лучше бы отринуть учение и вернуться к мирской жизни, к соблазнам и удовольствиям?

— Я далёк от подобной мысли! — воскликнул Сиддхартха. — Пусть не сойдут они с пути этого учения, пусть достигнут своей цели! Не пристало мне судить о чужой жизни! Только о себе, о себе одном должно мне судить, только за себя делать выбор и отвергать. Освобождения от самости «я» ищем мы, саманы, о Возвышенный. Будь я одним из твоих учеников, о Досточтимый, боюсь, я бы лишь мнимо, лишь обманно успокоил моё «я» и обрёл спасение, на деле же оно продолжало бы жить и расти, ибо тогда я бы сделал моею самостью учение, мою приверженность, мою любовь к тебе, монашескую общину!

С полуулыбкой, с неколебимой ясностью и благожелательностью посмотрел Готама в глаза чужеземцу и отпустил его едва заметным жестом.

— Ты умён, о самана, — молвил Досточтимый. — И речи твои умны, друг мой. Остерегайся же чересчур большого ума!

Прочь зашагал Будда, и взгляд его и полуулыбка навсегда остались запечатлены в памяти Сиддхартхи.

«Никогда прежде, — думал он, — я не видел, чтобы человек так смотрел и улыбался, сидел и ступал, поистине и я бы хотел так смотреть и улыбаться, сидеть и ступать — так свободно, так достойно, так замкнуто, так открыто, так ребячливо и таинственно. Поистине так смотрит и ступает лишь человек, проникший в сокровенные глубины своей самости. Что ж, вот и я попытаюсь проникнуть в сокровенные глубины моей самости».

«Я видел человека, — думал Сиддхартха, — единственного человека, перед которым не мог не опустить глаз. Ни перед кем больше я не опущу глаз, ни перед кем. Ни одна проповедь больше не увлечёт меня, ибо не увлекла меня проповедь этого человека».

«Будда обобрал меня, — думал Сиддхартха, — да, обобрал, но ещё больше он меня одарил. Он отнял у меня друга, который верил в меня, а теперь верит в него, который был моей тенью, а теперь стал тенью Готамы. Подарил же он мне Сиддхартху, меня самого».

Источник:

https://loveread.ec/book-comments.php?book=65447

РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОСМОТРУ ЭКРАНИЗАЦИЮ РОМАНА «СИДДХАРТХА» — Х/Ф «СИДДХАРТХА. НА ПУТИ К ИСТИНЕ» (реж. Конрад Рукс, 1972 г.):

https://filmix.my/film/drama/25318-v-siddhartha-siddhartha-1972.html